Людей просто вплавило в кресла. Вспоминаем самую страшную трагедию в истории Омска

Роковое стечение обстоятельств привело к катастрофе, от которой до сих пор кровь стынет в жилах.

11 октября Омск навсегда вписал себя в историю мировой авиации. Но не так, как нам хотелось бы: именно тогда в омском аэропорту произошла катастрофа, унёсшая жизни 178 человек. За всю историю человечества она — четвёртая по количеству жертв из всех, произошедших на земле. И крупнейшая из тех, что произошли на территории России.

А её подробности до сих пор страшно перечитывать — несмотря на то, что минуло уже больше 40 лет.

Сегодня, в годовщину трагедии, мы подробно разберёмся в роковом стечении обстоятельств, которые к ней привели. Роковом — потому, что ни одно из них само по себе не могло бы стать причиной мучительной смерти 178 человек. Но в комплексе они стали…

Кирпичики катастрофы

Омск, 10 октября 1984 года, 10 часов вечера. Молодой диспетчер старта Андрей Бородаенко прибывает на ночную смену после выходного, который сложно назвать выходным: весь день он работал по хозяйству, и только в четыре часа пополудни лёг вздремнуть. Однако в шесть уже проснулся: нужно было идти в детский садик за ребёнком.

По правилам перед дежурством вся смена должна была пройти инструктаж, однако в тот день руководитель полётов Борис Ишалов на работу опоздал. Поэтому проводить его пришлось руководителю предыдущей смены, что, вероятно, стало одним из кирпичиков будущей катастрофы. Ведь на нормальной «летучке» мастер аэродромной службы наверняка рассказал бы о своих планах просушить полосу.

В ту ночь Омск должен был принять лишь один самолёт — рейс из Краснодара в Новосибирск, который совершал в нашем городе промежуточную посадку. Этот борт, управлял которым опытный экипаж Толмачёвского авиаотряда, вылетел с Кубани без проблем. И в районе пяти часов утра уже подлетал к Омску.

Самолёт сделал вираж над городом, знакомый стольким омичам, и заходил на посадку по курсу 66, через центр.

В самом аэропорту ночь тоже проходила без происшествий. В расшифровке переговоров есть упоминание рейса «на Барабу» (Барабинск — прим. ред.), который выпустили в пять утра, однако взлетел тот без проблем. И диспетчер старта Бородаенко предупредил коллег, что скоро появится рейс на посадку.

«Сейчас на 66 приедет», — передал диспетчер в пять часов шесть минут утра. А потом, скорее всего, решил на секунду закрыть глаза — и уснул. Поэтому на просьбу аэродромного мастера Ивана Прохорова отвечал уже сквозь дрёму.

Прохоров хотел просушить полосу. Погода в ту ночь была мерзкая, холодный осенний дождь, и на взлётке образовался слой воды. Это опасно для самолётов, поэтому в арсенале аэродромной службы были специальные, ни на что не похожие машины. Их называли «Горынычами» — настоящие реактивные двигатели, смонтированные на шасси КрАЗа и Урала. Их мощный выхлоп быстро сушил бетон, а массивные баки на 7 тонн топлива позволяли работать столько, сколько нужно. Эти баки тоже сыграют свою роль в трагедии.

Слово, которое решило всё

По инструкции мастер аэродромной службы должен был сообщить о просушке полосы руководителю полётов. Однако в ту ночь он ограничился тем, что предупредил диспетчера старта. Который его в прямом смысле услышал и забыл — пять часов утра, спал всего пару часов. Многим, вероятно, знакомо это своеобразное состояние, в котором сон перемешивается с реальностью. Так или иначе, но кнопку «полоса занята» Бородаенко не нажал.

А должен был.

Многотонные «Горынычи», к счастью, были оборудованы проблесковыми маячками — как раз на тот случай, если кто-то забудет выставить предупреждение. Но в тот день их не включили. Почему — точно мы уже не узнаем, но говорили, что их свет слепил глаза водителям, поэтому их по-тихому, без официального разрешения, выключали.

По правилам командирский УАЗ мастера аэродромной службы должен был быть оборудован рацией, чтобы слышать все переговоры и заранее знать о приближающихся самолётах. Но в омском аэропорту это требование почему-то проигнорировали.

Так, кирпичик за кирпичиком, из недоработок и случайностей, и возвели здание этой катастрофы. Однако замковым камнем стало одно слово, произнесённое Андреем Бородаенко.

Когда новосибирский борт уже подходил к Омску, диспетчер посадки по рации спросил у диспетчера старта, свободна ли полоса. Тот не ответил. Спустя секунду вопрос повторил диспетчер круга, и тоже безрезультатно. Лишь через некоторое время Бородаенко сквозь сон пробурчал в рацию слово, анализу которого потом посвятят немало страниц уголовного дела.

Он сказал «…бодна».

Людей просто вплавило в кресла

Диспетчер посадки воспринял это как «свободна» — и разрешил самолёту садиться. Хотя по правилам после такого ответа, да ещё и не с первого раза, должен был разобраться в ситуации.

Руководитель полётов, который должен был проконтролировать переговоры диспетчеров, в тот момент на месте отсутствовал. Позже скажут, что он вышел на балкон, посмотреть на красивую посадку самолёта. И, к сожалению, посмотрел…

Экипаж тем временем подводил борт к полосе. С его стороны нарушений не было, это потом докажут все и всяческие проверки, пилоты действовали строго по правилам. На подходе к городу они включили передний прожектор, но вскоре выключили его. Из-за плотного дождя свет не «пробивал», вместо яркого луча получился световой экран перед кабиной, слепивший пилотов. Поэтому те решили ориентироваться по огням полосы, а свет врубить уже только перед посадкой.

Поэтому неожиданное препятствие прямо посреди полосы они увидели уже после того, как шасси коснулись бетона.

«Вправо, вправо!» — закричал один из пилотов. Самолёт начал поворачивать, но поздно: спустя какие-то доли секунды он левым бортом врезался в аэродромные машины.

Мастер Иван Прохоров с водителем погибли моментально — их уазик буквально смело. Затем самолёт врезался в «Горынычей» и разломился на несколько частей.

На борту грузовиков было больше десяти тонн топлива. Оно смешалось с тем, что оставалось в самолёте, и моментально вспыхнуло. Ну у кого из пассажиров просто не было шансов: огненный поток ворвался в салон, уничтожая всё на своём пути.

Носовая часть самолёта отломилась и перевернулась. Пилоты попытались открыть дверь в салон, но её заклинило. Позже выяснится, что эта неисправность спасла им жизнь, ведь с другой стороны был настоящий огненный ад. Поэтому экипажу пришлось выбираться через окно.

Позже рассказывали, что командир, Борис Степанов, опытный пилот с 16 тысячами часов налёта, от увиденного настолько вышел из себя, что взял табельный пистолет. Неизвестно, что он планировал делать — может, мстить диспетчерам — но пистолет отобрали прибывшие спасатели.

Аэродромные пожарные оказались на месте меньше, чем за минуту. Однако спасать было практически некого, только полтора десятка человек подавали какие-то признаки жизни. Все, кроме одного, позже умрут в больницах.

«Когда мы прибыли к месту аварии, горение продолжалось. Было страшно, ведь четыре куска самолета — это четыре очага пожара. И кругом обгоревшие трупы. Не то, что ликвидировать такую авиакатастрофу, увидеть ее я никому не пожелал бы никогда. И сам до сих пор пытаюсь забыть события того страшного дня. Это случаи, которые происходят очень редко, и они остаются в памяти на всю жизнь. Иногда просыпаюсь в холодном поту от приснившихся воспоминаний»,  — рассказывал годы спустя Геннадий Александров, который в 1984 году занимал должность заместителя начальника управления противопожарной службы и руководил спасательной операцией.

От рассказов сотрудников аэропорта, которых тоже привлекли к спасению, до сих пор не по себе. Они говорят о людях, которые горели заживо, о детях, пристёгнутых к сиденьям и тоже горящих…

В результате катастрофы из 179 человек, находившихся на борту, выжили пятеро: оба пилота, штурман, бортинженер и один из пассажиров, получивший тяжёлые травмы. Все остальные, включая экипажи наземных машин, погибли.

А город подумал: ученья идут

Город, как ни ужасно, ничего не подумал. В те годы было принято секретить подобные катастрофы, поэтому в новостях о произошедшем не рассказывали. О трагедии омичи узнавали другими путями.

«Мы тогда жили на Левом берегу, и каждое утро я ездила на работу в Чкаловский. Помню, как в тот день ехала и видела клубы дыма над аэропортом. Но никаких сообщений в новостях не помню. Уже позже коллега рассказала, что её дочка работает в аэропорту и поделилась подробностями. Что был страшный пожар, людей буквально вплавило в кресла…» — рассказала нам омичка, заставшая эту катастрофу.

Андрея Бородаенко приговорили к 15 годам лишения свободы. Он полностью признал вину и, по информации некоторых источников, позже покончил с собой. Кроме него наказали руководителя полётов Бориса Ишалова (15 лет), диспетчера посадки Василия Огородникова (13 лет) и начальника аэродромной службы Михаила Токарева (12 лет).

Обычно после катастроф такого масштаба устанавливают памятник погибшим. Информацию о наличии такого памятника возле омского аэропорта нам найти не удалось…

Фото: пресс-служба МЧС.