В тамбовском молодёжном театре перелистали страницы памяти «эпохи конструктивизма»

Премьера нового спектакля по старой пьесе обещает стать событием для тамбовских театралов.

Премьера спектакля «Завтра была война» (12+) в Тамбовском молодежном театре прошла 10-го октября. Эта постановка дает новые эстетические впечатления, подталкивая к размышлениям над старыми, но нерешенными вопросами.

Режиссер Сергей Батаев показывает историю взросления школьников, которым суждено было стать поколением, принявшим на себя тяготы Великой Отечественной войны, и пользуется для этого выразительным и новым для ТМТ языком. Артисты, особенно в ролях школьников (Екатерина Кочанова, Элина Терехина, Алена Кожевникова, Татьяна Хвостова, Сергей Малахов, Александр Паршин, Алексей Татаринов, Ардашер Давлатжонов), не столько «играют» своих героев, сколько рассказывают о них и «показывают», как происходило то или иное событие.

Такой прием отчасти объясняется первоисточником: повесть Бориса Васильева строится как воспоминание после встречи одноклассников, но этой организующей структуры сюжета в спектакле нет, режиссер перелистывает условные «страницы памяти». Память — механизм странный,  воспоминания нередко размещаются в порядке, отличном от истинного, они не равны настоящим событиям и, возникая в настоящем, окрашены знанием о случившемся. Поэтому с первых минут действия, когда все еще, в общем-то, хорошо, и даже Валендра пока просто злобная дура (и это упрощение и натяжка), — предощущение горя окрашивает всё…

Не зная сюжета, в годах можно ошибиться — стремясь выразить пресловутый «дух времени», режиссер и художник обращаются к эстетике конструктивизма, присущей более раннему периоду. Но такое «мягкое цитирование»: функциональные минимальные декорации, выразительная пластика (режиссер по пластике Ник Шония),  которая в отдельных случаях говорит больше слов, артисты, рассказывающие о чувствах через акробатические упражнения (очень откровенно для шестнадцатилетних провинциалов, надо признать) и застывающие в позах, напоминающих скульптуры физкультурников - в целом, использование нового, точнее хорошо забытого, выразительного языка составляет несомненную новизну спектакля.

Ценность этого ключевого приема еще более заметна, когда физкультурных упражнений нет, и становится  неинтересно, а то и неловко хотя бы за директора  Ромахина (Юрий Фитисов), не просто застрявшего где-то на гражданской войне, где он получил, но там же, судя по сцене на похоронах, получившего жестокую контузию, превратившего его в жизнерадостного идиота, которым он большую часть действия вынужденно предстает.  Трудно поверить, что он  и товарищ Полякова (Дарья Синюкова) объективно выступают носителями «правды»,  именно их наивная вера в идеалы ленинизма, сбереженная с гражданской вместе с кожанкой и галифе,  противостоит мертвой догматике сталинизма, воплощенной Валендрой.

Конфликт в духе шестидесятничества и зари перестройки сегодня выглядит, мягко говоря, наивно, но именно внутри него и происходит то самое взросление, заявленное главным содержанием спектакля. Рубежом детства и взрослой жизни для учеников 9Б становится не просто уход из жизни  одноклассницы, но столкновение с реальностью сталинских репрессий. В спектакле акцент перенесен на смерть Вики Люберецкой, а ее отцу передоверена роль «катализатора» взросления, и в то надо просто поверить,  потому, что времени на это Люберецкому отводится крайне мало. Да,  Сергей Демидов успевает рассказать о своем герое очень многое: советский «аристократ», глядя на которого — изящного, почти хрупкого —  трудно поверить, что он воевал на фронтах гражданской; он, понимая многое из происходящего, осторожно уверен в своем положении  и осторожно же счастлив; потом, видя приблизившуюся опасность, он напуган, но тверд.

Ломает его не «ошибка» следователей, а возвращение — и весть о самоубийстве, из-за него,  обожаемой дочери. Блестяще сыгранная жизнь, уместившаяся в считанные минуты роли,  блестящая работа, но, к сожалению, «вставная история» в спектакле.

При такой расстановке сил, когда взрослеть «некуда» - надо превращаться либо в злобных дураков, либо в жизнерадостных граждан - трудно понять,  откуда у этих ребят взялось самопожертвование, ценою которого обретена Победа. Одного только чтения Есенина для этого точно недостаточно… Скорее,  пламя разгорелось из последних искр (Искра!) наивной ленинской и большевисткой веры. Той самой, которую изо всех сил хотят удержать в себе старшие участники этой истории: Ромахин и  товарищ Полякова. Известно, что крайности сближаются. И если вслушаться — но постановка этому не способствует, — то найдется много похожего  в том, что говорят «положительные» взрослые персонажи и назначенная на роль мирового зла Валендра (Ангелина Лукьянова). В том качестве, в каком она предстает в спектакле — это вообще гостья из будущего, для которой имеет значение только власть и  должность. Но, даже приняв эту трактовку, трудно принять дальнейшую историю персонажа, дописанную создателями спектакля. Валендра, прошедшая  кровавую мясорубку гражданской войны, отчего-то вдруг помрачается разумом, долго и красиво примеривается к уходу из жизни, но не находит для этого достаточно мужества. Навсегда лишившись рассудка, она слезливо вспоминает свой 9Б — и так становится известна судьба героев. Вся скупые и исчерпывающие сведения: мать Искры Поляковой немцы повесили на два часа раньше дочери, они были активистками подполья… Артем Шефнер подорвал себя вместе с мостом… Жора Ландыс сгорел в самолете… — зритель узнает именно от корчащейся в глубине сцены городской сумасшедшей. Они звучат из ее «нечистых уст» — и сами  становятся нечистыми.

В финале спектакля рушится задник, на котором изображена башня Татлина, Памятник III Интернационалу, гениально придуманный, но не возведенный, и мозаичное панно в духе 70-х годов, украшавших каждый второй дом культуры.  Символы времени, почти равно далекого для современных ровесников  юных героев спектакля, разрушаются одновременно, примерно так, как с  «перестройки» мы расставались с иллюзиями шестидесятничества о чистом ленинизме, с идеалами,  а потом еще со многими убеждениями и даже знаниями, оказывавшимися подложными. Возможно, так случилось потому, что погибло поколение, имевшее потенциал построить действительно новый мир, а вместе с ним наивная искренность убеждений и способность превыше всего ставить честь, даже если избегали этого буржуазного слова.  Но нам осталось очень многое: амбициозность, карьерные устремления, неразборчивость в методах (как у Валендры, «очищенной» волею режиссера от большевисткого пыла). Рассудка от этого никто не лишился, и памяти тоже, что позволяет перелистывать самые горькие, прекрасные и страшные страницы истории походя,  читать написанное кровью, не замечая, что делаешь это нечистыми устами.