Полтора десятилетия назад в Москве произошло одно из самых значимых событий постсоветской политической истории: 28 сентября 2010 года занимавший тогда пост главы государства Дмитрий Медведев отправил в отставку мэра Юрия Лужкова с резкой и редкой формулировкой «в связи с утратой доверия президента». Сегодня кажется, что это было будто в прошлой жизни.
Давайте вспомним, что представляла собой Москва в 2000-е. Ежедневные пробки. Неизбывные ларьки и торговые палатки. Кажущиеся сегодня кислотными желто-зеленые бордюры и еще более пестрая реклама на улицах. Очаги напряженности вокруг точечных застроек и разгорающийся конфликт из-за строительства автодороги через Химкинский лес, который стал репетицией большой протестной волны 2011–2012 годов. Наконец, коррупционные скандалы и влияние жены тогдашнего мэра, одной из самых богатых бизнесвумен России Елены Батуриной, о чем вовсю говорили не в оппозиционных СМИ, а по центральному телевидению. Знаменитое «казалось бы, при чем тут Лужков» от Сергея Доренко было цветочками времен миллениума. Ягодки поспели к осени 2010 года, когда город окутала мгла от горящих торфяников.
В 2017 году в своей автобиографической книге «Москва и жизнь» Юрий Лужков писал, что намеревался уйти в отставку еще весной 2010-го: «Что пора уходить, мне ясно дали понять, когда накануне 9 Мая, Дня Победы, в 2010 году по телевидению показали колоннаду Большого театра, увешанную портретами Сталина. Та компьютерная картинка Сталина с Большим театром стала в один ряд с картинкой Петра с ногами Колумба. Провокация накануне Дня Победы — на совести телевидения и политических разводчиков. Они хорошо знали: никакого подобного решения правительства Москвы о портретах Сталина на Большом театре нет и быть не может. <… > Чем вызвал я недовольство президента Медведева? Тем, что публично вопреки ему заявил: глав регионов должен выбирать народ, а не депутаты местных собраний. После чего Медведев посоветовал несогласным с ним подавать в отставку. Что я и сделал. Но он тогда ее не принял».
Далее, судя по всему, в конце лета и начале осени 2010-го, по версии Юрия Лужкова, события развивались следующим образом: «Последняя капля ненависти, которая вылилась в мое “отрешение” от власти, связана с историей Ленинградки за пределами Москвы, не связанной с решениями российского правительства. В “Российской газете” по просьбе редакции я написал в статье [от 5 сентября 2010 года], что можно спорить и дальше протестовать защитникам Химкинского леса, но мой подход состоит в том, что проложенный магистральный путь нужно завершать (фактически Лужков раскритиковал решение Медведева об остановке строительства автотрассы через Химкинский лес и о проведении дополнительных консультаций. — “Москвич Mag”). Химкинский лес не следовало рубить, а дорогу вводить в город где-то у Новой Риги, там больше пространства, меньше лесов. Но раз дорогу государство спроектировало, построило, и если Химкинский лес вырублен на 80% и путь проложен, то останавливать работу, платить невероятные штрафы фирмам за понесенные убытки не стоит. Меня вызывали в Администрацию президента и не скрыли, что готовится указ “по недоверию”, предлагали подать заявление об уходе по собственному желанию. И тогда “уйду по-хорошему”. Дали время подумать и, чтобы быстрее соображал, по центральным каналам показали фальшивки, документальные телефильмы “Дело в кепке” и “Москва, которую мы потеряли”».
Его отставке предшествовал самый настоящий экологический армагеддон. Из-за аномально жаркого и сухого лета 2010 года в Московской и соседних областях загорелись леса и торфяники. Дым от них и запах гари к началу третьей декады июля стал окутывать сначала южные и юго-восточные районы, а к августу — всю Москву. Город стал задыхаться от смога, а главный санитарный врач России Евгений Онищенко, по сути, посоветовал москвичам спасаться бегством: «По возможности нужно сделать перерыв в работе, взять отгулы или уйти в отпуск. У кого есть возможность, нужно покинуть Москву, уехать даже в ближайшее Подмосковье, но не в те районы, где идет сильное горение».
Но по иронии судьбы в тот непростой момент город покинул его руководитель: 2 августа 2010-го Юрий Лужков уехал в отпуск, откуда ему пришлось возвращаться через шесть дней. Но уже 18-го числа, как только смог над Москвой более или менее рассеялся, он снова улетел в Австрию, где собирался в кругу семьи отметить свой 74-й день рождения. А через два дня после возвращения в Москву, 28 сентября, Дмитрий Медведев издал указ об отставке Лужкова. Зубодробительная формулировка «в связи с утратой доверия президента» применительно к руководителям субъектов РФ до этого случая использовалась только трижды.
Юрий Лужков избежал серьезных приключений после отставки, хотя в декабре 2010 года, уже после утверждения нового мэра Москвы — экс-главы Администрации президента и бывшего руководителя аппарата правительства РФ Сергея Собянина, Медведев недвусмысленно намекал на возможные проблемы прежнего градоначальника: «Мы Москву все знаем и любим. В этом городе колоссальное количество проблем. Коррупция — невиданные масштабы, пробки на дорогах, транспортный коллапс, и не только из-за того, что президент или премьер на машине проехали. Бездумно натыкали зданий. Неблагоприятная конкурентная среда: все подряды и тендеры кто выигрывал до последнего времени? Знаю, как такие решения принимались, всему этому надо положить конец».
В итоге транзит столичной власти прошел относительно мягко. Лужков пересел в кресло декана факультета управления крупными городами Международного университета в Москве, который возглавлял его предшественник на посту руководителя столицы Гавриил Попов. Отстраненный за утрату доверия президента экс-мэр оставался системным человеком, к которому не было особых вопросов. А в 2016 году, уже под занавес жизни (Лужков умер в 2019-м), Владимир Путин наградил его орденом «За заслуги перед Отечеством».
Отставка Лужкова, по мнению Анатолия Баранова, «значила только одно — пришла другая номенклатура»: «Лужков ведь был первым в истории москвичом в кресле градоначальника. [После его отставки] политика в Москве закончилась. Осталось только региональное управление. Мосгордума и при Лужкове была не сильно самостоятельной, но могла иметь свое мнение. Буквально недавно встречался с Владимиром Платоновым, тогда почти бессменным председателем МГД, он тоже напомнил, что бывали случаи, когда законопроекты Лужкова не проходили через городской парламент. Сейчас это даже представить себе трудно».
Вспоминая противоречия Медведева и Лужкова в конце 2000-х, Илья Гращенков отметил, что бывший президент к мэру Москвы «относился плохо, потому что сам не чувствовал себя тяжеловесом при тяжеловесе-премьере Путине».
«Замена старых губернаторов Лужкова и Громова на молодых технократов, — продолжает Гращенков, — начала вызревать еще в начале медведевского президентского срока. Но окончательно оформиться она смогла только после возвращения прямых выборов губернаторов в конце 2012 года, когда после протестов на Болотной площади было решено либерализовать электоральное поле и дать людям возможность больше выбирать. Но власть сама воспользовалась этой возможностью. [При позднем Лужкове] многим не нравилось, как убирают и благоустраивают Москву, как проявляется волюнтаризм по насаждению памятников и так далее. В каком-то смысле приход Собянина воспринимался как либерализация Москвы. И полагаю, что Кремль поставил ему задачу — превратить Москву из крупного, но простого города в лучший город Земли, где не столько хорошо жить местным жителям, сколько должна быть жизнь совершенно иного типа. В этом крылся дальнейший конфликт между коренными москвичами и теми, кто покупал квартиры уже в собянинской Москве. Коренные москвичи привыкли к Москве-городу, а новые москвичи — к Москве как месту обособленной столичной жизни. Но, с другой стороны, Москва при Собянине стала витриной и неким пилотным образцом России будущего».
Смена руководства Москвы стала не только перелопачиванием политической парадигмы, но и отразилась на экономике и инфраструктуре города. Руководитель центра урбанистики при экономическом факультете МГУ имени Ломоносова, в 2011–2015 годах глава департамента культуры Москвы Сергей Капков в разговоре с «Москвич Mag» напомнил, в чем было различие условных «модели Лужкова» и «модели Собянина».
Также Александр Пузанов добавил, что при Лужкове в стране начались «процессы деиндустриализации», которые продолжались при Собянине. К 2016 году доля обрабатывающей промышленности в ВДС составила только 10,5%, а затем начался тренд умной реиндустриализации с «опережающим развитием высокотехнологичных подотраслей обрабатывающей промышленности». В итоге доля обрабатывающей промышленности в последние годы находится в диапазоне 12–16%, отметил ученый.
«Нередко можно встретить суждение, что при Лужкове малый бизнес чувствовал себя лучше и играл более активную роль в экономике. Статистика показывает несколько иную картину: действительно, с 2010 по 2019 год доля малого и среднего предпринимательства в валовом региональном продукте снизилась с 25% до 22%, но уже к 2023 году увеличилась до 27,5%, превысив “позднелужковские” показатели. Но это во многом другой малый бизнес. До 2010 года он имел выраженную торгово-палаточную окраску, и в этой части при Собянине с ним обошлись достаточно жестко, что до сих пор является предметом дискуссий. Но в настоящее время облик малого бизнеса во многом определяет высокотехнологичный и инновационный бизнес», — резюмировал Александр Пузанов.
Те или иные архитектурные стили — это примета времени, как хрущевская архитектура была приметой второй половины 1950-х и начала 1960-х, брежневская архитектура тоже примета своего времени и так далее. Так устроено искусство, которое выражает свое время необязательно в лучших образцах, причем как в архитектуре, так и в кино, литературе и так далее. Если бы Сергей Собянин управлял Москвой в 1990-е и 2000-е, архитектура была бы точно такой же, как и при Юрии Лужкове. Словосочетание “лужковская архитектура” маркирует период, когда городом руководил определенный человек, но не особенности мэра, хотя Юрий Михайлович был выразителем своей эпохи, которая говорила через него точно так же, как она говорила в то же время через мэров других российских городов».
По мнению Багаутдинова, восприятие лужковской архитектуры как чего-то некрасивого связано с тем, что «современникам всегда очень сложно смириться с тем, что делается при них»: «Это никакая не особенность 1990-х и 2000-х. Можно вспомнить, что писали об архитектуре модерна в начале XX века. Я на своих лекциях показываю цитаты про модерн и спрашиваю: “Угадайте, про какую эпоху это говорится?” И люди зачастую говорят: “О, да это, наверное, про лужковскую эпоху!” Ведь даже слова, которыми характеризовали модерн 120 лет назад, ровно те же самые, которыми критиковали и продолжают критиковать архитектуру 1990-х и 2000-х. Эти эмоции совершенно нормальные, в них нет ничего страшного — во все эпохи большая часть современников ненавидела то, что делается при них. Но проходит время, и то, что современники считали уродливым и ужасным, потомки воспринимают как что-то хорошее. Поэтому я уверен, что лет через сто, двести или триста и лужковскую архитектуру, и собянинскую люди будут воспринимать иначе. Но до того времени доживет немногое, как и до нас из прошлых эпох дошло немного, скажем, из петровской эпохи. Время производит своеобразный отсев, оставляя самое ценное и важное».
Уже во времена Собянина господствующим направлением в архитектуре стал неомодернизм, отмечает собеседник «Москвич Mag». В 2010-е произошел некоторый откат к 1960-м и 1970-м: в большинстве своем в городе появляются лаконичные и геометричные здания с большим количеством стекла, бетона и стали, без использования исторических отсылок. Но при этом по инерции продолжили появляться неоклассические и эклектичные здания, поскольку «из архитектуры никогда ничего не исчезает».
«Лужковская эклектика — это продолжение той эклектики, которая существует с середины XIX века, — считает Багаутдинов. — Лужковский неоклассицизм — продолжение того неоклассицизма, который возник в начале XX века в Российской империи, далее прошел через советский период и дошел до 1990-х и 2000-х. Но я не думаю, что [в появлении нынешних архитектурных трендов] есть специальная заслуга Сергея Семеновича. Просто так устроена человеческая цивилизация: нас постоянно болтает как минимум между двух полюсов — большим лаконизмом и простотой и большей декоративностью и вычурностью. Так получилось, что время Лужкова пришлось на очередное усиление интереса к декоративности и вычурности, точнее, этот вектор начался еще в 1980-е и продолжился в последующие годы. Так происходит во всем мире, и это не связано со спецификой Москвы или России. Неомодернистский тренд превалирует сейчас во всем мире, он просто пришелся на время Собянина».
Говоря о градостроительстве и урбанистике, Багаутдинов также отметил, что фокус на благоустройстве среды сейчас «в значительной степени характерен для всего глобального Запада», а не только для Москвы. Раньше этого тренда не было ни у нас, ни в Европе. Теперь же, несмотря на международные конфликты и попытки отгородиться от мира, глобализация стандартов жизни подтачивает искусственные стены и занавесы. И Москва, перенимая новые веяния, распространяет их на другие города и регионы страны.
Еще одна тенденция, которая сильно изменила Москву после Лужкова, это комплексное развитие территорий: «Мы мыслим уже не точечной застройкой, а крупными городскими пространствами, иногда размером с целый район, как это случилось на “ЗИЛ-Юг” или с “Южным портом”, “Северным портом” и прочими проектами. Это важный тренд последних десяти лет, до этого было совершенно иначе. Наверное, это во многом специфический, именно московский тренд, хотя в мире он тоже есть и был. В СССР он тоже существовал, когда застраивались огромные территории типа Ясенево. Но при этом конкретно в Москве это ушло в небытие из-за кризиса 1990-х и 2000-х. А сейчас, когда мы накопили ресурсы, снова вернулись к масштабному комплексному мышлению».
Эту же тенденцию подмечает и Сергей Капков: «Москва по уровню развития культуры, науки, инфраструктуры и многого другого находится в конкуренции с Гонконгом, Стамбулом, Сингапуром, Лондоном и другими мегаполисами мира. Новая скоростная трасса и высокоскоростная железная дорога до Санкт-Петербурга, расширение МЦК, которое дойдет до Калуги, Коломны и других городов… Собянин по факту создает Московскую агломерацию, большой научный, медицинский, цифровой и культурный хаб. Но и вызовы [у Москвы] такие же: миграция, старение населения, поддержание и развитие инфраструктуры. Любой город — это сообщество разных, и Москва максимально разнонаправленная по интересам жителей. И Собянин, занимаясь новой московской эстетикой с общественным транспортом, дизайном города, общественными пространствами и общественными праздниками, создал новый город. Масштабы [достигнутых за последние 15 лет] результатов весьма разные: мы прошли эволюцию от лужковской Москвы до Московской агломерации, в которую войдет не только Подмосковье, но и другие соседние регионы».