Хотя международная система ещё не переживает полноценную революцию, сопоставимую с последствиями Второй мировой войны или крахом порядка после холодной войны, она претерпевает глубокие качественные изменения. Силы, порождающие эту трансформацию, многомерны: относительный упадок гегемонии США и рост многополярности, разрушительное влияние экономической глобализации, технологических инноваций и изменения климата, а также возрождение роли идеологии и идентичности в мировой политике. В совокупности эти факторы подрывают либеральный порядок, сложившийся после 1991 года, и ведут к более фрагментированной и противоречивой международной системе, пишет Яхья Х. Зубир. Материал подготовлен специально к XXII Ежегодному заседанию Международного дискуссионного клуба «Валдай».
Международная система всегда находилась в состоянии перемен, но в начале XXI века наблюдается ускорение геополитических, экономических, технологических и экологических изменений, которые, по всей видимости, меняют правила мировой политики. Спецоперация России на Украине в 2022 году и участие НАТО в конфликте, быстрое усиление Китая, обострение американо-китайского соперничества, региональные войны на Ближнем Востоке и в Африке, укрепление развивающихся держав в Африке и Латинской Америке, разрушительное воздействие изменения климата и революционные темпы развития искусственного интеллекта – вот лишь некоторые из факторов, которые указывают на то, что устоявшийся с 1945 года порядок может разрушиться. Такие изменения поднимают фундаментальные вопросы: возможно, международная система претерпевает качественную трансформацию, а не постепенную корректировку? Не являемся ли мы свидетелями революции в мировой политике? И если да, то каковы движущие силы?
Теоретические соображения: что представляет собой качественное изменение в мировой политике?
Чтобы определить, является ли текущий момент «революцией» в международных отношениях, необходимо сначала прояснить, что мы имеем в виду под качественным изменением мирового порядка.
В литературе революции в мировой политике обычно понимаются как моменты фундаментальной перестройки организующих принципов системы. Это можно проиллюстрировать историческими примерами. Вестфальский мир (1648) институционализировал принцип государственного суверенитета. Венский конгресс (1815) создал многополярный «европейский концерт». Последствия Второй мировой войны привели к биполярному порядку, в котором доминировали Соединённые Штаты и Советский Союз, а окончание холодной войны в 1991 году ознаменовало собой установление однополярности США и либерального международного порядка. В этом смысле качественные изменения выходят за рамки простого изменения распределения власти. Они подразумевают трансформацию норм, институтов и структур власти, лежащих в основе самой международной системы. Соответственно, существующая система демонстрирует ряд признаков надвигающейся трансформации, хотя контуры нового порядка остаются неопределёнными.
Ослабление гегемонии США и становление многополярности
Главным фактором современных системных изменений является ослабление однополярного доминирования США. «Однополярный момент» 1990-х годов, когда США казались непревзойдёнными в военном, экономическом и идеологическом плане, уступил место гораздо более неоднозначной обстановке. На этот сдвиг указывают несколько тенденций.
Подъём Китая. Стремительный экономический рост и активная военная модернизация Китая сделали его равным конкурентом Соединённых Штатов. Инициатива «Пояс и путь» (BRI) и Азиатский банк инфраструктурных инвестиций (AIIB) отражают намерение Пекина реформировать систему глобального экономического управления. Китай делает акцент на эффективности – способности государства обеспечивать экономический рост, стабильность, сокращение бедности и социальный порядок – в качестве основы политической легитимности. Это бросает вызов западным демократиям, которые черпают легитимность прежде всего из свободных, конкурентных выборов и соблюдения прав личности.
Прагматизм России. В то время как Пекин продвигает альтернативную модель развития, основанную на эффективности и стабильности, Москва позиционирует себя как идеологический и геополитический противовес либеральной демократии, делая акцент на суверенитете, традициях и централизованной власти. Напористость России с 2008 года, усилившаяся с 2014 года (после западных провокаций) и после начала специальной военной операции на Украине в 2022 году, стала сигналом открытого неповиновения навязанным Западом нормам и институтам. Москва стремится не к мировому господству, а к пересмотру того, что она считает неприемлемыми прозападными правилами.
Развивающиеся державы. Индия, Бразилия, Турция и Саудовская Аравия стремятся проводить более автономную внешнюю политику, балансируя между великими державами и требуя большего представительства в глобальном управлении. Недавнее расширение БРИКС (к которой присоединились, в частности, Египет и Иран) свидетельствует о недовольстве западными институтами. Многие развивающиеся державы считают США и Европу интервенционистами и лицемерами, продвигающими демократию за рубежом и одновременно подрывающими суверенитет Ирака, Ливии и Афганистана. Обращаясь к Пекину и Москве, эти государства создают противовес доминированию Запада и укрепляют свои позиции в отношениях с ним.
Всё это знаменует не возврат к биполярности времен холодной войны, а скорее возникновение «сложной многополярности», характеризующейся наличием множества центров силы. Многополярность представляет собой качественное изменение, поскольку подрывает иерархический либеральный порядок, основанный на доминировании США.
Глобализация в условиях стресса и фрагментация экономического порядка
Ещё одной силой, преобразующей международную систему, является кризис – или скорее поликризис – глобализации. Десятилетиями либеральный порядок основывался на постулате о том, что экономическая взаимозависимость будет способствовать миру и процветанию. Однако мировой финансовый кризис 2008 года, сбои, вызванные COVID-19, и вепонизация цепочек поставок подорвали веру в глобализацию.
Геоэкономика и фрагментация.Соперничество США и Китая подталкивает мир к экономическому разделению, особенно в чувствительных секторах – полупроводники, 5G и искусственный интеллект. Вепонизация энергетики и продовольствия, наблюдаемая после начала конфликта на Украине, показывает, что взаимозависимость всё чаще используется как инструмент принуждения.
Устойчивость и регионализация. Государства переориентируются на «френдшоринг» и региональные торговые блоки вместо глобальной свободной торговли. Эта тенденция свидетельствует о расколе мировой экономики на конкурирующие сферы влияния.
Такая фрагментация демонстрирует отход от глобализации, которая лежала в основе порядка после холодной войны, и представляет собой важный качественный сдвиг в международной системе.
Технологический прорыв и четвёртая промышленная революция
Технологическая трансформация – важный фактор системных изменений. Инновации в области искусственного интеллекта, биотехнологий, квантовых вычислений и освоения космоса меняют баланс сил, характер военных действий и саму структуру общества.
ИИ и военное соперничество. ИИ меняет стратегическое соперничество, и США с Китаем ведут борьбу за доминирование в этой области. Системы наблюдения с использованием ИИ и автономное оружие поднимают этические и правовые вопросы, с которыми существующие международные институты не в состоянии справиться.
Кибербезопасность. Кибероперации, кампании по дезинформации и цифровой шпионаж размывают грань между войной и миром, бросая вызов традиционным представлениям о суверенитете.
Влияние на общество. Технологические потрясения подпитывают неравенство, дислокацию рабочей силы и политическую поляризацию – внутренние тенденции, которые распространяются на международную арену.
Эта динамика представляет собой структурную трансформацию, сопоставимую с промышленными революциями прошлых веков, что свидетельствует о глубоких качественных изменениях в мировой политике.
Изменение климата и экологический кризис
Возможно, наиболее масштабным фактором системной трансформации является изменение климата. В отличие от традиционных вызовов, связанных с борьбой между государствами, изменение климата – это кризис планетарного масштаба, который выходит за рамки национальных границ и подрывает основы безопасности человечества.
Последствия для безопасности. Повышение уровня моря, опустынивание и экстремальные погодные явления приводят к массовому перемещению населения, проблемам с продовольственной безопасностью и конкуренции за ограниченные ресурсы. Такое давление обостряет конфликты в нестабильных регионах, в частности в Сахеле и Южной Азии.
Геополитические аспекты. Гонка за критически важные минералы, необходимые для зелёных технологий, добавила новое измерение в глобальную конкуренцию. Государства стремятся обеспечить себе цепочки поставок лития, кобальта и редкоземельных металлов из политически нестабильных регионов.
Проблема управления. Международные институты с трудом находят адекватные ответы, что подчёркивает несоответствие между глобальными проблемами и государствоцентричными структурами управления.
Экологический кризис представляет собой системный шок, бросающий вызов самой логике суверенитета и территориальности – столпам Вестфальского порядка, тем самым также сигнализируя о глубоких качественных изменениях.
Идеология, идентичность и возвращение цивилизационной политики
Ещё одной ключевой силой, преобразующей мировую политику, является возрождение идеологии и идентичности. Иллюзия триумфа либеральной демократии, возникшая после окончания холодной войны, была разрушена.
Возрождение сильного государства. Китай и Россия открыто отвергают «либерально-демократические нормы», предлагая альтернативные модели управления. Их позиции находят отклик во многих частях Глобального Юга, где западный либерализм воспринимается как лицемерный или эгоистичный. Более того, многие государства Глобального Юга требуют реформы Совета Безопасности ООН, поскольку считают его устаревшим, нерепрезентативным и сформированным послевоенной структурой власти.
Цивилизационный дискурс. Такие лидеры, как Си Цзиньпин, Владимир Путин и Реджеп Тайип Эрдоган, всё чаще говорят о мировой политике в цивилизационных терминах, апеллируя к культурной аутентичности и отвергая западный универсализм.
Популизм на Западе. Рост националистических и популистских движений в США и Европе подорвал доверие к либеральному интернационализму и ослабил сплочённость Запада. Возобновлённый акцент на идеологии и идентичности предполагает системный переход от презумпции универсального либерального порядка к более фрагментированному международному ландшафту, определяемому конкурирующими системами ценностей.
Преемственность: почему существующий порядок ещё не рухнул
Несмотря на всё это, было бы преждевременно объявлять о завершившейся революции в мировой политике. Сохраняется несколько факторов преемственности:
Мощь США остаётся ключевым фактором. Несмотря на относительный спад, Соединённые Штаты сохраняют непревзойдённый военный потенциал, центральную роль в мировых финансах и значительную «мягкую силу», хотя она и быстро ослабевает.
Институциональная устойчивость. Институты ООН, ВТО и МВФ, хотя и ослаблены, продолжают структурировать мировое взаимодействие. Их устойчивость свидетельствует о том, что существующий порядок не был полностью разрушен.
Взаимозависимость сохраняется. Даже в условиях размежевания мировая торговля и финансы остаются глубоко взаимосвязанными. Например, Китай и США являются не только соперниками, но и важными экономическими партнёрами.
Эта преемственность подчёркивает, что текущий момент лучше всего рассматривать как переходный этап – разрушение старого без полного утверждения нового порядка.
Заключение: мир на перепутье
Невероятный темп современных глобальных событий свидетельствует о том, что международная система претерпевает качественные изменения. Ослабление гегемонии США, усиление многополярности, кризис глобализации, технологический прорыв, изменение климата и возрождение политики идентичности в совокупности подрывают либеральный порядок, господствовавший последние три десятилетия. Однако новый порядок ещё не сформировался. Вместо этого мир находится в состоянии междуцарствия – в неопределённом переходном периоде, характеризующемся спорами, фрагментацией и экспериментами.
Завершится ли этот переход революционной перестройкой мировой политики, будет зависеть от того, как эти силы будут взаимодействовать в предстоящем десятилетии. Станет ли многополярность стабилизирующей или скатится к конфликту? Послужат ли технологии и изменение климата катализаторами сотрудничества или усугубят стратегическое соперничество? Ответы определят, станет ли текущий момент постепенным изменением или системной революцией. Однако уже очевидно, что основные постулаты эпохи после окончания холодной войны – главенство США, либеральный универсализм и благоприятная глобализация – больше не актуальны. Мир вступает на неизведанную территорию, где глобальная политика, вероятно, будет более спорной, плюралистичной и неопределённой, чем когда-либо с 1945 года.
Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.