Если смотреть из Эр-Рияда, Дохи, Тегерана и даже из Москвы, траектория развития Пакистана в 2025 году представляет собой последовательную трансформацию: из периферийного государства, экспортирующего рабочую силу и помощь в сфере безопасности, в ключевого участника ближневосточной стабильности. Если Исламабад сможет поддерживать политическую стабильность и экономические реформы, он может оказаться в роли, которую мало кто мог себе представить десять лет назад, полагает Мухаммад Таймур Фахад Хан, научный сотрудник Центра стратегических перспектив Исламабадского Института стратегических исследований.
В этом году, когда атмосфера в столицах стран Персидского залива несколько разрядилась, роль Пакистана стала заметнее, чем когда-либо прежде. Считавшийся ранее дальним партнёром, Исламабад в 2025 году незаметно превратился в ключевого игрока в меняющейся архитектуре безопасности на Ближнем Востоке. Эта трансформация произошла не случайно, а стала результатом сочетания стратегической устойчивости Пакистана и неустойчивости регионального порядка, сотрясаемого войной, агрессией и дипломатическими перегруппировками.
Война между Пакистаном и Индией в мае 2025 года стала одним из переломных моментов в истории Южной Азии. Несмотря на свою краткость, она заставила наблюдателей на Ближнем Востоке пересмотреть стратегический профиль Пакистана. Конфликт продемонстрировал не только военную готовность государства, но и его способность противостоять скоординированному давлению, избегая неконтролируемой эскалации. Для правительств стран Персидского залива, обеспокоенных своей уязвимостью перед внешними потрясениями, способность Исламабада управлять кризисом с участием крупной державы придала ему новый авторитет.
Этот авторитет быстро распространился на политический уровень. 17 сентября 2025 года Пакистан и Королевство Саудовская Аравия подписали в Эр-Рияде Соглашение о стратегической взаимной обороне, взяв на себя обязательство рассматривать агрессию против одной из сторон как агрессию против обеих. Пакт институционализировал сотрудничество в области разведки, совместной подготовки кадров, борьбы с терроризмом и оборонной промышленности.
Хотя Пакистан уточнил, что его ядерный потенциал остаётся за пределами договорённостей, символизм был несомненным: Эр-Рияд теперь рассматривает Исламабад как надёжного партнёра с мусульманским большинством в период, когда традиционные западные гарантии безопасности кажутся ненадёжными.
Для Пакистана это не только стало дипломатическим триумфом, но и ознаменовало повышение статуса. Партнёрство обеспечило материальные выгоды, энергетические гарантии, инвестиционные возможности и обмен технологиями, а также, что ещё важнее, подтвердило возвращение Пакистана в качестве одного из факторов обеспечения безопасности в Персидском заливе, а не просто поставщика рабочей силы.
Изменения были усилены последующими событиями, потрясшими регион. Возобновление агрессии Израиля, кульминацией которого стало нападение на Катар, наглядно продемонстрировало хрупкость системы сдерживания в Персидском заливе. Если по богатому, хорошо вооружённому государству, находящемуся под защитой США, можно нанести удар, это делает логику передачи региональной безопасности на аутсорсинг далёким державам несостоятельной. Уже через несколько дней после нападения политики и аналитические центры стран Персидского залива начали открыто обсуждать необходимость оборонных связей во внутрирегиональном формате и в формате «Юг – Юг». Пакистан, обладающий одной из самых опытных армий в мусульманском мире и доказанным потенциалом ядерного сдерживания, естественным образом стал незаменимым партнёром.
Отголоски этой ситуации докатились и до Ирана. Последняя ирано-израильская конфронтация, приведшая к значительным инфраструктурным потерям с обеих сторон, вынудила Тегеран пересмотреть свою стратегическую позицию. Иранские политики, долгое время опасавшиеся близости Пакистана с Саудовской Аравией, теперь, похоже, видят ценность в расширении роли Исламабада при условии, что он останется в рамках более широкой многополярной исламской системы, а не исключительно в рамках саудовскоцентричной оси. Ирано-израильская конфронтация постепенно сместила расчёты Тегерана в пользу восточного соседа. Иранские СМИ и официальные заявления избегали антагонизма с Пакистаном по поводу его оборонного пакта с Эр-Риядом, отражая прагматичное признание того, что усиление взаимодействия с Исламабадом может способствовать сохранению стабильности в Персидском заливе, а не подорвать её.
Последствия саудовско-пакистанского оборонного пакта, по-видимому, выходят далеко за рамки двух стран. В стратегических кругах Персидского залива всё чаще высказываются предположения, что другие региональные государства, включая Объединённые Арабские Эмираты, Бахрейн и даже Катар, могут захотеть тем или иным образом присоединиться к этой развивающейся системе безопасности. Такое развитие событий не только укрепило бы роль Пакистана как законного и центрального игрока в сфере безопасности на Ближнем Востоке, но и могло бы ознаменовать появление более самобытной, основанной на сотрудничестве архитектуры в исламском мире. Интересно, что внерегиональные державы, похоже, относятся к этой эволюции с тихим одобрением. Китай видит в ней дополнение к своему видению региональной взаимосвязанности и стабильности в рамках «Пояса и пути». Россия рассматривает как шаг к стратегической автономии Персидского залива, соответствующий многополярной повестке. И даже Соединённые Штаты, хотя и молчат публично, похоже, расценивают эволюцию как механизм распределения бремени, что могло бы укрепить региональную сплочённость, не ущемляя напрямую интересы Вашингтона.
В совокупности эти совпадающие точки зрения указывают на то, что оборонное сотрудничество Пакистана с Саудовской Аравией может стать ядром более широкой многосторонней структуры безопасности на Ближнем Востоке.
Структурные реалии подкрепляют эти представления. Пакистанская диаспора в Персидском заливе составляет одну из крупнейших общин экспатриантов в регионе, превышая 4 миллиона человек (из примерно 10,8 миллиона пакистанцев, проживающих за рубежом). Их экономический вклад огромен: в 2024–2025 финансовом году Пакистан получил 38,3 миллиарда долларов США денежных переводов, что на 27 процентов больше, чем в предыдущем году. На Саудовскую Аравию пришлось 9,34 миллиарда долларов США, на ОАЭ – 7,83 миллиарда долларов США, а на другие государства Персидского залива – ещё 6 миллиардов долларов США в совокупности. Эти потоки составляют примерно 10 процентов ВВП Пакистана и ежегодно покрывают от четверти до трёх пятых его торгового дефицита. Таким образом, процветание Пакистана связано со стабильностью Персидского залива, а социальная стабильность в Персидском заливе – с благосостоянием миллионов пакистанских рабочих.
Наряду с этой экономической взаимозависимостью важен и непреходящий военный авторитет Пакистана. Немногие государства в мусульманском мире обладают сопоставимым боевым опытом. На протяжении десятилетий пакистанские офицеры обучали военных стран Персидского залива, входили в состав консультативных миссий в Эр-Рияде, Абу-Даби и Дохе, а также вносили вклад в региональную борьбу с терроризмом. Общая институциональная память лежит в основе доверия, сделавшего возможным заключение оборонного пакта 2025 года.
Эту динамику усиливает более широкий глобальный контекст. По мере распада западного влияния на Ближнем Востоке региональные державы экспериментируют с многополярными системами безопасности. Стратегическое географическое положение Пакистана на перекрёстке между Южной Азией, Персидским заливом и Евразией позволяет ему выступать связующим звеном между Китаем, Россией и арабским миром. Китайская инициатива «Пояс и путь» через Китайско-пакистанский экономический коридор (КПЭК) предлагает экспортёрам из стран Персидского залива сухопутные и морские пути в Центральную Азию и Западный Китай, потенциально снижая зависимость от Ормузского пролива. Россия, стремящаяся к новым экономическим коридорам в условиях санкций, видит в Пакистане партнёра в борьбе с терроризмом и потенциальный логистический мост к тёплым водам через Гвадар. В совокупности эти связи помещают Пакистан в формирующуюся систему совместной безопасности мирового большинства.
Впрочем, восхождение Исламабада не лишено трудностей. Он вполне может переоценить свои силы. Внутриполитическая нестабильность, инфляция выше 20 процентов и переговоры с МВФ ограничивают способность государства выполнять внешние обязательства. Чрезмерное сближение с Эр-Риядом может оттолкнуть Тегеран, подорвав хрупкий баланс, обеспечивающий Пакистану авторитет по обе стороны Персидского залива. И хотя агрессия Израиля открыла для Исламабада дипломатические возможности, неконтролируемая региональная эскалация может вынудить Пакистан сделать выбор, которого он предпочёл бы избежать.
Тем не менее возможности перевешивают риски.
Сохраняя стратегическую сдержанность и предлагая прагматичное партнёрство, Пакистан может трансформировать свою нынешнюю политику в устойчивое влияние.
Вместо того, чтобы вмешиваться в каждый кризис военной силой, он может выступать посредником и стабилизатором, используя свой авторитет как в суннитских монархиях, так и в шиитском Иране. Его голос на таких многосторонних форумах, как Организация исламского сотрудничества (ОИС), мог бы сформулировать новый язык коллективной безопасности, основанный на принципах Глобального Юга, дополняющий западные и иные внешние планы, но не зависящий от них.
Если смотреть из Эр-Рияда, Дохи, Тегерана и даже из Москвы, траектория развития Пакистана в 2025 году представляет собой последовательную трансформацию: из периферийного государства, экспортирующего рабочую силу и помощь в сфере безопасности, в ключевого участника ближневосточной стабильности. Война в мае 2025 года доказала устойчивость страны, оборонный пакт институционализировал партнёрские отношения Исламабада, агрессия Израиля выявила его необходимость; а переориентация Ирана подтвердила его легитимность.
Сейчас перед Пакистаном стоит внутренняя задача: совместить стратегические возможности с внутренней согласованностью. Если Исламабад сможет поддерживать политическую стабильность и экономические реформы, он может оказаться в роли, которую мало кто мог себе представить десять лет назад, – моста между арабскими странами и Евразией, государства, чьи усилия в области безопасности и дипломатии укрепляют не только стабильность в Персидском заливе, но и архитектуру более многополярного мирового порядка.
Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.