Григорьев Никита — Режиссёр-постановщик (первое интервью)
— Никита, вы актёр театра Сатирикон, работаете с Константином Райкиным, учитесь на режиссёрском факультете Щукинского училища. И при этом играете на гитаре. Как музыка помогает вам как режиссёру?
— Музыка — это та же драматургия, только без слов. Когда играешь на гитаре, ты чувствуешь ритм, паузы, crescendo, culmination — всё то, что есть в спектакле или фильме. В «Цейлонском крыжовнике» я как режиссёр использую эти принципы. Музыкальные сцены у нас — не просто фон. Это драматургические узлы. Главный герой Макс — учитель музыки и вокалист группы «Неласковый май». Его отец Гоша — бывший лидер легендарной рок-группы 90-х «Цейлонский крыжовник». Конфликт поколений, поиск себя, выбор между мечтой и долгом — всё это мы рассказываем через музыку. Я понимаю этот язык изнутри, потому что сам прошёл через студенческие группы, ночные репетиции, споры о том, какой аккорд поставить.
— В сериале звучит российский рок. Это дань 90-м или попытка показать преемственность поколений?
— И то, и другое. Российский рок 90-х — это не просто музыка, это целая философия. Свобода, искренность, бунт против фальши. Группа «Цейлонский крыжовник» в сериале — символ того времени. А «Неласковый май» — современная молодёжная группа, играющая мелодичный рок в духе Bon Jovi. Это две эпохи, два поколения, два взгляда на музыку. Но суть одна: быть честным. Гоша учит Макса, что настоящая музыка — это не копирование чужого стиля, а поиск своего голоса. Причём это не мораль от «умудрённого опытом старика» — Гоша сам сломлен, он алкоголик, у него неустроенная жизнь. Он не идеален. Но он знает одну важную вещь: музыка должна быть правдивой.
— Вы работаете в Сатириконе с 2019 года, играли в спектаклях «Сирано де Бержерак», «Дорогая Елена Сергеевна», «Дубровский». Как театральный опыт влияет на подход к кино?
— Театр учит главному: искренности актёра. На сцене нельзя сфальшивить — зритель в трёх метрах от тебя. В кино ты можешь выстроить кадр, смонтировать, наложить музыку — но если актёр не проживает момент, никакие технические ухищрения не помогут. Работа с Константином Райкиным, Камой Гинкасом, Евгением Марчелли в Щукинском училище — это школа абсолютной требовательности к себе. В «Цейлонском крыжовнике» я использую эти принципы. Мы не снимаем «красивые картинки о музыкантах». Мы показываем психологически честную историю о выборе, о компромиссах, о том, как больно бывает расти. Каждая сцена — это не иллюстрация сценария, а проживание момента.
— В сериале есть сцены концертов, репетиций, музыкальных занятий. Как вы выстраиваете визуальный язык для музыкальных эпизодов?
— Я против «клиповой эстетики» — быстрой нарезки, бессмысленных ракурсов, мельтешения. Музыка требует времени. Когда человек играет на гитаре, в этом есть особая интимность. Пальцы на грифе, взгляд в пустоту, концентрация. Я хочу, чтобы зритель почувствовал эту интимность. Оператор-постановщик Лев Тарабрин — студент ВГИКа, он снимал музыкальные клипы для Tveth, Mayot, DVRST, Ханны. Он знает, как передать энергию музыки через камеру. Мы используем длинные планы, минимум монтажных склеек. Зритель должен не просто увидеть, что герой играет на гитаре — он должен почувствовать музыку физически, как будто он сам сидит в этом подвале на репетиции.
— Чего вы ждёте от зрителей? Что они должны вынести из сериала?
— Я не жду, что кто-то побежит поступать в педагогический после просмотра. Это было бы наивно. Но я хочу, чтобы 20-летний парень, который мечется между «стабильной работой» и «безумной мечтой», понял простую вещь: эти понятия не противоположны. Макс находит себя не тогда, когда выбирает между школой и музыкой. Он находит себя, когда понимает, что может быть и тем, и другим. Учитель музыки — это не тот, кто похоронил мечту о сцене. Это тот, кто нашёл способ жить музыкой каждый день, передавая её детям. Это и есть настоящий успех. Не слава, не деньги, не аплодисменты на стадионе. А честность перед собой.