«Война и мир» начинается с приема в салоне княгини Анны Павловны Шерер. Такие салоны — важная часть светской жизни, в которой женщины могли устанавливать свои правила, обретали голос и формировали культурную повестку. Forbes Woman разбирается, как именно салонная культура меняла общество
«Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la femme la plus séduisante de Pétersbourg («самая обворожительная женщина в Петербурге») , молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие».
Именно так — со светского вечера у главной фрейлины императрицы Марии Федоровны, споров о политике Наполеона и надвигающейся войне — начинается роман Льва Толстого «Война и мир». Писатель использует этот эпизод для введения героев в повествование, а читателя — в контекст исторических событий. Начальную сцену Толстой выбрал не случайно: именно салоны были центром интеллектуальной жизни. А еще — средой, в которой женщины не просто управляли беседой, но формировали культурную повестку.
Telegram-канал Forbes Woman
Про женщин, которые меняют мир
Рождение салонной культуры
Первые упоминания о салонах появились в Италии XV–XVI веков — знатные семьи принимали в своих домах художников, поэтов, философов и музыкантов. Согласно книге «Придворный» итальянского писателя Бальдассаре Кастильоне, самые известные встречи проходили в домах «примадонн Ренессанса» — графини Изабеллы д’Эсте (1474–1533) и герцогини Елизаветы Гонзага (1471–1526). Кастильоне называет их прекрасными хозяйками вечера — женщины умело направляли беседу, если гости не могли найти общий язык, и мягко заканчивали споры. Правда, этим их влияние и ограничивалось: в воспоминаниях писателя ни герцогиня, ни графиня не вступают в длительные разговоры с мужчинами и предпочитают держаться от общей дискуссии в стороне.
Литературные салоны (которые также называют «обществами» и «ассамблеями») в той форме, какой мы знаем их сегодня, — как интеллектуальные сообщества, состоять в которых считалось престижно, — появились во Франции в XVII веке. Это были не просто светские приемы, а закрытые «кружки», где обсуждали политику, искусство и философию. Профессор французской литературы Неаполитанского университета Бенедетта Кравери в книге «Эпоха разговоров» называет это время «веком беседы»: умение вести остроумный, аргументированный разговор, подкрепленный знаниями, стало главным социальным навыком европейской элиты. «Салоны были пространствами свободного общения: люди сходных интересов приходили туда не столько показать свои произведения, сколько обмениваться мыслями», — отмечает литературовед и театровед Екатерина Аверьянова.
Одним из первых салонов Франции стала «голубая гостиная» Екатерины де Вивон, маркизы де Рамбуйе. Итальянка по происхождению, она нашла придворную культуру Парижа чересчур грубой и в 1620–1630-х годах собрала вокруг себя сообщество людей, ценящих остроумие, интеллектуальные споры и изящные манеры. Литературовед Екатерина Дмитриева отмечает , что салон маркизы возник как альтернатива двору Генриха IV, чья атмосфера казалась Рамбуйе «лишенной утонченности». Именно тогда начал формироваться новый идеал общения, в котором женщина выступала не «украшением» собрания, а его полноправной участницей.
Атмосфера свободы, в которой социальные различия временно переставали играть роль, сделала французские салоны лабораторией новых идей. Интеллектуалы, придворные, представители творческих профессий и городской интеллигенции (врачи, юристы, профессора, торговцы) оказывались за одним столом и могли спорить друг с другом, не опасаясь последствий. Закрытая встреча становилась территорией, где идеи имели больший вес, чем происхождение, а обмен мнениями — инструментом культурного влияния. Салоны превратились в важнейший социальный институт.
По словам профессора истории Мичиганского университета Дены Гудман, к XVIII веку литературные ассамблеи стали «сердцем философского сообщества» Европы: идеи Просвещения в них обсуждали аристократы, литераторы, ученые и публицисты. В Бадене, а затем и в Лондоне в 1750–1770-х под руководством богатой вдовы Элизабет Монтегю действовал кружок Bluestocking («Синие чулки»), среди участников которого был, например, художник Джошуа Рейнолдс. В берлинском салоне Рахель Фарнхаген (1771–1833) собирались Гейне, Берне, Шеллинг, Шамиссо и другие известные писатели Германии.
Управляющие беседой
Литературными салонами чаще руководили женщины — образованные аристократки или состоятельные горожанки, реже куртизанки, которые сумели собрать вокруг себя влиятельных людей. Это было связано с тем, что традиционно именно женщины принимали гостей в своем доме. Но салон отличался от обычного приема: вместо ужина основной акцент делался на интеллектуальной беседе. При этом уже в XVII веке хозяйка не только приглашала участников, но и задавала тон встречи, выступала одновременно модератором и режиссером «интеллектуальной сцены». Она могла свести за одним столом литератора и дипломата, сгладить разногласия и аккуратно направить дискуссию в нужное ей русло.
Для части салоньерок ассамблеи становились способом занять место в обществе, которое иначе оставалось закрытым. Так, уже упоминавшаяся Рахель Фарнхаген и Генриетта Герц, принадлежавшие к богатым еврейским семьям, устраивали встречи, чтобы протянуть мост между патриархальной средой, в которой они были воспитаны, и немецкой романтической культурой.
Что особенно важно, такого рода сообщества стали не только комфортным местом для бесед, но и площадкой, где женщина могла своими идеями. Например, Мадлен де Скюдери (1607–1701) создала в салоне островок равноправия — она не только активно приглашала на встречи женщин, но и предлагала для обсуждения темы принудительных браков, домашнего насилия и ограниченного доступа девушек к образованию. На одном из собраний Скюдери презентовала свой роман «Клелия, римская история». В нем она писала, что взаимоотношения между мужчинами и женщинами должны строиться как диалог равных людей, основанный на уважении и интересе друг к другу. Профессор французского языка и литературы Энн Дагган отмечает , что для середины XVII века это произведение стало революционным.
Салоны становились «школой публичности» для женщин. Участие в них давало больше свободы действий и самовыражения, позволяло пересмотреть традиционные роли, открывало возможности для самореализации. В неформальной обстановке гостиных дамы могли дискутировать с мужчинами на равных, что в иных обстоятельствах было невозможно.
Литературные салоны Российской империи
В России интерес к литературным сообществам появился еще при Екатерине II, но их расцвет пришелся на начало XIX века. «Российское столичное дворянство было знакомо с парижскими салонами не только по письменным и устным рассказам; русские аристократы, бывая во Франции, сами посещали эти знаменитые собрания», — отмечает сотрудница Пушкинского Дома РАН, кандидат филологических наук Ольга Муравьева в статье «Расцвет и разрушение светских литературных салонов «золотого века». Мужчины, побывавшие в европейских салонах, начинали по-новому смотреть и на своих соотечественниц, стремиться к интеллектуальному общению с ними.
Литературовед и культуролог Юрий Лотман в книге «Беседы о русской культуре» отмечает, что становление салонной культуры в России как раз совпало с моментом, когда среди дворянок сформировался новый слой образованных молодых женщин, знавших французский язык и знакомых с европейскими манерами. «Дворянские женщины начала XIX века гораздо свободнее и самостоятельнее своих бабушек», — продолжает мысль Муравьева.
Не зря современники отмечали, что именно салоньерки становились «арбитрами вкуса» среди дворян. Например, историк Николай Карамзин признавал «дамский вкус» высшим авторитетом. «Влияние женщины может быть очень велико именно теперь, в нынешнем порядке или беспорядке общества, в котором, с одной стороны, представляется утомленная образованность гражданская, а с другой — какое-то охлаждение душевное, какая-то нравственная усталость, требующая оживотворения. Чтобы произвести это оживотворение, необходимо содействие женщины», — писал Николай Гоголь в 1846 году.
«Именно в эпоху золотого века в России появляется целый ряд блистательных женщин, оказавших решающее влияние на расцвет салонной культуры: [Зинаида] Волконская, [Евдокия] Голицына, [Екатерина] Карамзина, [Александра] Смирнова-Россет, [Софья] Пономарева, [Авдотья] Елагина, [Евдокия] Ростопчина. Разными оказывались и их салоны, но все они сохраняли общие типовые черты», — перечисляет Ольга Муравьева.
Екатерина Аверьянова считает, что наиболее заметное влияние на культурную и общественную жизнь России оказал салон Екатерины Карамзиной. Как отмечает кандидат исторических наук Ирина Азерникова, после Отечественной войны 1812 года высший свет на таких собраниях редко ограничивался обсуждением собственно литературы, постепенно формируя практику «влиятельных» салонов. В них участники могли и обсуждать политику страны, и воздействовать на нее. Салон Карамзиной стал именно «общественно-литературным» центром. Здесь формировалась общественная повестка, определяющая настроение аристократии, поясняет Аверьянова.
«Мода на салоны и книжные общества, ставшие культурными центрами своего времени, после 1825 года постепенно угасает. Вероятно, это связано прежде всего с реакцией государства на восстание декабристов», — отмечает Екатерина Аверьянова. По ее словам, к 1840-м годам все большую роль начинают играть не домашние гостиные, а молодежные кружки — они формируются вокруг университетов и собирают в основном мужчин с высшим образованием.
Парадокс свободы слова
Салоны были парадоксальным пространством: они демонстрировали силу женщин в культуре и в то же время подчеркивали рамки, в которых эта сила оставалась заключенной. Женщинам удавалось влиять на интеллектуальную жизнь, но это влияние почти всегда относилось к сферам искусства, филантропии и просвещения. За пределами узкого круга гостей отношение к салоньеркам могло быть гораздо менее благосклонным. Например, в Англии женщин высмеивали за принадлежность к «Синим чулкам» вдовы Монтегю — вскоре это прозвище стало нарицательным для обозначения «чересчур ученых дам», которых критиковали за «злоупотребление умом» и отказ от привычных ролей.
Когда в 1799 году Наполеон пришел к власти во Франции в результате государственного переворота и, чтобы удержаться у власти, ввел законы, усиливающие контроль над прессой, а затем и ограничивающие публичные высказывания, литературные сообщества стали более осторожными в высказываниях. Император стремился ограничить влияние не только политических противников, но женщин вообще, считая их интеллектуальную автономию опасной. В 1803 году он даже выслал из Парижа известную публицистку Жермен де Сталь, убежденный, что на своих литературных встречах «она учит думать тех, кто никогда не думал или разучился думать». Тогда де Сталь создала новый кружок — салон Коппе — в своем швейцарском имении, где лучшие умы могли беседовать без страха быть арестованными за нарушение цензуры.
В XIX веке салоны все больше закрепляли разделение между общественной и частной сферами. Хозяйка могла быть музой, посредницей, благотворительницей, но едва ли претендовала на равные позиции с политиками и чиновниками.
Несмотря на это, пишет историк Анна Стогова, именно салоны сделали первый шаг к признанию женского влияния на интеллектуальную культуру и авторитетности их суждений. Формального изменения статуса они не принесли — в большинстве стран Европы девушку по-прежнему ожидала роль хозяйки и матери, — однако сам факт, что образованная женщина могла формировать вкусы и быть авторитетом, постепенно менял восприятие ее роли. Так салоны заложили основу для дальнейшего осмысления женского участия в публичной жизни.