Рассказываем, какой след в творчестве мастера интеллектуальной комедии оставили Толстой, Чехов и Достоевский.
30 ноября 90-летие отмечает Вуди Аллен– автор остроумных трагикомедий, актер, сценарист, режиссер, драматург, музыкант… В общем, специалист широчайшего профиля. А еще – большой поклонник русской культуры, которую он считает «самой лучшей, самой глубокой в мире». Ну а мы, пользуясь случаем, решили проследить, как великая наша культура (литература и кинематограф прежде всего) повлияла на творчество почтенного четырехкратного оскароносца.
Чехов
Антон Павлович – один из любимых писателей Аллена, о чем тот не упускает возможности поведать в очередной беседе о своих источниках вдохновения. Никто из зарубежных авторов, пожалуй, не обращался к Чехову чаще, хотя Аллен не экранизирует конкретные произведения, а добавляет в собственные творения узнаваемые чеховские темы и образы.
Его «Сентябрь» (1987), где шестеро персонажей проводят время в загородном доме (интерьеры вдохновлены особняком Миа Фэрроу), обсуждая свои мысли и чувства по отношению друг к другу, – история чисто в стиле Антона Павловича, выросшая на фундаменте «Дяди Вани». «Естественно, это чеховский фильм по типу. Я пытался создать похожую атмосферу», – свидетельствовал Вуди, заранее зная, что «Сентябрь» будет обречен на провал.
Он действительно показал худшие сборы в карьере режиссера, зато более ранняя драма «Ханна и ее сестры» (1987), «Три сестры» во вселенной Вуди, выступила вполне успешно. Трио сюжетных линий с участием трех героинь, их бывших и нынешних партнеров отчасти рифмуется с «Интерьерами» (1978, вновь трое сестер плюс дух «Вишневого сада»), хотя Аллен сетовал, что финал «Ханны» получился менее тонким, чем у русского классика. Однако именно оптимистичный тон во многом способствовал коммерческой популярности фильма. А чеховские мотивы, сплетаясь со взглядами Аллена на окружающую действительность, нигилистскими, ироничными и меланхоличными, создавали дополнительные смысловые пласты в его картинах, которые не всегда, увы, оценивались по достоинству.
«Я фанат Чехова. По правде говоря, я еще не встречал человека, который не был бы его фанатом. Можно не любить Толстого. Среди моих знакомых есть люди, которым не нравится Достоевский, не нравятся Пруст, Кафка, Джойс или Т.С. Элиот. Но я еще ни разу не встречал человека, который не любил бы Чехова», – говорил Вуди Аллен. Кстати, лучшей версией «Дяди Вани», что ему довелось посмотреть, он называл фильм Андрея Кончаловского 1970 года – по его мнению, просто безупречный.
Толстой
Льва Николаевича наш герой, в отличие от своих знакомых, тоже глубоко уважает. «Бессмыслица жизни есть единственное несомненное знание, доступное человеку»– цитата из сборника философских трудов Толстого «Исповедь. В чем моя вера? О жизни» вынесена в эпиграф «Ханны и ее сестер», отражая основной их мотив. Хотя Вуди, как мы отметили, «дал слабину и отклонился от первоначальной линии», сделав финал слишком жизнеутверждающим: таково тлетворное влияние американского кинематографа с его тягой к обнадеживающим концовкам. «Если бы я проявил чуть больше мужества и настойчивости, эта цитата нашла бы в фильме более яркое подтверждение».
Фильм «Преступления и проступки» (1989) Аллен окрестил «романом на пленке», где смешиваются жанры и сюжетные линии, а юмор сочетается с философией. Чего-то подобного он всегда ждал и от литературы, и именно Толстой давал «самую яркую иллюстрацию этого принципа». А без нежной любви к русским классикам Вуди ни за что не смог бы создать такой остроумный фарс, как «Любовь и смерть» (1975), литературную пародию на грандиозные наши романы под музыку Сергея Прокофьева.
Главный герой Борис в исполнении самого Аллена – оммаж Борису Друбецкому из «Войны и мира», а в центре внимания тоже эпоха наполеоновских войн. Лебедков, с которым Борис сражается на дуэли, – кивок в сторону Лебядкина из «Бесов» Достоевского (о нем позже). Соня с прелестным личиком музы Вуди Дайан Китон – это и Сонечка Мармеладова, и толстовская Соня Ростова, символ влияния на режиссера его русских кумиров.
Ну а «Великая ирония» (2023), последний пока что полный метр Аллена, явно вырос из «Анны Карениной»: этот роман в юности обожала героиня Лу де Лааж, а в зрелом возрасте она ощутила усталость от брачных уз и закрутила интрижку на стороне. Причем сама Лу раньше уже участвовала в экранизации непосредственно «Анны» – в малоизвестном мини-сериале 2013 года ей досталась роль Кити.
Достоевский
Как и в случаях с вышеупомянутыми классиками, Аллен не переносил произведения Федора Михайловича на экран напрямую, но регулярно переосмысливал и цитировал отдельные их фрагменты. В «Мужьях и женах» (1992) персонажи Аллена и Джульетт Льюис обсуждают русских писателей, гуляя по Центральному парку, и первый изрекает, что Достоевский – это «хороший обед с большой дозой витаминов». Вуди признавался, что экзистенциальная литература и драматургия (прежде всего Достоевский и Кьеркегор) «вызывают во мне интерес и восхищение», а тема прегрешения и воздаяния так или иначе всплывала в массе его картин: «Преступления и проступки», «Мужья и жены», «Матч поинт», «Иррациональный человек», та же «Великая ирония»…
Естественно, не обошлось без Федора Михайловича и в «Любви и смерти»: тут и вайб карнавального хохота, и шутки про братьев Карамазовых, и даже финальный эпизод расстрела Бориса. Достоевского, в 1840-х примкнувшего к кружку «петрашевцев», арестовали, судили и могли расстрелять. Но казнь оказалась инсценировкой – Достоевский вспоминал об этом в «Идиоте» и письме брату. «Император нагнетает напряжение для пущей драматичности», – утешает себя поставленный к стенке Борис. Но по отношению к нему команда «огонь!» все-таки прозвучала.
«Преступления и проступки» (1989) пропитаны духом, понятно, «Преступления и наказания», самого известного романа Достоевского в западном мире, который экранизировали множество раз. Герой Аллена нанимает киллера для убийства любовницы и выходит сухим из воды, ибо в аморальном обществе стирается и чувство вины, не дававшее покоя Раскольникову. Точно так же ничуть не стыдился своего злодеяния Крис из «Матч поинта» (2005),которому, подобно призраку старухи-процентщицы, являются призраки убитой пассии и ее соседки. В «Пулях над Бродвеем» (1994) убийце бездарной актрисы воздается по «заслугам», но эту кару Вуди, считавший, что «мир скорее смешон, чем трагичен», высмеивает: даже на смертном одре убиенный дает драматургу подсказки по улучшению его пьесы.
Тургенев
«Толстого можно сравнить с хорошим обедом, Тургенева – со сладким десертом, именно так я их характеризую»– такое лаконичное определение классикам дает герой Вуди в «Мужьях и женах» (Достоевский в этой системе координат оказывается самым сытным и полезным питанием). Иван Андреевич повлиял на него меньше, чем Лев Николаевич с Федором Михайловичем, – во всяком случае, в том, что касается очевидных отсылок. Но Аллен никогда не переставал читать его и почитать. Любопытно, например, как в «Любви и смерти» преломляются взгляды классиков на вечное противопоставление города и деревни. На замечание Сонечки о прелести природы Борис разражается пламенной отповедью, сводящейся к тому, что природа для него – жуткий ресторан, где все поедают друг друга.
«Творческие люди всегда делились на городских и сельских», – позже комментировал Аллен, относя Достоевского к четкому городскому типу, Толстого – к сельскому, а Тургенева – к «сельскому типу в еще большей степени. Но это не имеет ни малейшего отношения к качеству или глубине их произведений». Кстати, поэтичный Сонечкин монолог о золотистых всполохах заката – хрестоматийный пассаж а-ля Тургенев, чья пасторальная лиричность вдохновила эстетику «Сексуальной комедии в летнюю ночь» (1982) и «Сентября», где чеховское и тургеневское идут рука об руку.
Эйзенштейн
Вуди Аллен не раз бывал в Москве и Санкт-Петербурге, он любит музыку Прокофьева и Стравинского, зачитывается русскими классиками. Естественно, отечественное кино ему тоже небезразлично: и Всеволод Пудовкин, и Сергей Бондарчук, и в особенности Сергей Эйзенштейн. Чьи эксперименты с нарративом и монтажом воспитали не одно поколение режиссеров. Ну а верный себе Аллен воспользовался ими в первую очередь в комических целях. Так, сцена убийства из опенинга эксцентричных «Бананов» (1970) передает привет знаменитому эпизоду на Одесской лестнице из «Броненосца «Потемкин» (1925).
В «Любви и смерти» Вуди не оставляет без внимания момент со статуей льва, пробуждающейся после выстрела броненосца: перед дуэлью Бориса царь зверей, наоборот, засыпает. Как и сам Борис, опоздавший на поединок из-за того, что проспал. Влияние эйзенштейновского монтажа очевидно и на поле брани, на котором бедолага Борис испытывает страх и отчужденность; все вместе, правда, напоминает скорее скетч из комедии времен немого кино, чем батальную зарисовку из серьезного военного эпика. В ответ на предложение супруги убить Наполеона герой выдает фирменную реплику Александра Невского про меч, от которого погибают, а музыкальным сопровождением служит в том числе прокофьевская кантата «Александр Невский». Как тут не вспомнить одноименный шедевр Эйзенштейна 1938 года.
Конечно, не только русской культурой вдохновлялся Вуди Аллен, нередко смешивавший в своих фильмах французский экзистенциализм, немецкую философию, Ингмара Бергмана, братьев Маркс и много чего еще. Но именно литературные, музыкальные, кинематографические произведения наших мастеров стали одним из важнейших китов, на которых выстроилось искусство всеми нами любимого меланхоличного юмориста.