Журналист и одна из знаковых фигур в современном хоккее Всеволод Кукушкин первым в России был награжден премией, которую вручает Международная федерация хоккея на льду (IIHF) за выдающийся вклад в развитие хоккея с шайбой во всем мире. Всеволод Владимирович рассказывает о Москве середины прошлого века, жильцах дома у Абельмановской заставы, соседстве с Толстыми, кинооператоре Вадиме Юсове, композиторе Александре Пахмутовой и, конечно, о хоккее.
Я родился в городе Бийске на Алтае, в эвакуации. Родителей эвакуировали в Бийск по той простой причине, что отец был инвалидом с юности — когда работал в Костроме на обувной фабрике, с ним там произошел несчастный случай. Папа пошел учиться на рабфак, а после поехал в Москву поступать в педагогический институт имени Бубнова. Вскоре Бубнова разоблачили как «врага народа», институт распустили, и часть студентов пошла в институт философии, литературы и искусств — знаменитый ИФЛИ.
В Москве он встретился с моей мамой. Она работала в Радиокомитете, в вещании на заграницу, в английской редакции. А потом, когда началась война, их эвакуировали. Отец порывался пойти в добровольцы, но без четырех пальцев на правой руке его не взяли в армию. Вот так и получилось, что я родился на Алтае. В общем, гордо бью себя в грудь и говорю, что я — алтаец.
Когда война закончилась, отца позвали на работу в ЦК ВЛКСМ помощником к секретарю ЦК Николаю Михайлову. В Москве сначала мы жили в гостинице на Неглинной. Позже отцу дали комнату в коммунальной квартире в районе нынешней станции метро «Пролетарская» — это Абельмановская застава, а за ней Рогожская застава — теперь это «Площадь Ильича». Их соединял наш Новоселенский проезд, где сразу после войны пленные немцы построили восьмиэтажный дом. Он был довольно большой, тогда в Москве такие дома были в новинку. И как раз в этом доме моему отцу дали одну комнату на семью, на нас троих.
Этажом выше жил внук Льва Николаевича Толстого, Владимир Ильич. После войны он с семьей вернулся в Советский Союз из Югославии. Владимир Ильич Толстой был агрономом. У него росли два сына. Один, Илья Владимирович, стал знаменитым филологом, а второй, Олег, известным художником, работал в студии имени Грекова. Мой отец дружил с Владимиром Ильичом, а его жена дружила с моей мамой. И хотя моя мама была из «простых», а жена Владимира Ильича графиней, они симпатизировали друг другу.
На четвертом этаже нашего подъезда жил еще один замечательный человек — Дмитрий Васильевич Постников, тогда сотрудник ЦК ВЛКСМ. Во время войны он готовил отряды специального назначения, где по большей части были спортсмены, поэтому после войны пошел работать в Спорткомитет и скоро стал там зампредседателя.
К Постникову в гости приезжал Василий Сталин, они дружили. Сын Сталина был большим фанатом футбола и хоккея, вообще любил спорт. И вот мы с моим дружком Вовкой Мельником вычисляли, во сколько примерно в доме у Постниковых в воскресенье проснутся, и звонили в дверь квартиры. Открыв, «дяди» нас радостно встречали: о, мальчишки пришли, и мы получали по шоколадке. Это был знаменитый тогда тонизирующий шоколад «Кола», его давали летчикам. Иногда дядя Митя мог нам мяч подарить, конечки или еще что-то. Он любил детей. А еще Дмитрий Васильевич неплохо играл в шахматы и курировал это направление. Он общался с Михаилом Ботвинником и Давидом Бронштейном, возил сборную СССР по шахматам на первый матч в Нью-Йорк, который наши шахматисты выиграли. У него были хорошие отношения с шахматистами. Позже я разговаривал с теми гроссами, кто его знал. Все отзывались о Постникове очень доброжелательно: к своим подопечным он относился с вниманием, и проколов у него не было.
Мы играли во дворе в казаков-разбойников, футбол, вышибалы и лапту. Я учился в 464-й школе на улице Талалихина. Обучение в те годы было раздельное. Мальчики в одной школе, девочки в другой. Учился я средненько. А среди выпускников нашей школы был, например, чемпион мира по международным шашкам Вячеслав Щеголев. Когда школы объединили, меня перевели в 472-ю, в бывшую женскую школу, и в нашей жизни появились девочки. Отношения у нас сложились дружественные, спокойные.
Неподалеку был Ждановский парк культуры и отдыха. Там футбольное поле заливали зимой под каток. Мы катались, иногда в паре с девочками, так сказать, полуобнявшись. А зимы тогда были хорошие, морозные.
После школы я поступил в энергетический институт — МЭИ. Друг моего отца по беспризорничеству и детдомовщине стал к тому времени профессором и преподавал в МАИ. Он и посоветовал поступить в энергетический вуз, а не в авиационный. Авиационный был военизированный, МВТУ им. Баумана тем более, а МЭИ — гражданский. Да и мне было удобнее, потому что трамвай ходил мимо нашего дома до Красноказарменной улицы, к энергетическому институту.
Я сдал вступительные экзамены, набрал нужные баллы. По математике получил три, а по физике — пять. По устной математике я заболтал преподавателя насчет бинома Ньютона, и он поставил мне четверку. В те годы при поступлении надо было написать сочинение и английский устный, и тут я преуспел и поступил на первый курс энергомашиностроительного факультета по специальности «паровые котлы», потом они стали называться «парогенераторы». Я должен был стать инженером-механиком. Моим дипломным проектом был прямоточный котел с температурой пара на выходе 565 градусов!
Когда я окончил основной курс в МЭИ, мне предложили еще год учить английский язык, чтобы потом поехать работать за границу — строить электростанции от «Энергомашэкспорта». Перспектива была заманчивой, и я согласился. В группе нас было шесть человек, занимались ежедневно по пять часов, все шло на английском. Попутно подрабатывал — вел лабораторные занятия со студентами на кафедре металловедения. В это же время начал внештатно сотрудничать с «Комсомольской правдой». Когда дошло дело до распределения, на меня пришел запрос из «Комсомолки». В итоге резолюция министра была такая: «С газетой лучше не ссориться». Тогда комиссия по распределению вместо того, чтобы отправить меня на строительство электростанции в Патрату, в Индию, дала направление в «Комсомольскую правду». Меня взяли стажером, и я начал писать о спорте. Но постоянно добрым словом поминаю МЭИ, считаю, что техническое образование — одно из лучших и полезных для мужчины. Нас учили главному — работать.
Еще когда я окончил школу, начал играть в бадминтон в «Труде». Это было достаточно редкое занятие в то время. А у меня благодаря соседу по дому, тому самому дяде Мите, были ракетки, он мне их подарил, и я стал играть на стадионе «Шахтер» в Сокольниках под руководством известного тренера Олега Михайловича Маркова, Когда мы начинали жаловаться, что от его нагрузок болят руки и ноги, он говорил: раз болят, значит, укрепляются…
Москва моих юношеских лет была уютным городом, не таким уж и большим. Везде можно было ходить безбоязненно. Хотя говорили, что криминал есть, но это смотря куда ты полезешь. Мы вообще-то жили в районе Таганки, а там знаменитая пересыльная Таганская тюрьма, и мы знали, что она там есть, знали, что были воры, район-то наш пролетарский, когда выпьют, драки были. Но все-таки в целом Москва была безопасным городом.
В газете мне фантастически повезло — я оказался под наставничеством таких блестящих журналистов, как Павел Михалев, Борис Базунов, Михаил Блатин, Юрий Стерлигов, писатель Владимир Орлов, рядом были Юрий Рост, Василий Песков, Владимир Житомирский и Лев Кулешов. Поскольку мои юношеские попытки ухаживания за фигуристкой были отвергнуты, я погрузился в работу, много писал и ездил в командировки.
После «Комсомолки» я пошел на работу в ТАСС. Кстати, в это же время познакомился с будущей женой, и это была забавная история. Как я говорю, познакомился с женой спросонья. 1970 год. В Мексике проходил чемпионат мира по футболу. Разница во времени у нас с Мехико существенная, и результаты матчей приходили оттуда поздно ночью. Значит, в ТАСС надо было приехать очень рано, просмотреть ленты иностранных агентств, чтобы написать информацию для общей сводки, которая должна лежать на столе редактора около 9 утра. А тут позвонили друзья — журналист из АПН Володя Травкин и его жена Таня и говорят: приезжай, мы тебя познакомим с Наташей. Они только недавно поженились, и, как часто бывает, свежие молодожены хотели переженить всех, кто оставался на свободе. Оказалось, что моя будущая жена была одноклассницей Татьяны. Из-за раннего подъема — ехал на работу уже в 6 утра — очень хотелось поехать домой и отоспаться, но все же в тот день после работы приехал к друзьям и разглядел, что подруга Тани действительно очень симпатичная девушка. К тому времени я уже достаточно крепко стоял на ногах и мог себе позволить жениться. Через год у нас родилась двойня — мальчик и девочка. Это со стороны выглядит красиво, а на деле тяжко.
Мой любимый вид спорта — хоккей. Он динамичный. Футбол, на мой взгляд, скучнее. Хоккей — это 60 минут чистого времени, играют без волынки и забивают много. В хоккее нормальный счет 6:5, 7:5, а то и больше, а в футболе смотришь 90 минут, и если один гол забьют, то это счастье.
До середины 1950-х москвичи ходили смотреть игры на «Динамо». Там, когда еще не было Дворца спорта в Лужниках, была главная хоккейная коробка. А по пути на «Динамо» мужики забегали в «Голубой Дунай». В этой забегаловке можно было выпить 100 граммов и обязательно с бутербродом — без бутерброда не наливали. Продавщицы следили и правильно делали, потому что пить без закуски — свирепое дело. Мужики выпивали 100 граммов, брали бутерброд и шли на хоккей. А там гул стоял и все топали ногами, но не столько от эмоций, а чтобы ноги согреть: холодно же было.
В молодости я был болельщиком хоккейной команды ЦСКА (сохраняю симпатии к этому клубу и сегодня), а вот позже дружил со спартаковцем Евгением Зиминым. Вместе с ним много позже сделали цикл ретрорепортажей с хоккейных матчей для питерского телевидения, вместе комментировали. Он был очень симпатичный, творческий человек. Еще один мой друг — хоккеист сборной СССР Владимир Шадрин. С ним тоже было очень интересно. Но сблизились мы все-таки с великим спортсменом, знаменитым Борисом Михайловым. Это крайне неординарная личность, очень интересный человек, образно говоря, многослойный.
В те годы многие любили книги. Наш любимый книжный магазин находился рядом с «Маяковской». Это благодаря отцу. У него был знакомый директор книжного магазина Дон Исакович Фраер. И мы приходили «к этому Фраеру», как там говорили, и нагружались книгами. Как и в «Книжной лавке Союза писателей» на Кузнецком Мосту. Первый этаж там был для всех, а второй — для членов Союза писателей, так сказать, лиц, приближенных к литературе. Но и без этого там продавали хорошие книги, и можно было утонуть в этом книжном море.
Ну и как не вспомнить популярные московские ресторанчики тех лет, куда можно было заходить, получив гонорар. Один из них в Центральном доме журналиста — Домжуре. Это было достаточно популярное место среди творческой московской интеллигенции. Там во все времена была превосходная кухня! Но любили туда заглядывать и знаменитые тренеры. Как-то там вместе обедали Всеволод Бобров и Константин Бесков. Когда они пришли, все в зале загудели: как это так? Армеец с динамовцем?! Бобров был тренером ЦСКА, а Бесков на тот момент — «Динамо». Команды-то соперники, но Бесков с Бобровым были друзьями, так и почему бы им вместе не пообедать.
Любили ходить в ресторан ВТО. В ЦДРИ (Центральном доме работников искусств) тоже хорошая кухня считалась. Но все-таки ресторан Домжура был популярнее. Он существовал еще до войны. По-моему, поджарка там называлась «по-суворовски», потому что Дом журналиста находился на Суворовском бульваре (так раньше назывался нынешний Никитский бульвар). А до войны мой отец пошел туда с однокашником по Некрасовскому семинару в ИФЛИ — Александром Твардовским. Твардовский тогда уже был орденоносцем, но все равно сомневался, пропустят его в Домжур или нет, ведь он не был членом Союза журналистов, хотя уже был знаменитым поэтом. А отец тогда уже работал в военно-историческом журнале. Но, в общем, как-то они прошли. Так что всякое бывало.
Еще одна моя любовь — телевидение. В Доме культуры энергетического института, знаменитом на всю Москву, у нас была своя киностудия «МЭИ-фильм». Очень интересные люди занимались с нами. Вел ее известный кинооператор «Мосфильма» Владимир Боганов. Он приглашал читать нам лекции своих друзей, которые с нами тепло общались. Среди них — знаменитейший Вадим Иванович Юсов, оператор фильма «Иваново детство», а режиссером этого фильма, как известно, был Андрей Тарковский. Он тоже приходил к нам. Юсов тогда дал мне почитать рукописный сценарий к фильму «Андрей Рублев», потому что летом я несколько раз ездил под Владимир, в места, где потом снимали «Рублева». Оператором этого фильма также был Вадим Юсов. Вот это и было, так сказать, творческое воспитание.
Однажды в телестудии на Шаболовке — «Останкино» тогда не было — решили показать любительские фильмы. Туда попало несколько наших студийных работ. В результате меня и еще одного нашего студийца Рому Рабиновича пригласили сделать часовую программу на основе наших фильмов. Я увлекся, стал писать сценарии, вот так и попал на Шаболовку, а позже в «Останкино».
Это здорово, когда можешь делать то, что тебе интересно, и надеяться, что это будет интересно кому-то еще. Так, благодаря Василию Кикнадзе, который возглавлял телеканал «Спорт» и АНО «Спортивное вещание», удалось сделать несколько документальных фильмов. Один из них о песнях Александры Пахмутовой и Николая Добронравова, посвященных спорту.
Пахмутову и Добронравова я знал еще с 1968 года, с Олимпиады в Мехико. Александра Николаевна — потрясающий человек, пример доброты, внимания и понимания. Могу похвастаться, что, когда приехал домой к Александре Николаевне, она сама мне чай приготовила, да еще и потчевала. Фильм, к слову, получился, хороший, оригинальный, режиссером был Александр Коршиков. Мы с ним сделали десяток документальных фильмов о хоккее — их и сейчас гоняют пираты в интернете, отрезая титры.
Журналистская судьба забрасывала меня в разные страны и веси. Кое-кто из коллег завидовал, писали и анонимки. Приходилось потом в нескольких кабинетах объясняться. Увы, зависть существовала во все века, но, к счастью, если я и бывал «невыездным», то ненадолго, отбывал «карантин» и продолжал работать. А пока выдвигаемся на дачу. Это в Подмосковье, в Барыбино, за Белыми Столбами, где находится знаменитое кинохранилище «Госфильмофонда». Обычно путают: Белые Столбы — это где сумасшедший дом? Нет, сумасшедший дом на Столбовой, а в Белых Столбах — «Госфильмофонд». Но там настолько интересно, что с ума можно сойти. Там можно затеряться и оттуда не уйти. Богатейший фонд, входящий в тройку крупнейших киноколлекций мира. И повезло, что в этих местах еще в 1958 году, когда мой отец работал в «Комсомольской правде», в честь какого-то юбилея Никита Сергеевич Хрущев, возможно, не глядя, подписал письмо, где разрешалось выделять для сотрудников «Комсомолки» дачные участки в 12 соток. А позже стали выделять под садово-огородные хозяйства участки только в 6 соток. Так что я с девятого класса на нашей даче занимался строительством. Вот только копать так и не полюбил.
В Москве же с 1976 года живу на Ленинском проспекте. Работа по-прежнему доставляет удовольствие, как и общение с людьми. Я счастлив, что судьба позволила мне встречаться с интересными людьми. Мне говорят: ты общался со знаменитостями! Но дело не в известности. Просто есть интересные люди и неинтересные. Мне, например, интересны плотники, столяры, реставраторы мебели, как они объясняют, что такое рубанок, фуганок и другие инструменты. И, конечно, люди спорта, о которых я писал. Так что все относительно. Главное, чтобы жить было интересно.
Фото: ТАСС, личный архив, М. И. Фомичев/pastvu.com, Гришин А. П./pastvu.com, «Городское хозяйство Москвы», 1963/pastvu.com