В российской актёрской среде сложилась тревожная, почти молчаливая норма: открытая поддержка спецоперации и поездки в Донбасс могут стоить артисту карьеры. При этом на экранах продолжают сниматься «патриотические» боевики, где герои защищают Родину — но в реальной жизни тех, кто делает это не перед камерой, а в зоне боевых действий, всё чаще встречают не как соотечественников, а как изгоев. Почему патриотизм стал профессиональным риском — и что это говорит о состоянии отечественной культуры?
Фото: Kashaev Pavel, источник: East News
«Либо я, либо он»: как политика вошла в кастинг-комнату
Ещё десять лет назад подобное было немыслимо: известного артиста отстраняли от уже утверждённой роли — не за скандал, не за провал на пробы, а за поездку в Донецк. Михаил Пореченков, чьи роли в «Ликвидации» или «Агенте национальной безопасности» стали символами героического образа русского офицера, вдруг обнаружил, что его больше не зовут на съёмки. Причина — участие в гуманитарных миссиях на Донбассе и откровенные интервью о происходящем.
Продюсеры, режиссёры и даже коллеги-актёры выстраивают «фильтр лояльности» ещё до первой пробы. Как рассказывала Олеся Железняк, снявшаяся в культовом сериале «Сваты», ей отказали в главной роли в крупном проекте после того, как один из актёров заявил:
«Или я, или она» — из-за её публичной поддержки СВО.
Речь идёт не о спонтанных эмоциях, а о системной практике: поддержка спецоперации превратилась в профессиональный «чёрный список». Талант, репутация, десятилетия работы — всё может быть аннулировано одним постом или одной поездкой.
200 отказов за одно слово: «ополченский»
Самым показательным эпизодом стал кастинг к сериалу «Ополченский романс» по мотивам произведения Захара Прилепина — проекта, где главные роли играли не только профессиональные актёры, но и реальные ветераны «Русской весны». Продюсер Димитр Тодоров в эфире шоу «Захар+» заявил:
«Стоило произнести слово «ополченский» — и связь обрывали. Около двухсот артистов даже не стали обсуждать участие».
Это не просто страх. Это добровольная самоцензура, возведённая в принцип. Многие готовы сниматься в военных драмах — лишь бы сценарий был «нейтральным», «гуманистичным», «вневременным». Но стоит коснуться реальных событий — и двери закрываются.
Ирония в том, что те же самые актёры с удовольствием берут роли в фильмах о Великой Отечественной войне, где советские солдаты — однозначные герои. Однако сегодняшние защитники Донбасса, идущие под обстрел не на кинохронику, а по-настоящему, оказываются за пределами допустимого нарратива.
Культурная шизофрения: герои на экране — изгои в жизни
Яна Поплавская, чей сын прошёл службу в зоне СВО, назвала это явление «культурной шизофренией». И это, пожалуй, самая точная формулировка. С одной стороны — государственные фестивали, премии за «патриотический вклад», телеэфиры с военно-патриотическими лозунгами. С другой — реальная дискриминация тех, кто не просто говорит о патриотизме, а живёт им.
«Говорите: своих не бросаем?! Но это предатели своих, таких же предателей, не бросают, поддерживают и вешают на все телеканалы. А наши — вы уж как-нибудь сами», — пишет Поплавская в своём Telegram-канале.
И это не гипербола. После того как актёр сериала «Реальные пацаны» Николай Наумов просто пожал руку ветеранам на съёмочной площадке, его затравили в соцсетях. Никаких призывов, никаких лозунгов — только жест уважения. Но этого оказалось достаточно, чтобы стать «неприемлемым» в глазах влиятельной части творческой элиты.
За чьим столом решают, кто «свой», а кто — нет?
Что особенно тревожит — не столько отказ от участия в проектах, сколько отсутствие диалога. Артистов не спрашивают: «Почему ты так думаешь?» — их просто исключают из процесса. Как будто в профессиональной среде действует не кастинг, а трибунал.
Яна Поплавская прямо указывает на происхождение этой практики:
«Решение принимают «заукраинцы», засевшие в продакшенах и продюсерских компаниях».
Этот термин — спорный, эмоциональный, но он отражает реальное ощущение: внутри индустрии утвердился особый кодекс молчания, где «неправильные» взгляды караются не увольнением (формально — это редкость), а невидимым бойкотом: «не зовут», «не утверждают», «не рекомендуют».
Такое положение дел ставит под вопрос искренность патриотических проектов. Если на словах — слава защитникам, а на деле — изгнание тех, кто с ними солидарен, то где грань между пропагандой и лицемерием?
Искусство без совести — не искусство
Конечно, у каждого есть право на собственную позицию. Но когда эта позиция превращается в инструмент давления — особенно в индустрии, призванной объединять, а не разделять, — возникает моральный вопрос: какой ценой строится «карьера»?
15 лет назад в российском кино ещё обсуждали художественные ценности: игру, режиссуру, сценарий. Сегодня — лояльность, «политкорректность», способность «не светиться» не в тех местах.
Актриса Анастасия Макеева с горечью констатирует:
«Многие перестали со мной общаться… перестали приглашать».
Это не увольнение — это стигматизация. И когда профессиональное сообщество ставит «ярлык» за гражданскую позицию, оно перестаёт быть профессиональным — становится идеологическим.
Одинокий голос или начало перелома?
Пока такие голоса, как у Поплавской, Железняк, Пореченкова, остаются в меньшинстве. Но важно, что они звучат. И не в формате агрессивного противостояния, а в попытке напомнить: культура должна быть совестливой.
В Голливуде актёры с гордостью летают на базы к военным, участвуют в парадах, держат флаг на церемониях — и это не мешает им сниматься. Там патриотизм не считается «позором», а служба — «компрометацией». У нас же получается парадокс: в кино мы за героев, а в жизни — за удобство.
Но история показывает: эпохи культурного застоя всегда сменяются временем переосмысления. Возможно, сегодняшнее молчание — не приговор, а перерыв перед новым словом. Слово это будет сказано не в гневе, а в достоинстве. Не в позиции «против», а в позиции «за» — за честность, за нравственность, за право быть своим — не только на экране, но и в жизни.
Потому что искусство без правды — декорация. А патриотизм без поддержки живых людей — пустой жест. Кто из нынешних «изгоев» станет завтрашними учителями — решит время. Но уже сейчас ясно: молчаливые увольнения не убьют правду. Они лишь откроют, кто её боялся — и кто, несмотря ни на что, остался на своей земле — не только в кадре, но и в совести.