Макроэкономический анализ указывает на вероятность перетока ликвидности из инструментов с фиксированной доходностью США в рисковые активы
Предстоящее завершение цикла количественного ужесточения (QT) и ожидаемый переход к фазе количественного смягчения (QE) в 2026 году формируют фундаментальные предпосылки для масштабной реаллокации глобального капитала. Макроэкономический анализ указывает на вероятность перетока ликвидности из инструментов с фиксированной доходностью США в рисковые активы. Эмпирические данные подтверждают гипотезу о том, что на начальных этапах циклов смягчения развивающиеся рынки (EM) способны демонстрировать опережающую динамику (альфу) относительно индекса S&P 500, однако эта корреляция не является линейной и зависит от структурных условий каждого конкретного периода. Для российской финансовой системы, функционирующей в контуре изоляции, данный сценарий имеет ограниченную релевантность и принципиально иную механику трансмиссии.
Доминирующим фактором ценообразования на глобальных площадках становится ожидание смены монетарного режима. На фоне планируемого сворачивания программы сокращения баланса ФРС 1 декабря 2025 года, внимание институциональных инвесторов смещается к двум ключевым переменным: запуску нового раунда покупки активов и циклу снижения учетной ставки. Речь идет о потенциальной точке бифуркации в глобальном распределении ликвидности. За последние семнадцать лет мировая финансовая система прошла через четыре волны количественного смягчения. Фундаментальный механизм трансмиссии импульса QE на развивающиеся рынки базируется на канале портфельного баланса. Масштабная скупка активов регулятором приводит к компрессии доходностей U.S. Treasuries, что вынуждает инвесторов инициировать поиск повышенной доходности, вытесняя капитал на периферийные рынки с более высокой премией за риск.
Ретроспективный анализ выявляет неоднородность реакции рынков на стимулы ФРС, что опровергает тезис о гарантированном синхронном росте. В период QE1 (2008–2010), на фоне восстановления после кризиса, наблюдалась высокая эластичность потоков капитала: S&P 500 вырос более чем на 60% от минимумов, тогда как MSCI Emerging Markets показал восстановительный рост около 100%, существенно опередив развитые рынки. Цикл QE2 (2010–2011) характеризовался эффектом затухания предельной полезности стимулов: рост обоих индексов был умеренным, при этом развивающиеся рынки начали терять импульс раньше американских. Наиболее показателен период QE3 (2012–2014), который демонстрирует риски раскорреляции (decoupling). В то время как S&P 500 продолжил уверенный рост, прибавив за время программы около 34%, индекс MSCI Emerging Markets фактически находился в стагнации, показав околонулевую динамику. Ключевой причиной стала уязвимость EM к ожиданиям сворачивания стимулов: событие, известное как «Taper Tantrum» (2013), спровоцировало резкий отток капитала и девальвацию валют развивающихся стран даже в условиях продолжающегося выкупа активов ФРС. Позднее, в ходе QE4 (2020–2021), динамика вновь синхронизировалась: оба рынка показали кратный рост с минимумов пандемии. Главный урок истории заключается в том, что ликвидность ФРС является необходимым, но недостаточным условием для роста EM: критически важны отсутствие внешних шоков и стабильность ожиданий по ставкам.
По состоянию на середину 2025 года наблюдается существенная недооценка активов развивающихся стран, создающая «подушку безопасности». Дисконт по мультипликатору P/E индекса MSCI EM к S&P 500 составляет 34% (15,3x против 23,1x), а по циклически скорректированному показателю CAPE разрыв достигает 67% (12x против 36x). При этом консенсус-прогнозы предполагают темпы роста прибыли корпоративного сектора EM на уровне 11,9% против 6,3% в США на горизонте 2025–2026 годов. Такая конфигурация фундаментальных показателей (низкие оценки при высоком прогнозируемом росте) исторически повышает вероятность переоценки активов при смягчении финансовых условий.
Гетерогенность развивающихся рынков требует дифференцированного подхода, что подчеркивается Кириллом Королевым в исследованиях лаборатории «Фининвест» Финансового университета при Правительстве РФ. Бразильский рынок привлекателен высокой дивидендной доходностью, но сохраняет высокую «бету» (чувствительность) к долларовым ставкам. Индия демонстрирует структурный демографический рост, однако текущие мультипликаторы уже находятся на уровнях, сопоставимых с рынком США, что ограничивает потенциал переоценки. Китай остается рынком с дисконтом за регуляторный риск. Ситуация с российским рынком является идиосинкразической. Если до 2022 года корреляция с политикой ФРС прослеживалась через сырьевой канал и потоки нерезидентов, то в текущих условиях финансовой изоляции трансмиссионный механизм портфельных инвестиций деактивирован. Влияние глобального QE на Россию возможно исключительно опосредованно — через поддержку мировых цен на сырьевые товары (commodities). При этом внутренние факторы (бюджетный импульс, ключевая ставка ЦБ РФ) и геополитическая премия за риск являются доминирующими детерминантами, полностью перекрывающими эффект глобальных монетарных циклов.
В контексте ожидаемого перехода к QE в 2026 году анализируется структурный сдвиг в архитектуре глобальных финансов. Наблюдается тенденция к фрагментации рынков капитала. Формирование локальных центров ликвидности в Индии, странах Персидского залива и Юго-Восточной Азии создает предпосылки для того, чтобы эмиссия ФРС абсорбировалась не только традиционными бенефициарами, но и новыми региональными хабами. Это повышает значимость селекции: в новом цикле бенефициарами снижения стоимости капитала могут стать не только классические циклические сектора (сырье, финансы), но и локальные технологические компании EM. Для инвесторов предстоящий период представляет собой окно возможностей для арбитража оценок, однако для российских акций данный процесс останется внешним фактором, влияние которого будет нивелировано ограничениями на движение капитала.