После возвращения с песнями «Отречься любя» и «Мы болеем за „Спартак“» группа «НиКа» вновь привлекла внимание слушателей, уставших от одноразовых хитов и искусственности.
Их музыка — будто из другого времени: мелодичная, живая, честная.
Мы поговорили с Виталием Драгуном и Максимом Ларичевым о том, что делает песню настоящей, как рождается вдохновение и почему музыка может ждать своего часа десятилетиями.
— Сегодня музыку всё чаще создают алгоритмы. Как вы относитесь к тому, что искусственный интеллект уже способен писать песни — и что, по-вашему, отличает живую музыку от бездушной?
Виталий: Я отношусь к этому спокойно. Любая новая технология — всего лишь инструмент. Но музыка всё-таки начинается с человека, а не с программы.
Ты можешь владеть всем арсеналом эффектов и синтезаторов, но если тебе нечего сказать, нечего пережить с помощью этих инструментов — ничего не выйдет.
Максим: Когда я впервые попробовал нейросетевой генератор, это казалось волшебством: задаёшь стиль, темп, настроение — и через минуту у тебя готова песня. Я даже подумал: «Ура, не нужно больше аранжировщиков!» Но всё оказалось слишком правильным — красиво, чисто, и при этом безжизненно.
Машина не может сделать что-то с душой. Я думаю, искусственный интеллект не заменит музыканта, а станет инструментом, который вдохновит искать живое звучание.
— Виталий, вы часто говорите, что песня должна «оставлять след». Как вы понимаете, что мелодия получилась настоящей?
Виталий: Это чувствуется сразу. Когда мелодия цепляется и и живёт без инструмента — значит, она живая.
Я однажды был на концерте Пола Маккартни на Красной площади. Он вышел с маленьким укулеле и начал играть песню Джорджа Харрисона. Вокруг — тишина, а потом тысячи голосов подхватывают. Тогда я понял: настоящая песня живёт в людях. Если её поют во дворе или за столом — значит, она попала в сердце
— Максим, а для вас в музыке что важнее – форма или содержание?
Максим: Сначала — форма. Мы реагируем на музыку, как на человека: не знаем, что внутри, но чувствуем энергетику. Если мелодия и тембр не зацепили, дальше не иду. А вот когда зацепило — начинаю слушать смысл, историю.
Был момент: я читал книгу «Хедлайнеры» главу про «Аквариум». Уважаю этих музыкантов, но музыка мне никогда не заходила — точнее, голос. Не смог я его принять. Но потом попался сборник стихов Бориса Гребенщикова — и я просто обомлел. Там тексты невероятной силы. Но форма все равно не цепляет - и слушать это я не могу.
Иногда даже не важно, о чём композиция. Я пел грузинские песни, хотя язык уже забыл. И местные потом говорили: «Ты будто понимаешь, о чём поёшь». А я действительно понимаю, только душой. Музыка проходит через меня.
— А что сформировало ваш музыкальный вкус? Откуда в вас это чувство мелодии и гармонии?
Максим: У меня это с детства. У нас в семье была традиция петь за столом каждый день. Дедушка, бабушка, родители — все пели на многоголосье.
Я никогда не учился в музыкальной школе, но с детства понимал, что такое первый и второй голос, как построить гармонию — просто интуитивно. Когда поступал в колледж на хоровое отделение, уже умел чувствовать интервалы, терции, кварты, хотя названий не знал.
Мы пели народные песни, песни из советских фильмов — «Девчата», «Весна на Заречной улице», «Дело было в Пенькове». Всё это очень мелодично, с душой.
Наверное, поэтому я и сейчас, в любом жанре — рок, поп, баллада — ищу одно и то же: красоту и мелодию. Так и сформировался мой музыкальный вкус.
— Виталий, на фестивале в Ярославле ваши песни прозвучали в оркестровой аранжировке. Что вы тогда почувствовали?
Виталий: Это был тот редкий момент, когда всё совпало. Мы поехали туда почти без ожиданий, просто показать материал. И вдруг — оркестр, сцена, люди.
Когда оркестр заиграл «Когда мы расстались», я услышал её как будто впервые. Песня обрела вторую жизнь — уже не в студии с 5 инструментами, а в большом пространстве с целым оркестром.
Вот ради таких мгновений, наверное, и стоит всё это затевать.
— Многие ваши композиции «жили в столе» годами. Что это за чувство — когда твоя музыка ждёт своего часа?
Виталий: Сложное. Это как жить с нелюбимой женщиной — вроде всё есть, а счастья нет.
Ты занимаешься делами, которые к музыке отношения не имеют, так, для поддержания штанов. Кроме денег никакого морального удовлетворения
Когда не пишу — даже кофе по утрам не имеет вкуса. И вот в такие минуты приходит понимание, что музыка — не профессия и не хобби. Это жизнь.
— Виталий, вы нередко критикуете «мюзикловую» и «фабричную» школу, где артистов учат петь роли. Что, по-вашему, отличает настоящего исполнителя от ремесленника?
Виталий: Можно петь идеально, попадать во все ноты — и при этом быть пустым. Они умеют красиво улыбаться, делать руками, ставить дыхание — но когда даёшь им авторскую песню, всё, теряются. Они не знают, что с ней делать.
Потому что там нужно не сыграть, а прожить. А как проживать им никто не объяснял — им объясняли, как “подать материал”.
Я видел, как они работают — всё по методичке. Всё правильно, чисто, технично, но без жизни. А мне нужно, чтобы человек почувствовал песню изнутри. Чтобы, когда поёт, у него глаза говорили.
Вот почему с Максимом получилось. Он не из этой школы. Он чувствует, как актер, но при этом не играет. Он проживает песню
— И всё-таки — ради чего вы сегодня делаете музыку? Что заставляет снова садиться за инструмент и писать?
Максим: Наверное, ради момента, когда сцена превращается в поток. Когда ты поёшь, и между тобой и людьми исчезает граница.
Виталий: А для меня — ради самого чувства жизни. Когда рождается мелодия, ты будто заново начинаешь дышать. Музыка — это то, что не даёт умереть ни телу, ни душе