Телеведущая и соискательница приключений Виктория Боня честно рассказывает, зачем она пошла в гору, а главное, как это было. Да, она о многом умалчивала, но вот пришло время. Ее время. Выясняются, между прочим, удивительные подробности, из которых складывается новое отношение к автору этой колонки, и такому отношению можно, признаться, только позавидовать. Мы и завидуем.
Я родилась в Забайкальском крае, раньше это была Читинская область. Люди, которые там живут, знают: ночью у нас самое черное, космическое небо с самыми яркими звездами. Даже сейчас, в свои 45 лет, я, облетев весь мир, могу сказать: такого звездного неба я не видела больше нигде. У нас видно Млечный Путь. Приходя со школы во вторую смену домой, помню, я ложилась на лавочку возле дома и смотрела на звезды. Лежала так часами, медитируя на звездное небо.
Потом я переехала в Москву, начала уже путешествовать и как-то задумалась: а где еще может быть в мире такое звездное небо, как у меня на родине? И мне показалось, что, наверное, на Эвересте. Это вообще самая первая мысль про Эверест была, которую я помню. Причем смешно, мне тогда казалось, что люди, которые ходят в такие походы, мягко сказать, не очень правильно поступают: им просто делать нечего, они безответственные, бросили своих родных и близких и живут там месяц в палатках. И Боже мой, что вообще должно произойти в голове у человека, чтобы он пошел туда, по сути, на свою смерть, потому что смерть там, как говорится, очень близко. Это надо быть, думала я, каким-то просто сумасшедшим человеком. Но потом я сама оказалась на их месте.
Причем я не могу сказать, что я экстремальный человек. Да, я люблю активные виды спорта и отдыха, в детстве очень хотела заниматься профессионально балетом и спортом. Но у нас в Краснокаменске, в моем городе, к сожалению, не было никакого профессионального спорта и балета. Где были занятия — туда я ходила. Дзюдо занималась три с половиной года. Велоспорт был — но до тех пор, пока все не бросили кружок и я не осталась одна. Однажды пришла на тренировку, а тренер говорит: «Все, команда рассыпалась. Что ты ходишь? Мы ради тебя одной не будем продолжать».
На телевидении уже когда работала, тоже участвовала в различных проектах, училась нырять в бассейн с трех, пяти и семи с половиной метров, — и это адреналин, конечно, это было действительно очень тяжело, в финале я тогда осталась одна девочка. Осваивала акробатические сальто назад с пяти метров — и это очень страшно, потому что можно легко сломать и шею, и спину. С парашютом прыгала не один раз. Но это все, как ни странно, для меня не про экстрим, это, наверное, про изучение себя. Экстрим для меня — ходить по карнизу 15-этажного дома, и этого бы я делать не стала. Короче говоря, я не могу про себя сказать, что я экстремал.
Но потом каким-то образом получилось так, что мы с мамой слетали в Непал, в Катманду. И года через два — это был 2015 или 2016 год — она мне говорит: «Вик, я поехала на Кайлас. Меня, — говорит, — зовут горы». А я тоже к этому моменту уже активно смотрела видео на YouTube про восхождения альпинистов, меня они завораживали. И услышав это, я вдруг поняла, что после Непала у меня тоже появилась какая-то очень сильная тяга к горам. «Меня зовут горы…» А мы же там даже не были в горах, но да, находились рядом с гималайской чашей, конечно же.
И почему-то эти мысли настолько плотно во мне засели, что я решила: все-таки я пойду в горы. Я не знала, когда, как, но я это сделаю. И я обязательно взойду на Эверест. Это была мечта, которая меня грела. Но грела она меня-то, честно сказать, на теплом диване. И вот однажды, лежа на этом диване, я наткнулась на фильм на Netflix. «14 вершин», «14 Peaks». Про непальского альпиниста Нимса Пурджи, который решил покорить 14 гор-восьмитысячников планеты за семь месяцев. То есть за один сезон! Не у всех за семь лет это получается. И это при том, что он не всю свою жизнь в альпинизме — до этого он служил в спецназе Королевского флота Великобритании. Я посмотрела, как он это сделал. Думаю: вау, да, с таким человеком я бы пошла в горы!
Я на него подписалась в соцсетях. И где-то уже год была на него подписана, когда в 2022 году увидела, что он взошел на Эверест. Решила его поздравить, написала в личку «congratulations» и что я тоже когда-нибудь, что мечта у меня такая тоже есть… Это был май месяц, потому что на Эверест восходят в мае, только в это время там весеннее погодное окно. А он мне ответил, я этого не ожидала. Говорит: «Мы в следующем январе идем в Аргентину на шес-титысячник, можешь к нам присоединиться». Ого! Я тогда даже не знала, что в горы водят. Прикинула, что весь июнь буду отдыхать, а с 1 июля начну тренировку, чтобы пойти на Аконкагуа, потому что знаю, что тренироваться надо около полугода. Уже, естественно, всем рассказала, что иду на шеститысячник первый раз. И тут 28 июня, за два дня до того, как я должна начать свою полугодичную подготовку, мне пишет Нимс: «Идем вместе на восьмитысячник, на Манаслу, в сентябре, собирайся!» Я в шоке: какой восьмитысячник? Я никогда в жизни не ходила в горы, я была только в Куршевеле! Я даже в кошках ни разу не стояла! Я не знаю, как жумар держать!
У меня в голове началась какая-то дикая путаница, я не понимала, что мне делать. Я очень хотела, душа меня звала, сердце отзывалось, но мысли говорили: «Вика, ты что, как можно в первый раз идти на восемь тысяч?» Я позвонила всем, кого знаю. Позвонила своему другу Олегу Савченко, он был на всех этих горах — и на Эвересте, и на Манаслу — и знает, что я очень люблю горы. Спрашиваю: «Олег, что думаешь? Меня Нимс зовет на восьмитысячник, посоветуй, что мне делать». Он говорит: «Вика, ну какая Манаслу? Это очень опасная гора. Конечно, не нужно ходить. Она лавиноопасная, и ты не готова».
Я в смятении. Вдобавок за этими раздумьями уже пошла вторая неделя июля, а я все не начинала тренировку ни к Аконкагуа, ни к Манаслу. Подумала тогда: Олег все-таки человек, который был в горах и меня хорошо знает, наверное, все-таки надо прислушаться. Позвонила Нимсу: «Вы знаете, я не пойду. Мой друг сказал, я не готова, он меня хорошо знает, знает мою физическую форму, подготовку. Извините». Он говорит: окей, хорошо.
Прошло несколько дней. Я пришла домой днем и уснула. Мне снится сон, вернее, это даже не сон, это было видение. Мне видится Нимс на белом фоне — наверное, это горы — и говорит на английском три фразы: «Don’t listen to anybody. You are ready. You have to come». Смотрит и грозит указательным пальцем мне в лицо. В этот момент я очнулась и поняла, что это мое высшее Я мне подсказывает, что я готова, я должна идти, не надо никого слушать. Снова звоню Нимсу: «Я иду, все. Что мне делать, как готовиться?» У меня перед первым восьмитысячником было меньше двух месяцев подготовки.
И самое смешное, что, когда я после этого позвонила Олегу, говорю ему: «Все-таки я приняла решение, что иду», он мне ответил: «Правильно, молодец!» — «Как правильно?! Ты же говорил не ходить!» Он все, конечно, понимал. Понимал, что это только моя ответственность, и поддержал меня. Дал даже какие-то свои вещи, чтобы сразу не тратиться сильно. Потому что все-таки это недешевое удовольствие — обмундирование стоило где-то миллиона полтора-два: это и спальный мешок, и все оборудование, и сумки, и термос, и столько одежды правильной, ботинки для восхождения, ботинки для трекинга и так далее и так далее.
Вот так я пошла первый раз на гору. К этому времени я уже понимала, что что-то такое должно со мной произойти. С этого начинается моя мистика.
Я тогда тренировалась дико, и в один из вечеров уснула, и первый раз мне приснилась гора Манаслу.
Меня всю просто пронизывало вибрациями, у меня звенели пальцы, я лежала как в трансе, это был сон и не сон, я поняла, что моя душа уже была там и слилась с этой божественной горой. Я понимала, что я внизу, у подножья, и что будет что-то очень неприятное. И все равно я не смогла не пойти. Зов стал настолько сильным, что я уже не могла сопротивляться, я просто для себя поняла: есть два варианта — либо ты выживешь там, либо умрешь. И желание идти, преклониться перед горой было сильнее страха смерти. Если я там останусь, значит, так должно быть. Это невозможно объяснить.
Я не взошла с первой попытки. Мы смогли подняться только до треть-его лагеря. Экспедицию отменили в последние два дня, потому что выпало очень много снега, полтора метра за ночь. Тогда почти никто не взошел, только единицы, кто успел проскочить в погодные окна.
Уже будучи там, я поняла тот свой сон: гора мне позволила прийти, я дошла почти до высоты семь тысяч — вернее, шесть девятьсот — своими ногами, но она и отпустила меня тоже. Тот год был очень опасный, на горе погибло много людей.
Верите или нет, мне всегда снится гора перед тем, как я на нее иду. И не просто снится, а говорит, взойду я на нее или нет. Горы, высокие, свыше шести тысяч метров, я убеждена, обладают очень сильной энергией. Сейчас я планирую идти уже на четвертую свою гору, в Швейцарии, она мне тоже уже приснилась. То есть каждая из них мне снилась, каждая!
И вот когда я через год предприняла вторую попытку подняться на Манаслу, мне приснился уже другой сон: я вижу себя на высоте, на гребне горы, я иду и обнимаю душой свою гору, я ее так люблю! И я поняла, что гора меня впустила. Я вот сейчас пишу это, и у меня мурашки.
Я взошла на вершину Манаслу, на свой первый восьмитысячник, и меня пронзил настолько мощный удар вибрации, как будто между лопаток кто-то ударил в большой гонг. Буммм! Вибрации растекались по всему телу и выходили через грудь. Я начала рыдать от счастья, от ощущения, которое невозможно испытать в другом каком-то событии жизни.
В непальской культуре считается, что каждая гора — это отдельное божество. Можно в это тоже верить, можно нет, но для меня это именно так. Женщина идет в горы душой, чтобы слиться, наполниться этой божественной силой, мощью, красотой. В отличие от мужчин, кстати, которые, мне кажется, наоборот, идут мускулами: им нужно что-то преодолеть, покорить, и это, конечно, абсолютно разное восприятие этого пути. А я чувствую эту божественность, чувствую духов этих гор. И у каждой горы они разные.
Поэтому само восхождение на вершину я могу сравнить со встречей с Богом. Когда мне говорят: «Зачем ты идешь в горы, у тебя дочка, ты же понимаешь, что ты рискуешь?», я отвечаю: «А если бы вам сказали, что на вершине вы встретитесь с Богом, вы бы пошли, рискуя жизнью?» Я пошла. И для меня это встреча с Богом и никак иначе. После восхождений моя жизнь очень сильно изменилась. Несмотря на то что я уже очень долго над собой работаю, над своим сознанием, я все равно изменилась, мое сознание изменилось, восприятие очень многого поменялось, изменилась как будто плотность внутренней энергии. Да, в меня вместилась эта большая сила, и она со мной.
Для меня, человека, который делал десятки ретритов в своей жизни — с сильнейшими учителями, который заглядывал в очень дальние уголки нашей внутренней вселенной, подъем в горы — об этом же. Горы — это мои ретриты. Я помню, в одной из своих практик, лежа на полу, меня начало трясти от мороза — колени, руки дрожали, подпрыгивали, и мой голос внутренний сказал: вот на Эвересте так же холодно, только еще ветер дует. Я еще тогда подумала: ну нет, какой Эверест, не хочу. Я тогда не знала, что до Эвереста мне оставалось буквально несколько лет.
Не знаю, к сожалению или к счастью, чужие убеждения в случае с горами не работают. Есть только твой путь, и ты им идешь. Ты чувствуешь его душой.
Скажу больше, каждый раз, когда я иду на восьмитысячник, мне приходится на какое-то время переставать разговаривать с мамой. Потому что иначе она мне начинает портить нервы, выражая свою заботу в очень резких словах: «Вика, успокойся, куда ты лезешь, какие тебе горы! Вспомни свою подругу, она тоже ходила, и чем это закончилось!» и так далее. Просто мама была лично знакома с моей подругой Аней Гуту, которая два года назад погибла в горах. И известие это пришло, когда мы с мамой были у меня дома. Конечно, она переживает, я это понимаю и ей всегда говорю: «Не надо мне посылать такую энергию. Посылай мне энергию любви, и мне будет этого достаточно». Это мой выбор, моя жизнь, и я хочу ее проживать именно так, как я хочу ее проживать.
А что касается дочки — она недавно подошла ко мне: «Мама, ты была на К2?» Я говорю: «Нет». — «Да ладно! Там такие красивые виды. Я в ТикТоке видела. Скинь тогда твои фотки с Эвереста». Она сейчас в таком возрасте, что у нее свои какие-то цели, интересы. Хотя я знаю, что она друзьям-то рассказывала, что ее мама взошла на Эверест, — но не при мне, конечно.
Да и вообще, я считаю, что мы все друг другу не принадлежим — ни наши мужья, ни наши дети, ни родители. Вот Энджи скачет на лошади. Да, это может быть небезопасно. Но это свободный дух, это ребенок, который тоже проживает свой путь. Я вижу, как ей нравятся эти лошади. Вижу, как она может в шесть утра встать, чтобы ехать кататься. И какой смысл, если бы я сидела, тряслась и говорила: «Нет, ты не будешь кататься на лошадях!» Ею движет то же самое, что мной. Поэтому мы с ней договорились: у нее свое увлечение — лошади, у меня свое — горы. И дочка относится к этому так, что у каждого из нас свой выбор и что мы обе проживаем эту жизнь не в страхе, а так, как движет нами сердце.
Да и мама после моего восхождения на Эверест сказала, что и не сомневалась, конечно, во мне. Да и я знаю, что она в любом случае мною гордится, даже без Эвереста и без любых гор.
В 2022 году, когда я восходила на Манаслу, мне рассказали анекдот: четыре лягушки собрались покорить Эверест. Добрались до базового лагеря, впереди — волна восхождения. Одна лягушка испугалась, вторая лягушка заболела, третья лягушка дошла до третьего лагеря и передумала. И только четвертая лягушка взошла. И когда она спустилась, у нее спросили: «Как вам удалось взойти на Эверест? Ведь ваши подруги не смогли». Лягушка молчит, за нее отвечают подруги: «Да она глухая, ничего не слышит».
Милый, но очень правильный анекдот. Никогда никого нельзя слушать — только себя и свое тело. Окружающих не существует в такие моменты. Понимаете, когда вы идете тридцать, сорок часов — нет никаких окружающих, ты вообще не помнишь, что мир существует, есть только ты и твои шаги. Ты ни о ком не думаешь, не пытаешься кому-то что-то доказать: это было бы очень токсично — доказывать что-то через такое сопротивление.
Просто я знаю, кто я. Я знаю, что горы — часть меня, и внутри всегда было пространство, чтобы вместить в себя Эверест. В этом году моя мечта осуществилась. Тоже со второй попытки. В мае 2025-го я поднялась на вершину Джомолунгмы. Для меня это большое событие, одно из самых значимых в моей жизни. Я до сих пор эту историю не прожила. Сегодня утром я делала йогу и даже плакала от счастья, я лежала и понимала, что во мне до сих пор эта благодать, благодарность тому, что это произошло в моей жизни. И думаю, что буду проживать ее всю жизнь, потому что впитать все это до конца, наверное, невозможно.
Свое восхождение на Джомолунгму, на Эверест, я посвятила маме. Хотя хотела на самом деле посвятить его отцу — мне казалось, что эта гора с мужской энергией. Но когда я пришла туда, побыла на горе, я поняла, что это совсем не мужская гора. Джомолунгма — «Богиня-Матерь мира» в переводе с тибетского. Да, это мать. Очень мощная женская, теплая, священная энергия. Именно теплая, несмотря на то что сама гора очень холодная. Я поняла, что будет правильнее посвятить восхождение маме, вернее, всем мамам этого мира — которых символически представляет моя мама. Этим своим посылом я хотела напомнить, насколько мы, женщины, мощные, чтобы мы понимали, насколько наша природа сильная, божественная и удивительно красивая.
После восхождения я иногда вижу комментарии: «Да она это делает, чтобы кому-то что-то доказать; да она это делает для лайков, для соцсетей». Таким людям я бы посоветовала дойти хотя бы до базового лагеря Эвереста — до него идти семь дней. И, может, тогда станет понятно, что это все вообще не про эго. На вершину идут соединяться с природой, с магической силой.
Или еще мое любимое: «Ой, ее наверх шерпы несли, за нее все вещи несли…» За тебя могут, конечно, закинуть какое-то оборудование, дополнительный кислород, портеры перенести палатки. Именно за это ты и платишь компаниям, сопровождающим тебя, это стоит больших денег. Если бы я шла одна с ребятами-альпинистами, то, наверное, мой рюкзак был бы потяжелее. Но в любом случае кислородный баллон в твоем рюкзаке, за тебя его никто нести не может. Все -принадлежности, вода, какие-то личные вещи, еда — все в рюкзаке, который по итогу весит минимум десять килограммов. А десять килограммов на высоте шесть-семь-восемь тысяч ощущаются уже как двадцать. Поэтому это, конечно, иллюзорная история — что за тебя там все носят.
Мне нечего доказывать. Я знаю про себя все. Мне вообще, честно говоря, все равно, кто что там говорит, меня ничего не задевает уже давным-давно. Я соединена с собой, и для меня это самое главное, и у меня отнять это никто не может. Мной была проделана колоссальная внутренняя работа, ментальная, она происходила на протяжении последних 14 лет моих духовных практик. Я проснулась, скажем так, от этого дремучего сна, от иллюзий, когда ты пытаешься что-то кому-то доказать и не знаешь, кто ты на самом деле. Я обрела себя, не нашла, а именно вспомнила, поэтому внутри меня сейчас есть этот непоколебимый стержень.
Я помню, сидела у себя в палатке, и мой внутренний голос говорил мне: «Я там, где должна быть, и я делаю то, что должна делать».
Когда я нахожусь в базовом лагере, я соединяюсь с горой, я делаю определенные практики, медитирую, прошу разрешения взойти, слушаю гору. Это очень важно, ведь каждая гора разговаривает. Джомолунгма, кстати, была самой молчаливой. Она почти не говорила до тех пор, пока я не начала движение с четвертого лагеря — а именно после четвертого лагеря ты можешь наступить на саму гору Эверест. Маршрут так устроен, что сначала ты находишься в чаше, потом идешь по стенке Лхоцзе, и только перед финальным лагерем появляется Эверест. Вот тогда я начала слышать гору. Она меня откидывала в детство: картинки, флэшбеки… Я шла и плакала от счастья, шла и повторяла, что это все невероятно и божественно. Удивительно, что я там не замерзла ни разу. Я вытаскивала телефон, снимала перчатки, что было нельзя делать, фотографировала ночные виды, и у меня не замерз ни один пальчик!
Это про то, насколько сильный контакт появляется с горой, когда ты делаешь медитации. Дело в том, что у многих людей есть ошибочное мнение, что в высоких горах ты испытываешь адреналин. Это не так. Если у тебя на восьмитысячнике будет бить адреналин, ничем хорошим это не закончится: присоединится кортизол, гормон стресса, кислорода, которого там и так немного, станет еще меньше, а выносливость — хуже.
Горы — это про душевный покой, очень-очень-очень устойчивое сознание, которое неподвластно стрессу. Если ты идешь и слушаешь ритм своего сердца и оно у тебя бьется спокойно, в рабочем пределе, значит, все хорошо. Нельзя утруждать себя так, что сердце вылетает, усталости там и так очень много, это все к беде.
Жизненно важно в горах слушать свое тело. Я когда дошла до базового лагеря Джомолунгмы — после недели в пыли без возможности принять душ, — почти сразу пошла помыла голову, и меня там продуло. Было настолько плохо — сатурация 55, — что я говорю ребятам: дайте баллон кислорода, иначе сейчас просто умру. Прошла ночь, утром мне лучше не стало, и тогда я приняла решение улететь выздоравливать в Катманду. У меня не было сомнений, что я вернусь. -Прошла неделя, я восстановилась, поняла, что могу продолжать, взяла с собой шарф и продолжила восхождение. И кстати, хочу сказать: очень важно дать человеку развернуться и уйти. Никогда нельзя останавливать, если он решил уехать домой — это его правильный выбор, он чувствует, знает. Никто никогда не осуждает за это.
Лимиты, которые ты открываешь в себе в горах, — это и есть путь к себе. Казалось бы, ты идешь на вершину, а на самом деле ты идешь к себе, изучаешь себя. И это не практики на мягком мат-расике — в таком походе ты знакомишься с собой невероятно глубоко.
Было очень тяжело, безумно тяжело. Но вы знаете, какая постигается тишина после шести тысяч метров? Она удивительная, там вибрации земли абсолютно другие. Ты не слышишь шум, который обычно слышно на уровне моря. Я хожу в горы помолчать. Я из тех людей, кто в горах не может слушать ни музыку, ни разговоры. Любая песня, даже самая любимая на уровне моря, там мне режет слух.
А тишина на высоте имеет исцеляющее свойство: проходит усталость, ты готов идти выше и выше. Когда я прошла уже участок, где была ступень Хиллари, когда до вершины мне оставалось метров двадцать пять, я не сразу поверила: как, я уже пришла? Я была готова идти дальше и дальше, мне кажется, если бы гора была двадцать тысяч метров, я бы и на нее взошла. От четвертого лагеря до вершины прошло где-то минут сорок пять — час, и все это время сила только прибавлялась, прибавлялась, прибавлялась. Я шла и понимала, что в меня вкачивается какая-то огромная, потрясающая энергия.
Я взошла на вершину и пробыла там минут тридцать. Хорошо, что она большая, много людей помещается и нет ощущения, что тебе надо быстрее спускаться.
Я была в таком восторге! Встретила там друзей из других команд, всех расцеловала, мы фотографировались, я записывала с вершины на видео пожелания — и тому, и другому, и третьему, пятому, десятому!..
Я подняла свои кепки, которые несла в рюкзаке. У меня есть свой бренд кепок, и это была идея фикс — чтобы они тоже оказались на вершине Эвереста. Логотип моего бренда — перевернутая буква B, на английском «би» звучит как «будь». И это напоминание о том, чтобы человек шел именно своим путем, не так, как устроен мир, алфавит или течение. Буква перевернута, потому что я хочу, чтобы мы понимали, что мы все уникальные, разные и не надо быть на кого-то похожим. Можно быть перевернутым, другим и выражать это чувство свободы.
Дальше мне нужно было сделать фотофиксацию того, что я дошла. У меня от холода сел телефон, я впопыхах искала свою GoPro-камеру… И все это у меня так как-то смешалось, что прожить вершину как таковую мне не удалось. Не поверите, я еще раз хочу пойти на Эверест, чтобы прожить все это как следует. Знаю, что это будет: Джомолунгма снилась мне два дня назад, я была на вершине, как будто взошла, но немного с другой стороны. Может, из Китая пойду, не знаю пока. Но в следующий раз я обязательно там сяду и помедитирую хотя бы десять минут. Мне нужно будет просто закрыть глаза и почувствовать вот эту всю мощь.
Я начала спускаться, уже минут десять, наверное, как иду и вдруг понимаю: я же желание не загадала с этими всеми фотографиями, видео! В тот момент, не на вершине, но я попросила Джомолунгму, чтобы она мне кое-что подарила. Пока желание не сбылось, поэтому пока не буду говорить, что именно.
Еще я хотела Джомолунгме подарить два камушка. Перед восхождением нашла их на юге Франции и подумала, что отнесу на Эверест. Взяла их с собой в рюкзак, хотя люди у зубных щеток ручки отрезают, чтобы лишний груз не нести, поднялась на вершину и тоже забыла там оставить. Положила их просто на горе недалеко от четвертого лагеря, они покатились вниз. Себе тоже дар оттуда взяла: когда еще шла наверх, на вершину, подняла два камушка, они у меня сейчас дома лежат, я их целую регулярно.
Джомолунгма разрешила мне взойти, потому что я взошла. И отпустила, потому что мы спустились в целости и сохранности.
Я помню, когда мы уже спустились и переночевали во втором лагере (хотя «переночевали» — это очень громко сказано: все мое тело после дикой напряженности тряслось в каких-то конвульсиях и не могло расслабиться), я подумала: надо же, я за все это время даже ни разу не испугалась.
Меня не пугали люди, не дошедшие свой путь, которых я видела и которые остались там навсегда, ущелья, которые расходились: наверх идешь — они одни, обратно спускаешься — вообще другие, и ты должен прыгать в кошках, и шанса на ошибку нет, потому что даже веревка, к которой ты привязан, не спасет от сломанной ноги, руки или шеи.
Я удивлялась, сколько, оказывается, наше тело способно вынести: у тебя очень плохой сон, потому что тело полностью не отдыхает, не восстанавливается; есть ты не можешь, особенно на высоте, еда не лезет. Усталость накапливается. И это все длится месяцами. И это проверка самого себя — кто ты, на что ты способен. Я горжусь собой, я могу сказать это уверенно.
Сегодня многие, посмотрев мои сторис, мои экспедиции, пишут: «Вика, я теперь поняла, что тоже хочу в горы!» В этом, наверное, тоже есть моя маленькая миссия — знакомить людей с этой божественной природой, сохранившейся там, на горе.
Но что я хочу еще сказать. Если вы можете не идти в горы — не идите. Вы просто не сможете потом остановиться.