21 октября исполнилось 80 лет Никите Михалкову. Об этом уроженец Иркутска, журналист Лев Сидоровский.
Насколько с годами жутко разочаровался я в его отце (когда-то прелестный детский поэт, с которым мне выпало лично познакомиться в 1950-м, со временем Сергей Владимирович Михалков превратился в утратившего литературный дар откровенно карьерного функционера), и насколько меня раздражает цинизм его, конечно же, очень небесталанного старшего брата (ах, как любит Андрей Сергеевич описывать свои амурные приключения), настолько в Никите Сергеевиче с каждым годом ощущаю личность всё более значительную.
Конечно, ему повезло появиться на свет, во-первых, уже после войны, во-вторых, в семье не только весьма благополучной, богатой, приближённой к власти, но ещё и с родственными связями, ведущими к Пушкину, Гоголю, декабристам, даже к Николаю Первому (благодаря всё тому же Александру Сергеевичу, который с царем, известно, в конце концов оказался в родстве). Кроме того, прадедом Никиты был великий художник Василий Иванович Суриков, а дедом – тоже замечательный живописец Пётр Петрович Кончаловский.
Да, его детство прошло в полном довольстве (когда в центре Москвы – шикарная квартира, а на престижной Николиной Горе – по сути, барская усадьба), под надзором мудрой мамы, Натальи Петровны Кончаловской, которая тоже писала и стихи, и прозу. Конечно же, его с пелёнок тоже тянуло к «известности» – вот и снялся, четырнадцатилетний, в «Тучах над Борском», год спустя – в «Приключениях Кроша». А потом в фильме «Я шагаю по Москве» мы увидели славного мальчика. Помните? Волосы «ёжиком», чистый лоб над приподнятыми бровями и песенка: «Бывает всё на свете хорошо, в чём дело – сразу не поймёшь...»
Казалось, что этот Колька из ленты Данелии вовсе не придуман сценаристом, а просто подсмотрен оператором на улице – так легко и естественно он в той картине выглядел.
А в «Не самом удачном дне» герой Никиты к тому же и именовался Никитой, и мы порой уже не понимали: да роль ли это вообще? Может, на экране просто московский школьник Никита Михалков как он есть? Очень несуетные и бескорыстные были те мальчики.
***
Впрочем, уже вполне «звёздный» Никита от своих героев отличался весьма. В Щукинском училище встретился с Настей Вертинской, но после рождения сына Степана последовал развод. На что Сергей Владимирович цинично изрёк, что у них был «учебно-тренировочный брак». Из «Щуки» отчислили «за нарушение дисциплины» (Никита игнорировал запрет на киносъёмки), но он тут же перевёлся на второй курс режиссёрского факультета ВГИКа в мастерскую Михаила Ильича Ромма. И вовсю продолжал сниматься.
Но актёр он был особенный. Например, режиссёр Сергей Соловьёв вспоминает об их совместной работе над «Станционным смотрителем» так:
«Мы выходили из павильона, звонили в ресторан Дома кино. Никита заказывал ужин, я зачарованно слушал, как диктует он в трубку сегодняшнее наше меню, понимая, что немедленно нужно сворачиваться. Заказ был полон всевозможных подробностей и уточнений: чтобы икра обязательно была паюсная, а не зернистая, чтобы в салат натёрли сыру, и не вздумали тереть пошехонского, а обязательно советского, твёрдого, а если уж нет советского, чтобы обязательно послали в Елисеевский, там точно есть швейцарский, тоже в дырках, и чтобы не вздумали бухнуть в салат майонезу, а сметану, конечно же, в отдельном соуснике...»
Другое воспоминание Сергея Александровича про то, как по требованию Никиты им на три часа раньше положенного времени открыли пивбар «Жигули»:
– Давай сделаем так, – сказал официанту Никита, – триста грамм икры, чёрной. Два масла. Свежий, свежий хлеб...
Официант качал головой, записывал.
– ...Две осетрины. Осетрина свежая? Сделай идеальную осетрину, иначе нам её не проглотить. Две идеальные осетрины. Два ледяных пива. И Это.
– И Это? – невольно пряча испуг в голосе, переспросил официант.
– И Это, – уверенно подтвердил Никита.
Прочитав подобное, мигом представляешь себе избалованного чревоугодника, изнеженного сибарита. Однако этот «сибарит» абсолютно неожиданно для всех и прежде всего, очевидно, для своего «пробивного» папаши, которому ничего бы не стоило «отмазать» сынка от военной службы, вдруг, по собственной воле, отправляется в армию, причём к берегам Камчатки, на атомный подводный флот.
А спустя два года, демобилизовавшись, начинает снимать фильмы сам. Да как! Ну, вспомните: озорной, размашистый «Свой среди чужих, чужой среди своих»; заторможенная, томная «Раба любви»; пронзительно чеховская «Неоконченная пьеса для механического пианино».
А потом одновременно «Пять вечеров» и «Несколько дней из жизни Обломова».
***
Как раз на съемках «Обломова» я с ним и познакомился. И многое тогда о Никите понял. И в старом доме на канале Грибоедова, где работа шла с утра до вечера; и за полночь в гостинице, где продолжались репетиции с актёрами, которых он – всех! – обожал; и даже во время футбольного сражения под крышей спортзала, арендованного специально для поддержания физической формы всей кинокоманды, в общем, всюду в течение нескольких дней наблюдая за этим сосредоточенным, предельно собранным человеком с очень ранней сединой в волосах и усталыми глазами, я пережил нечто вроде потрясения: как же быстро распрощался он с тем мальчиком начала шестидесятых, который, легко и беззаботно перепрыгивая через ступеньки эскалатора, пел: «А я иду, шагаю по Москве...»
Когда солнце уходило за облака и работа приостанавливалась, мы продолжали разговор. Вот лишь некоторые фрагменты из высказываний моего собеседника:
– Моя главная тема в искусстве – поиск гармонии между личностью и окружающим миром. Она во всех моих картинах, включая «Пять вечеров» и «Обломова»...
– Что касается «Пяти вечеров», мне давно нравилась эта удивительная пьеса Александра Володина, и, когда на съемках «Обломова» вдруг возник перерыв между зимней натурой и летней (а по нашим производственным законам, держать группу без дела два-три месяца нельзя, необходимо её распустить), я, чтобы сохранить коллектив, вспомнил о «Пяти вечерах» и решился на эксперимент. Съёмки заняли всего двадцать шесть дней.
– У режиссёра должны быть только «свои» актёры: те, которые разделяют с режиссёром – нет, не точку зрения, а мироощущение, что гораздо важней. Ибо точки зрения у нас могут быть разные, и манеры разные, и интерпретации, но вот мироощущение должно быть похожим. Если это так, то режиссёр с актёром разговаривают на одном языке – как это происходит у нас, например, с Еленой Соловей, Александром Калягиным, Олегом Табаковым...
– Моё отношение к брату как к художнику прежде было, пожалуй, неосознанным. Однако шло время, и я начал отличать, что мне в его фильмах близко, а что не очень, что «моё», а что «не моё»...
– Не все картины, в которых снимался, мне по душе, но все, которые ставил, люблю. Не спешите обвинять меня в нескромности: я люблю эти картины потому, что каждая была прожитой жизнью, каким-то новым этапом в общении с людьми. Поэтому, не беря в основу качество фильма, я люблю время, которое с ним связано. Кстати, ещё и потому люблю, что мы снимали картины, в которых отвечали за свои слова, и делали их настолько искренне, насколько вообще были способны. Поэтому я могу досадовать на то, что не всё получилось, как хотелось, но вот чувства стыда: мол, делал не то, что хотелось, – этого чувства не испытываю. Надеюсь, что так будет и дальше.
В общем, за дни, проведённые рядом с Михалковым, я снова и снова убеждался в том, что Никита – не только огромный талант, но и великий труженик, достойный большого уважения.
***
Это самое уважение и всяческое признание он справедливо получал даже от ревнивых коллег (и как актёр – за «Сибириаду», «Вокзал для двоих», «Жестокий романс», и как режиссёр – за «Родню» и «Без свидетелей») до весны 1986-го.
А в ту самую весну случился очередной, но на этот раз «революционный», съезд кинематографистов, участники которого сладострастно (ведь – «свобода»!) поливали грязью своих недавних кумиров, особенно Бондарчука. И единственным, кто вступился за Сергея Фёдоровича, оказался Михалков, который с высокой трибуны назвал происходящее «постыдством», поскольку Бондарчук (который ему не близкий друг и не родственник) – автор великих картин «Судьба человека», «Война и мир», «Они сражались за Родину».
Что ж, расплата за подобное – против всех! – поведение героя моего повествования последовало немедленно: снятые по Чехову прелестные «Очи чёрные», собравшие богатый урожай наград за рубежом, здесь, в своём Отечестве, остались незамеченными. И потом подобная судьба ждала все его работы: оскорбление на Родине, слава и почёт на чужбине. Однако простой зритель Никите Михалкову был верен всегда.
***
Его продюсерское объединение «Три Тэ» (Творчество, Товарищество, Труд) выпустило сначала «Ургу», заслужившую много международных премий и номинированную на «Оскар». Потом «Утомлённые солнцем» в свою очередь собрали богатый урожай зарубежных наград, среди которых и этот самый «Оскар», и Гран-при Каннского фестиваля.
Затем – в связи с выходом на экран «Сибирского цирюльника» – в прессе вдруг почему-то поднялся шум: мол, Михалков метит в президенты России! Да к чему ему это президентство, когда он – потрясающий актёр (вспомните хотя бы его игру в «Статском советнике» и «Жмурках»), по-прежнему уникальный режиссёр (разве фильм «12» сему не доказательство?), к тому же имеет уйму самых высоких званий, наград и многотрудных обязанностей. В частности, как глава Союза кинематографистов всячески и материально, и морально поддерживает там старых и немощных, за что они Никите Сергеевичу премного благодарны.
Потом случился очередной поход завистников против его фильма, который называется «Утомлённые солнцем-2: Предстояние». Какую только гадость – как по команде – не писали про грандиозную работу Михалкова! И великолепный «Солнечный удар» их тоже не устроил. Представляю, какой очередной вой поднимут, когда, надеюсь, на экраны всё же выйдет «Шоколадный револьвер».
Их бесит и его «Центр театра и кино». И его бизнес. И его книги «Территория моей любви»; «Публичное одиночество»; «Право и Правда. Манифест просвещённого консерватизма»; «Бесогон. Россия между прошлым и будущим»; «Мои дневники». Ну и, конечно же, его мудрая авторская передача «Бесогон TV».
Да, противно, когда Мастера стараются побольнее укусить разные – какие бы высокие посты официально ни занимали – в общем-то, по самой своей сути, «моськи». Такая пошлость. Кстати, именно этим словом, вслед за Чеховым, герой моего повествования определяет нынешнее состояние нашего общества:
– Любой канал включите, зайдите на любую презентацию – пошлость. Вся страна смотрит и обсуждает одних и тех же людей. Пьяного артиста нашли, у звезды украли телефон – сенсация! Этот уровень очень удобно поддерживать. В этой вонючей каше замечательно можно вариться и приговаривать: «Слушайте, чем это воняет?» А в ответ: «Да что вы? Это же "Шанель № 5"!» У нас создана атмосфера, при которой всё это нормально, в порядке вещей. А вся наша так называемая «светская тусовка». Вспоминая о ней, я нашёл такое определение пошлости: это когда костюм «Бриони» надевают на засс...ные подштанники.
Браво, Никита Сергеевич: грубовато, но очень точно!
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
На фото автора: таким я запечатлел его в 1978-м, на съемках «Обломова».
Возрастное ограничение: 16+