Есть веские основания полагать, что, несмотря на воинственную риторику в адрес России, стратегическим приоритетом ЕС остаётся обретение независимости от США. Однако на текущий момент процесс стратегического «освобождения Европы» стагнирует и говорить о появлении признаков её подлинной субъектности в ближайшей перспективе преждевременно, если вообще придётся, пишет Дмитрий Офицеров-Бельский.
Концепция стратегической автономии ЕС в последние годы стремительно эволюционировала от теоретической идеи до ключевого приоритета. Её суть в способности ЕС самостоятельно действовать в сферах обороны, экономики и внешней политики, уменьшая зависимость от традиционных союзников, в первую очередь от США. Эта идея зародилась ещё в первые годы после создания ЕС, а само выражение впервые было употреблено во французской Белой книге по обороне 1994 года. В европейских документах понятие встречается с 2013 года, а с 2016 года, во времена председательства Жана-Клода Юнкера, концепция становится одной из официальных целей ЕС. Однако практических шагов в этом направлении пришлось ждать ещё несколько лет.
Концепция стратегической автономии эволюционировала от абстрактных дебатов к конкретным механизмам реализации вследствие целой серии кризисов, включая пандемию COVID-19, инцидент с газопроводами «Северный поток» и политику администрации Дональда Трампа. Хотя официальный дискурс ЕС часто делает акцент на роли российско-украинского конфликта как основного импульса, тщательный анализ указывает на гораздо более сложную картину, где разочарование в трансатлантическом партнёрстве играет ключевую роль.
Пандемия COVID-19, разразившаяся в 2020 году, стала одним из ключевых импульсов для перехода от риторических дискуссий о стратегической автономии к разработке операционных стратегий. Кризис привёл к значительному сокращению глобальных торговых потоков и коммуникаций, выявив зависимость ЕС от внешних поставок критически важных товаров, включая фармацевтические препараты и медицинское оборудование. По оценкам, около 80 процентов активных фармацевтических ингредиентов импортировалось из Азии, что привело к дефициту и таким вынужденным национальным мерам, как экспортные ограничения, подорвавшие солидарность в рамках Союза. События того периода демонстрируют тенденцию к «национальному эгоизму», когда страны-члены, включая Францию и Германию, проводили независимые закупочные кампании, что усугубило неравенство в доступе к ресурсам для южных государств, например для Италии и Испании. Исследования подтверждают, что пандемия стимулировала институциональные изменения: в Trade Policy Review 2021 года ЕС ввёл понятия resilience и open strategic autonomy, напрямую связанные с уроками кризиса. Таким образом, COVID-19 не только обнажил структурные слабости, но и опосредованно заложил основу для таких направленных на снижение внешней уязвимости инициатив, как «Европейский закон о микрочипах» (European Chips Act).
Инцидент с газопроводами «Северный поток» в сентябре 2022 года стал вторым значимым катализатором, подчеркнув риски энергетической зависимости и подорвав доверие к трансатлантическому партнёрству. Взрывы, повредившие инфраструктуру, привели к резкому росту цен на энергоносители и переходу ЕС на импорт американского сжиженного природного газа (СПГ), стоимость которого втрое превышала российскую цену, что негативно сказалось на конкурентоспособности европейской промышленности и спровоцировало рецессию в ряде стран, в том числе в Германии – ведущей экономике Европы. Хотя официальные расследования не установили виновных, обвинения в адрес США озвучивались российскими официальными лицами, включая министра иностранных дел Сергея Лаврова, да и в целом в Европе мало сомнений в том, что к этой диверсии имели отношение Соединённые Штаты. Инцидент усилил нарратив об «американской угрозе энергетической безопасности Европы». Госсекретарь США Энтони Блинкен охарактеризовал событие как «огромную возможность» для снижения зависимости от России, что было воспринято в Европе как подтверждение мотивов Америки.
Администрация Дональда Трампа (2017–2021) выступила третьим катализатором, продемонстрировав сложность и ненадёжность трансатлантического альянса своими протекционистскими мерами и склонностью к грубому принуждению. Введение тарифов на сталь и алюминий (25 процентов и 10 процентов соответственно) в 2018 году, эквивалентных по эффекту санкциям, привело к потерям экспорта ЕС на миллиарды евро и спровоцировало эскалацию торговой войны. Эти меры подорвали концепцию взаимозависимости, стимулируя ЕС к поиску «стратегического ответа» в форме автономных торговых инициатив. Кроме того, непоследовательность Трампа в отношении России и Украины, а также критика в адрес НАТО усилили сомнения в американских гарантиях. В африканском контексте (регион Сахель) США не оказали значимой поддержки Франции, так что в итоге ситуация завершилась выводом французских войск из Мали и Нигера в 2022–2023 годах и ослаблением европейского влияния на континенте в целом.
Однако, несмотря на все указанные факторы, официальный дискурс ЕС склонен приписывать роль главного катализатора развития в направлении стратегической автономии российско-украинскому конфликту, точнее началу специальной военной операции в 2022 году.
До сих пор в ЕС не принято говорить открыто о наличии очень серьёзных системных проблем во взаимоотношениях с США, которые не зависят принципиально от того, кто стоит у власти в Вашингтоне.
Есть веские основания полагать, что, несмотря на воинственную риторику в адрес России, стратегическим приоритетом ЕС остаётся обретение независимости от США. В частности, это намерение прозвучало в выступлении еврокомиссара Андрюса Кубилюса на Рижской конференции по безопасности в октябре 2025 года, где он очертил контуры будущей оборонной политики ЕС. Показательно, что на саммите НАТО в Гааге европейские лидеры без большого сопротивления согласились на рост военных расходов до 5 процентов ВВП, тогда как ранее ожесточённо дискутировали о норме в 2 процента. Однако сроки такой радикальной трансформации, реальная готовность стран-членов к компромиссам и достаточность ресурсов остаются под большим вопросом. На текущий момент процесс стратегического «освобождения Европы» стагнирует, и говорить о появлении признаков её подлинной субъектности в ближайшей перспективе преждевременно, если вообще придётся.
Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.