Вдохновляясь идеями эффективного альтруизма, бывшая журналистка Кари Туна финансировала проекты по повышению готовности к пандемии задолго до COVID-19 и вкладывала миллионы долларов в исследования по безопасности ИИ за несколько лет до запуска ChatGPT. Forbes USA рассказывает, как она развивает «доказательную благотворительность» с опорой на математику и статистику
Кари Туна, одна из самых щедрых благотворителей в мире, сравнивает искусственный интеллект с ядерной энергией. По ее словам, инциденты на ранних этапах привели к тому, что ядерную энергетику в США «зарегулировали до полного исчезновения», затормозив развитие всей отрасли на целые десятилетия. Будь раньше более обстоятельная нормативная база, тех происшествий можно было избежать, и было бы больше и простора для инноваций и прогресса в смягчении климатического кризиса.
«Из-за сотен миллионов долларов, которые идут на совершенствование ИИ, возникает огромное конкурентное давление, направленное на то, чтобы развивать технологию дальше и как можно скорее, — рассказывает Туна. — Но для управления подобными рисками необходима координация на уровне компаний и государств... По мере того, как темпы ИИ-разработок продолжают ускоряться, создается впечатление, что обществу в целом и отдельным его институтам сложно за всем этим поспевать».
Очень кстати здесь может прийтись благотворительность. Десять лет назад Туна и ее муж, соучредитель Facebook (принадлежит компании Meta, которая признана в России экстремистской и запрещена. —Forbes Woman) Дастин Московиц (ему сейчас 41, Туне — 40) помогли с пожертвованием $1 млн на снижение рисков ИИ для некоммерческой организации The Future of Life Institute. Затем в 2017 году они выделили из собственного фонда $30 млн некоммерческой структуре OpenAI. В 2021-м Московиц вложил $124 млн в Anthropic. Как говорит Туна, случилось это все «еще до того, как стало очевидно, что эти лаборатории станут приносить деньги», — с сегодняшними неуемными аппетитами профильных компаний к инвестициям и взлетевшими до небес биржевыми котировками контраст просто разительный.
В то время обе лаборатории придерживались четкого фокуса на безопасность искусственного интеллекта. Акциями OpenAI ни сами супруги, ни их фонд не владеют. Долю бизнеса в Anthropic (ее стоимость оценивается в $500 млн) в начале 2025 года перенесли в специальный благотворительный фонд, чтобы любую «существенную финансовую прибыль» можно было снова вложить в благотворительность и одновременно «развеять какие бы то ни было подозрения в конфликте интересов», уточняет Туна.
Первоначальный фокус на ИИ объясняется стремлением звездных супругов заниматься эффективным альтруизмом, хотя Туна предпочитает «больше концентрироваться на сути, а не на ярлыках». В свое время движение эффективного альтруизма привлекло много нежелательного внимания из-за того, что один из его последователей — отбывающий ныне тюремный срок гигант крипторынка Сэм Бэнкман-Фрид. Но суть движения в том, чтобы, руководствуясь принципом доказуемости и здравым смыслом, выявлять наиболее эффективные способы помочь обществу, причем сильный упор делается на доказанные, рентабельные краткосрочные решения и на потенциальные риски катастрофического характера в долгосрочной перспективе вроде ИИ.
Когда чета выделяла средства для OpenAI и Anthropic, обе фирмы лишь начинали свой путь и были основаны отчасти на принципах эффективного альтруизма с целью создания безопасных ИИ-моделей, которые «принесут пользу всему человечеству». С тех пор многое в подходе мировых игроков к ИИ изменилось: теперь сделки заключаются ежедневно и с большим размахом. В них участвуют крупнейшие IT-компании, самые расчетливые инвесторы и государственные структуры. Но Туна и Московиц от своей миссии не отклоняются и увеличивают суммы грантов, которые могут сделать ИИ-модели безопаснее, зачастую пытаясь направлять работу OpenAI, Anthropic и им подобных в необходимое русло через исследования, правозащитные инициативы и даже лоббистскую деятельность.
Принцип доказуемости, которым супруги руководствуются при выделении средств, одним ИИ не ограничивается. В действительности наибольшая доля пожертвований идет на эффективные с точки зрения затрат мероприятия в рамках глобального здравоохранения. Сюда входит борьба с малярией, дефицитом витамина A и нехваткой чистой питьевой воды, ― когда администрация Трампа сократила финансирование программ в рамках USAID, эти проблемы только усугубились.
Туна и Московиц говорят, что хотят как можно скорее раздать бóльшую часть своего состояния, но это оказывается не так просто, ведь оно постоянно растет. Чета успела пожертвовать свыше $4 млрд, включая $600 млн за 2025 финансовый год. Кроме того, дополнительно имеется $11 млрд (личное состояние Московица), еще примерно $10 млрд в их общем частном фонде Good Ventures и вдобавок к этому ― средства в фондах, которые собирают частные пожертвования (donor-advised fund, DAF — благотворительный счет или фонд, который можно пополнять деньгами, акциями публичных компаний и другими активами; донор сохраняет право совещательного голоса в отношении распределения средств и инвестирования активов на счете. —Forbes Woman).
Пока Московиц зарабатывает деньги, Туна работает над тем, чтобы их раздать. Жена координирует благотворительные инициативы пары начиная с 2011-го, когда муж строил свой второй стартап под названием Asana. В мае он покинул кресло генерального директора и чем намерен заниматься дальше, пока неясно. Бóльшая часть пожертвований оформляется через Good Ventures и фонды DAF. Рекомендации почти по всем грантам даются от имени организации Open Philanthropy, ― [она начиналась как партнерство с НКО GiveWell, которая занимается оценкой эффективности благотворительных организаций], но в 2017-м Туна вынесла ее в отдельную структуру и сама же возглавляет совет директоров.
Теперь она занимается привлечением других доноров и старается сделать из Open Philanthropy коллективный инструмент, а не персональный фонд для себя и мужа. В текущем году пожертвования Open Philanthropy более чем на $200 млн стали возможны благодаря другим миллиардерам, включая сооснователя Stripe Патрика Коллисона и Люси Саутуорт (супруга соучредителя Google Ларри Пейджа). Они помогли с посевным финансированием двух специализированных фондов на сумму более $100 млн каждый: запущенного в прошлом году «Фонда борьбы с вредным воздействием свинца» (Lead Exposure Action Fund) и открытого в марте «Фонда изобилия и роста» (Abundance and Growth Fund). Первый к настоящему моменту успел распределить уже $20 млн, в том числе по гранту на $17 млн для некоммерческой организации Pure Earth, которая исследует пути попадания свинца в организмы людей в Индии через специи, керамическую посуду и т.п.
«Мало кому удается стать крайне успешным фондом и при этом в значительной степени оказывать влияние на деньги других людей», ― заявляет генеральный директор Open Philanthropy Александр Бергер. И пусть с получателями грантов сама Туна обычно не общается и средства ни у кого не запрашивает, управленец каждую неделю встречается с ней для прогулки и обсуждает все — от стратегии и построения коммуникации до темпов распределения средств в ближайшие пару лет. «Когда мы только начинали, жертвователей вроде нас не было вообще... готовых выделять деньги десятилетиями, открытых любым инициативам или подходам к работе, изо всех сил стремящихся приносить пользу остальным», ― вспоминает Туна. Бергер добавляет: «Мы хотим заложить базу для следующей смены доноров».
Кари родилась в Миннесоте и выросла в Эвансвилле, что в штате Индиана. По ее словам, родители-врачи решились на переезд, чтобы отправить дочь в «лучшие государственные школы, ведь они по-настоящему верили в то, что образование — это ключ к успеху в жизни». Потом девушка поступила в Йельский университет (признан нежелательной организацией. —Forbes Woman) на политологию, работала в студенческой газете и впоследствии в 2008 году занялась журналистикой в сфере бизнеса.
Туна устроилась в The Wall Street Journal, где освещала сектор IT в корпоративной среде и писала об экономике Калифорнии. Репортерская зарплата на самом начальном уровне была довольно скромной, и девушка «наблюдала за тем, как цифры на банковском счету все время уменьшаются». Примерно тогда же в 2009-м подруга, еще одна одна журналистка издания Джессика Лессин (сегодня — генеральный директор новостного портала The Information) организовала 24-летней Кари свидание вслепую с их общим знакомым Московицем. «С тех пор мы почти каждый день вместе», — признается благотворительница.
В 2011 году она ушла из журналистики, вместе с Дастином решив «серьезно взяться» за филантропию и посвятить ей все свое время. Первым шагом бывшей журналистки стало общение с сотнями экспертов на протяжении целого года. Многие советовали жертвовать на проекты, которые близки ей лично. Этот совет Туна проигнорировала. По ее мнению, главная проблема в том, что, «поскольку большинство жертвователей приходит из относительно обеспеченных и благополучных кругов, при таком подходе легко упустить наиболее значимые возможности помочь остальным, особенно тем, кто находится в самом уязвимом положении».
Тем не менее множество проведенных за год обсуждений принесли свои плоды. Так, Туна смогла выделить основные критерии при отборе целевых направлений работы: насколько они важны, как часто ими пренебрегают и легко ли ими управлять. На жизнь скольких людей это влияет? Много ли кто еще работает над данной проблемой? И существуют ли вообще какие-либо возможности для того, чтобы через благотворительность добиться в решении задачи ощутимого прогресса?
Туна — дочь мусульманина и христианки-методистки, жена еврея, сама практикующая буддистскую медитацию, — считает свое богатство случайностью. Поэтому она чувствует духовную потребность помогать как можно большему числу людей, используя рациональный, математически обоснованный подход, а не думать о тех сферах, которые беспокоят ее саму, но при этом и так неплохо финансируются (к примеру, исследования рака молочной железы). Все это привело Туну к идеям, лежащим в основе эффективного альтруизма, который во многом руководствуется принципом доказуемости и полагается на колоссальные массивы данных с целью принести пользу (ее часто измеряют годами продленной жизни) с минимальными затратами. Поэтому вместо того, чтобы выбирать, какой конкретной организации передать деньги, Туна работает над тем, чтобы выявлять проблемы вроде малярии, паразитарных заболеваний, отсутствия доступа к чистой питьевой воде — и именно это называет «самым важным решением, которое приходится принимать благотворителю».
В рамках своих грантов в сфере глобального здравоохранения (крупнейших и наиболее продолжительных) руководство Open Philanthropy часто делает ориентировочные расчеты, где вышеперечисленные факторы конвертируются в «годы жизни с поправкой на инвалидность». Эта метрика показывает, на сколько лет человеческую жизнь удастся продлить благодаря конкретному гранту. Чтобы гранты соответствовали критериям финансирования, каждый потраченный доллар должен генерировать такую же ценность, какую обеспечивает выдача $2000 жителю Соединенных Штатов, зарабатывающему $50 000 в год.
Отис Рид, директор Open Philanthropy по глобальному здравоохранению и благополучию, уточняет, что в крайнем случае «если цель — спасать жизни, то вполне заурядный благотворительный фонд по борьбе с малярией в африканских странах к югу от Сахары спасет больше жизней, чем лучшая некоммерческая организация, занимающаяся каким-нибудь редким заболеванием в Америке».
В число получателей крупнейших грантов в сфере здравоохранения от Туны и Московица входят такие фонды, как Malaria Consortium (общее финансирование — $307 млн), Evidence Action (на дегельминтизацию, упрощение доступа к чистой питьевой воде и другие инициативы пожертвовано $206 млн), а также Helen Keller Intl ($103 млн, преимущественно на программы по выдаче витамина A).
Джеймс Тибендерана, генеральный директор Malaria Consortium, отмечает, что Open Philanthropy на фоне остальных выделяется своим подходом к обработке данных и принципами доказуемости и прозрачности: «Они запрашивали у нас огромное множество сведений. Вмешательство должно быть обосновано в плане затрат».
Впрочем, математический подход тоже неидеален: когда Тибендерана изначально обсуждал возможности получения финансирования в 2015 году, ему пришлось убеждать фонд в том, что лекарство от малярии для маленьких детей настолько же ценно, как москитные сетки для взрослых, пусть даже дети не работают и потому, согласно модели GiveWell, никакой экономической выгоды не приносят. В итоге фонд учел «моральный фактор», и с тех пор в рамках программы Malaria Consortium было реализовано 370 млн доз лекарства от малярии и 32 млн сеток, обработанных инсектицидами.
Аналогичным образом директор по развитию Evidence Action Даниэлла Байер утверждает, что перед тем, как пожертвовать средства, представители Open Philanthropy проводили многочасовые исследования и консультации с профильными экспертами. Однако некоторые проекты типа программы по сезонной миграции в Бангладеш оборачиваются провалом и закрываются.
«Когда что-то не получается, нет никаких сожалений, нужно просто корректировать курс», — делится Шон Бейкер, исполнительный вице-президент по партнерствам в организации Helen Keller Intl, для которой Туна и Московиц финансируют добавки с витамином A в целях снижения детской смертности.
Несмотря на то что глобальное здравоохранение по-прежнему остается ключевой категорией инициатив, получающих финансирование, Open Philanthropy из структуры GiveWell почти десять лет назад вывели отчасти ради того, чтобы, как выражается Туна, направить пожертвования на проблемы «более спекулятивные и недоказанные».
А это возвращает нас к безопасности искусственного интеллекта. В этой сфере больше всего средств от Open Philanthropy получают Центр безопасности и перспективных технологий, корпорация RAND и FAR.AI — все трое стремятся задавать вектор регулированию ИИ и делать передовые ИИ-модели безопасными. «Многие ИИ-компании инвестируют в безопасность больше, нежели требуется по закону — и это достойно всяких похвал — но все же гораздо меньше, чем необходимо миру», — полагает Адам Глив, генеральный директор фонда FAR.AI, который потратил $59 млн от Open Philanthropy на помощь таким игрокам, как OpenAI, Anthropic и Google в том, чтобы сделать их модели безопаснее и надежнее.
В текущем году организации, получающие финансирование от Open Philanthropy, перечислили по меньшей мере $3 млн лоббистским объединениям (похожие суммы выделяли и OpenAI с Anthropic), а сам фонд Open Philanthropy в 2025-м выделяет на это около $110 000 в квартал.
Тем не менее, вопреки усиливающемуся в настоящее время вниманию к данной индустрии и увеличивающимся суммам инвестиций в ИИ, Туна особо подчеркивает, что в благотворительной деятельности руководствуется портфельным подходом. Она финансирует широкий спектр инициатив и пользуется всеми доступными инструментами — от прямых пожертвований до правозащитных кампаний и инвестиций.
Бóльшая часть импакт-инвестиций Good Ventures идет на разработку лекарств. Самыми важными активами в портфеле фонда являются доли в бизнесе Impossible Foods (это первый для фонда объект импакт-инвестирования) и ценные бумаги производителей полупроводников TSMC и ASML, а еще акции Nvidia и Microsoft. «Прогресс и безопасность не должны друг другу противоречить, — убеждена Туна. — Если выражать мой подход простыми словами, то он не сводится к чему-то одному».