Если каждый день в течение двух лет писать по одной истории о жизни стремительно взрослеющего, то есть уже трехлетнего, сына, то в какой-то момент окажется, что никто в мире до тебя ничего подобного не делал и что ты наконец-то делаешь что-то беспримерное. То есть телеграм-канал «Отцеводство», который ведет и ведет главный редактор «РП» Андрей Колесников. И вот из каких ежедневных историй он состоит.
Поехали мы в Истру. Мы хотели показать Андреичу выставку Александра Лабаса в музее «Новый Иерусалим». Она там не первый день, и я ее видел. Но мы хотели ему показать.
Андреич никогда не был среди картин. Сам рисует, конечно. Но на выставках других художников никогда не был. Работы у Александра Лабаса непростые, как и жизнь его. Самолеты, дирижабли, метро… И люди, конечно. Размыты, как и впечатления о них. И полутьма на выставке, просто прекрасная полутьма.
Я допускал, что Андреич останется равнодушен к большому искусству (а тут мы именно с ним имеем дело)… Войдет, постоит, да и выйдет.
А почему, собственно говоря, должно быть по-другому? Он элементарно не дорос до этих картин. То есть он глядит на них снизу вверх. Расти и расти.
Я, правда, научил его отходить и присматриваться. Но Андреич мог просто пожать плечами. Ведь там на выходе есть сувенирный магазин, и он, кажется, увидел, как девочка выходила оттуда с деревянной юлой в руках… Вот это дело…
Но стоп. Андреич ходил от картины к картине и глядел, глядел… И ему не нужны были ничьи пояснения. И у одной картины он просто застыл.
Он стоял и стоял и к тому же что-то приговаривал…
На картине были изображены мчащийся паровоз и рельсы, уходящие в бесконечность. «Первый паровоз на Турксибе»… Так он, кажется, назывался… Размытые силуэты ликующих людей… Что тут могло так заинтересовать Андреича? Почему не дирижабль, например, похожий на Ноев ковчег (да, никто не знает, как выглядел Ноев ковчег, поэтому на него может быть похоже все)?..
Я подошел к Андреичу поближе, прислушался.
И, конечно, все я понял.
Он шептал:
— Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы…
Ехал поезд запоздалый…
Он понял, откуда пришел тот поезд, с которого просыпалось зерно. Увидел все своими глазами.
Вот и обомлел от встречи с прекрасным.
___________
Бывают малообъяснимые сбои у Андреича. Вот, например, он никак не может запомнить, как зовут Стича и его по-дружку Энджел. Да и то сказать, они вроде на периферии его внимания. Но только до тех пор, пока Андреич не находит у Маши в комнате друга Энджел и Стича, то есть Осьминога-перевертыша. Андреича начинает интересовать вся компания, и выясняется, что это длинная история, которая стартовала в самом начале века, а главное — что про нее есть мультик.
Это у Осьминога Андреич накануне просил прощения за то, что сразу не понял: плюшевые осьминоги не могут позволить себе купаться как настоящие.
Со Стичем, который у него быстро появился, как и Энджел, Андреич начал возиться не по-детски, на износ того и другого, на полное истощение. Но вот беда: ему не дались их имена. Стихи он запоминает с первого раза, а «Стич» и «Энджел» вылетают из головы так же, как влетают.
— Как зовут новых друзей? — спрашиваю я.
— Ты скажи! — Андреич где-то научился ловко уходить от ответа и часто пользуется приемчиком.
— Стич! — великодушно разъясняю я.
— Да, Стич! — кричит Андреич.
— Энджел! — повторяю я для тех, кто не помнит.
— Энджел!
Через пять минут он смотрит на них — и не может вспомнить.
Мне даже кажется, что он шутит.
— Правда не знаешь? — переспрашиваю я.
— Правда, — признается он.
Потом он подходит и говорит:
— Папа! Включи мультик!
— Какой?
— Ну этот… — мнется Андреич. — Про Синего…
— Про Стича, что ли?
— Да!
Придумал то есть выход.
Потом он подходит к Энджел, трогает ее и говорит:
— Эй, Розовый!..
Розовый молчит. Розовый ждет обращения по имени.
— Эй, Розовый, — повторяет Андреич, — как тебя зовут?!
Очень надо знать.
Розовый краснеет от возмущения.
___________
Андрей придумал, как решить проблему пробок. Теперь у нас в машине есть мигалка. То есть он открывает окно и, приблизившись к нему, но не высунувшись (взболтать, но не смешивать), кричит дурным голосом:
— Виу-виу-виу-виу!..
Насмотрелся, причем не мультиков, а реальной жизни за окном машины.
Мне остается только ехать быстрее, и, о чудо, пробка рассасывается на глазах. Я ведь хочу не подвести его усилий, его святой веры в то, что он помогает мне и что мы начинаем ехать быстрее. Я маневрирую, и мы совершаем один прорыв за другим.
И мы начинаем ехать быстрее.
И я говорю ему от души:
— Спасибо! Опять выручил!
И видели бы вы его лицо.
Это тихое, спокойное, достойное счастье на нем. На безмятежном, на таком детском лице.
Его переполняет ощущение, что он может. Может все.
А в выходные мы же были на музыкальном фестивале в саду «Эрмитаж», так вот когда шли по центральной аллее уже к выходу, а большинство людей еще только двигались от входа, и это было подавляющее большинство, то есть оно просто подавляло нас и Андреича в коляске (он не захотел пройтись, а может, уже и не смог, он и так вымотался за этот день…)… Так вот, когда мы уже почти застыли на месте, а потом встали намертво, Андреич вдруг включил свою сирену.
И это надо было снова видеть. Люди шарахались от нас. Одни — улыбаясь, другие просто шарахались…
— Виу-виу-виу!.. — завел Андреич, дорогой мой человек, свою мучительно, непереносимо звонкую песню.
И дорога перед нами оказалась расчищена. И шли мы теперь триумфально легко, и впереди был мой мальчик в своей коляске.
Мой торжествующий, счастливый мальчик.
___________
Я уехал на три дня, и мне показалось, что Андрей скучает. То есть, если мальчик постоянно спрашивает, почему ты уехал и когда ты приедешь, есть вероятность, что он и правда заскучал. И еще он постоянно включал видеозвонок на мамином телефоне, и не каждый раз это было, честно скажу, так уж кстати. Но он хотел поговорить, и как идея это, конечно, было очень даже кстати, просто даже отлично и безуп-речно. Я откликался как мог. И каждый раз он спрашивал, что я ему привезу. Он вроде не избалованный мальчик получается, но вопрос такой способен задавать. Впрочем, это для него, кажется мне, скорей игра.
— А что же привезти? — спрашивал я.
— Леденец! — каждый раз отвечал он.
Под конец он уже ни о чем, кроме этого леденца, и думать, похоже, на самом деле не мог.
А просто Маша при нем как-то чупа-чупс ела, а это она обожает как раз с того возраста, в каком сейчас Андреич. И дала ему попробовать. И он начал жаждать чупа-чупса.
И еще однажды я купил ему леденец, классического петушка на палочке, в трапезной Нового Иерусалима. И это тоже произвело на него огромное впечатление.
Я, конечно, пообещал. Леденец — это то, что я мог исполнить.
Но я мог и забыть. И, конечно, забыл. Как же я мог забыть!.. Ведь Даша и тетя Аня весь день повторяли мне, что он только и говорит про леденец, который ему везет папа.
Но все-таки я не вошел к нему без леденца. То есть вспомнил просто на пороге дома. Развернулся и поехал искать леденец. А где ты найдешь леденец, когда поздний вечер, ничего уже не работает, ребенку давно пора спать, а он категорически отказывается и ждет отца с леденцом?
В двух продуктовых магазинах не было никаких леденцов. И в каких-то киосках… Нет, ничего такого. Я даже отчаялся. Я представлял себя на его месте… Нет, надо искать...
Я проезжал мимо аптеки и вдруг подумал: ну должны же у них быть какие-то леденцы!
— У нас только такие… — пожала плечами девушка. — Типа чупа-чупса… На палочке… Для горла… С запахом черной смородины.
Я не верил своим ушам.
Я смог остаться честным человеком. Не первый раз уже, кстати.
А Андреич, казалось, не верил своим глазам. И правда на палочке, сиреневый, прозрачный, сияет просто на свету.
После трех подряд чупа-чупсов, слизанных с чудовищной, нечеловеческой скоростью, в мои отношения с сыном вмешалась Даша… Через пять минут Андреич уже спал.
Зато горло не заболит.
___________
А интересно, что Андрей помнит то, что не должен.
Заходит в комнату и говорит маме:
— А помнишь, как ты залезла сюда через окно?
А она-то не помнит.
Но потом находит в себе силы вспомнить: точно, как-то дверь в дом оказалась заперта, так мы через окно, потому что в любом доме есть дверь или окно, через которое можно зайти в этот дом.
Мы и зашли. То есть сначала залез я, потом принял Андреича, который, подчеркиваю это, еще не ходил, а потом проникла в дом и Даша.
То есть это же очень давно было, года два, может, назад. И, видимо, настолько тот маневр потряс его воображение, что Андреич все вспомнил, как только зашел, теперь уже своими ногами, в эту же комнату.
Можем повторить, подумал я.
Таким образом, Андреич помнит, слава Богу, не только то, как стукнулся головой, когда Даша его в машину сажала. Были и более безобидные, а вместе с тем захватывающие моменты.
И тут еще. Баба с дедом приехали и привезли Андреичу в том числе и печенье. И он посмотрел удивленно и обрадованно и попросил уточнить на упаковке, что за вкус. Оказалось, простой пшеничный. То есть, я считаю, лучший.
— Я давно ел такое печенье… — неожиданно говорит Андреич. — О-очень давно-о-о… В Машиной машине…
И даже холодок пробежал по спине, как говорится: да что же это такое!.. Ведь точно! Так же все и было. Андреич уже ходил, но сейчас сидел в машине и засыпал, а не надо было, предстояло продержаться, ибо мы хотели выйти из машины и пойти обедать все вместе. И Маша отвлекала его, чтоб он не заснул в ее машине, печеньем, которое купила для себя, но на такое дело ей даже не жалко было.
И вроде отвлекла даже.
И опять: мы-то забыли, хотя я даже написал про тот случай, а он не забыл ничего. Вкус печенья запомнил.
А что если и дальше так будет?
Ведь в жизни человека есть же случаи, о которых хотелось бы забыть.
___________
Андрея бросает то в жар, то в холод. «Ну, погоди!» и «Три кота» временно забыты, сейчас в топе «Суперкрылья», и только они.
И Андрей с Дашей играет в посылки. Даша-то научилась играть в посылки до рождения Андрея, «Яндекс Доставка» работает бесперебойно, а сейчас, когда, на первый, поверхностный взгляд, нет возможности ездить по магазинам, — и вовсе спасение…
И это — адский конвейер. И недоуменный вопрос Даши к Вечному Курьеру по телефону: «Вы уже приехали?..» — будет преследовать меня в ночных кошмарах и уже преследует… После одного такого вопроса даже мне хочется развернуться, а лучше сразу врезаться в дерево с осознанием того, что все равно я все в жизни делаю не так…
И у Андрея детство будет связано с бесконечными рваными романтичными воспоминаниями о том, как маме все время привозят посылки…
Андреич в конце концов превратил этот беспощадный человеческий конвейер, состоящий из смутной череды распознавания лиц курьеров, в свою игру. Там главный герой, развозящий посылки по всему миру, — Джет. И Андреич работает Джетом.
— Куда я везу посылку? — спрашивает Андреич.
— М-м-м… Давай в Китай! — предлагает Даша.
Хотя мы знаем, что ведь обычно все посылки везут из Китая, причем прямо домой, конечно.
— Кому? — уточняет Андрей.
— Мальчику по имени Чжен Чжан.
— Мама, следи в телефоне!
Мама с готовностью включает отслеживание посылки из «Золотого яблока», Андрей кивает — и полетели.
Вскоре раздается долгожданное:
— «Вы уже приехали?»
Приехали, приехали…
Андреич забирает у курьера посылку и, торжествуя, вручает маме со словами:
— Я Джет, как всегда!
В оригинале, то есть в «Суперкрыльях», Джет говорит: «Я Джет, вовремя, как всегда!» Ну да ладно, пропустили, так тоже хорошо.
Потом Андреич опять забирает у мамы посылку, уже на правах Андреича, потому что Джет, то есть доставщик, ушел, — и открывает ее со словами:
— Давай посмотрим, что там у тебя…
А там Дашино богатство, ее сокровища: тени для глаз, помада для губ… Карандашики какие-то…
Но не карандашики, которых у него и так полно, интересуют Андрея.
— Можно блестки? — спрашивает он, хорошо их зная: первый раз, что ли…
И начинается праздник: в блестках уже сразу все — стулья, скатерть, игрушки, сам Андреич… И мама в блестках, только не там, где рассчитывала…
Но зато вот она, главная мамина радость: можно сразу опять делать заказ из «Золотого яблока», потому что никаких блесток уже больше нет.
Адский конвейер приходит в движение…
___________
Андрей поехал за грибами. И, сразу скажу, не зря съездил.
У него ведь немаленькая история отношений с грибами. И в некотором роде это история противостояния. Он видел много грибов. Про всякие грибы он читал или ему рассказывали. Так что он был подготовлен и на мой вопрос «Какие ты любишь грибы?» ответил сразу и, оцените, безукоризненно:
— Я люблю съедобные.
Оцените: не все так могут. Взять хотя бы тех не очень удачливых соотечественников, которые когда-то пытались подавить восстание грибов в Воронежской области…
Это при том, что сами грибы или, допустим, суп из грибов Андреич пока что не ест, ибо мама говорит, что стоп.
Мы зашли в лес. Он был не очень хорош в начале, Андреич боролся с небольшим буреломом, но молча, ни на что не жалуясь. Только потом, когда мы выбрались на полянку, Андреич признался:
— Мне было трудно.
Потом он огляделся по сторонам и уточнил:
— Это лес?
Я горячо подтвердил. О да, это был лес. Желанный, долгожданный.
— Папа, где заяц? — спросил тогда мальчик.
Оказывается, он ничего не забыл и, видимо, все это время искал глазами зайца, про которого я же несколько дней назад сказал ему, что тот, скорее всего, убежал в лес с озера, где я его, как известно, и засек.
Вот Андрей и запомнил, что заяц убежал в лес. И как только мы оказались в лесу, спросил.
— Может, и найдем зайца, — не покривил я душой. — Но пока будем искать грибы.
— Съедобные? — для верности переспросил Андреич.
— Только! — подтвердил я.
И мы пошли дальше в лес. И снова это было не так просто для Андреича. И опять он с удивительным упорством шел и шел вперед. А ведь там, где я мог перешагнуть через поваленное дерево, Андреич мог только проползти под ним. Или мы с Дашей его перебрасывали.
Я не учел одного. Чем дальше мы заходили, тем дольше было возвращаться. А мне начинало к тому же казаться, что в таком лесу не может не быть белых. Все тут готово было для них. Этот лес ждал их появления или, вернее, явления. Я это просто чувствовал, и все тут. И шел вперед.
— Может, нам с Андрюшей лучше вернуться? — в какой-то момент остановилась Даша. — Только куда идти?
Я показал рукой примерное направление. Но уверенности никакой не было. Лучше им было, конечно, держаться меня. У меня хоть был геотрекер.
Но Даша решила все же вернуться. Я сделал еще пару шагов вперед… И тут…
Ну все, началось. Я увидел первый белый.
Потом его нашел и Андреич. При помощи «тепло-холодно», но сам. Странно Андреич на него смотрел (и еще кто на кого). Внимательно, с огромным интересом, но и осторожностью, впрочем. В общем, как надо смотрел.
Потом нашли второй, уже совсем большой, на толстой ножке с широкой шляпкой… Потом лисички и опята. Опять белый… Пошло дело-то!
В какой-то момент Андреич сказал:
— Спасибо, папа!
То ли ветку я придержал за собой, то ли подождал его в нужный момент.
То ли он просто понял что-то.
Спасибо, говоришь? Что ж, и ведь было за что.
И главное, вышли-то без хлопот! Геотрекер же!
В машине всю дорогу был какой-то просто невероятный грибной запах. Опята, я думаю…
Меня, по-моему, немного трясло.
И не на ухабах.
___________
Андрей проходил диспансеризацию в клинике «Мать и дитя». Там еще Маша с Ваней проходили диспансеризацию.
Эта диспансеризация, по моим представлениям, была расширенной, потому что делали, например, УЗИ сердца.
И вот бывает же иногда, что в исследователи маленького сердца достанется доктор с большим сердцем.
Но сначала она делала УЗИ живота, или, если правильно, брюшной полости.
— Давай проверим, — говорила доктор Андрею, — есть ли у тебя в животике печенье. Или у тебя там яблоко?.. Чем тебя мама кормила?
И она показывала Андреичу его животик на экране и искала там печенье.
С одной стороны, казалось бы, что такого? Технология… А с другой — много вы видели таких технологов?..
— Где яблоко?! Где печенье?.. — волновался Андреич, вглядываясь в кромешную, казалось, и таинственную темень межреберных пространств на экране.
— Пока не вижу, — пожимала плечами доктор. — Если не найдем, выпишем тебе рецепт на печенье, чтобы мама накормила.
— И папа, — верно поправлял ее Андреич.
Ведь это я, в конце концов, устраиваю ему дождь из печенья с балкона второго этажа.
Так доктор все посмотрела, осталась очень довольна и выписала рецепт на печенье и яблоко.
Андреич тоже остался очень доволен, долго потом носился с этим рецептом и наконец предъявил его мне.
Но пока что доктор уже начинала делать УЗИ сердца.
— Какое у тебя доброе сердце! — говорила она Андреичу.
Он мечтательно и благодарно улыбался.
— Давай теперь послушаем, что сердечко говорит? — спрашивала она его.
— Давай! — безоговорочно соглашался он.
А ей, конечно, надо было послушать звук сердца.
— Шу-шу-у!.. Шу-шу-у-у…
— Андрюша, — говорила доктор, — слышишь, как шумят волны?.. Шу-шу-у-у… По-моему, твое сердечко хочет на море…
Андреич страстно кивал.
На прощанье, а уходить он не хотел, и казалось даже, что она не хочет отпускать его, доктор подарила Андреичу одну машинку из двух, которые у нее были для работы с такими мальчиками, а потом по велению своего большого сердца отдала и вторую.
Андреич все-таки приворожил ее своей сердечностью.
— Мама, — говорил Андреич за ужином, — мое сердечко хочет на море!
— Мое тоже, — вздыхала мама.
Потом он прислушивался к себе и говорил:
— Мое сердечко разговаривает. Слышишь?..
Точно: тук-тук, тук-тук… Раньше он этого не замечал. Но доктор…
Андреич, кажется, понял, что у каждого человека есть сердечко, которое и разговаривает, и плачет, и, чем черт не шутит, смеется, и надо обязательно к нему прислушиваться, потому что оно делает все это очень тихо.
— А когда сердечко плачет? — и правда спрашивал Андреич, так что у меня сердце екало.
— Когда человек расстроен, тогда сердечко плачет, — отвечала мама.
— Мама, мы поедем на море, и твое сердечко не будет плакать, — делал очень точные выводы этот сердцеед.
— Ты думаешь?.. — переспрашивала Даша, посматривая на меня.
Можно предположить, конечно, что они сговорились.
Но если и сговорились, то со мной.
___________
Мы вышли из дома, сели в машину и поехали проводить Ваню в аэропорт. Уж поехали так поехали: все поехали, и в первую очередь Андреич. Минут через десять только выяснилось, что Андреич забыл надеть свои сандалики. Дошел до машины, сел и поехал.
Это было очень плохо, конечно: как же голыми ногами ходить по аэропорту? Но и возвращаться было поздно.
— Ну и что, — говорю. — Ничего! Найдем магазин уже там и купим ему сандалики.
Все равно ему, кстати, нужны были новые сандалики.
И мы приехали. Нам сказали, что можно купить сандалики в магазине «Винни». Пришли в магазин.
— Нет, — говорит нам девушка в магазине, — никаких сандаликов у нас нет. Да, были, но давно. И вообще никакой детской обуви нет. Но правильно, была.
И времени, я смотрю, у нас тоже уже нет.
— Ладно, — говорю, — а что у вас есть?
— А вот, — с готовностью отвечает она, — есть отличный скутер! От 3 до 7 лет. Вам точно подойдет.
Я сначала хотел рассмеяться ей в лицо, а потом задумался: да ведь скутер — это и есть выход, когда нет сандаликов. Человек рулит, а ноги у него стоят на защищенных подножках, просто под одной ногой еще педаль газа.
Человеку не нужно ходить ногами, когда у него есть скутер. И не нужны ему никакие сандалики.
— А сколько, — говорю, — стоит скутер?
Тут оказалось, что еще и не дорого. Сандалики, конечно, дороже, но на сандаликах далеко не уедешь. Скутер сам тебя везет, а далеко ты зайдешь на сандаликах? Куда они тебя заведут?.. Вот именно.
Так что купил я, конечно, скутер, похожий на маленький, плотно сбитый мотороллер.
Андреич смотрел на меня с сомнением, по-моему. Он не до конца понял, как это на него вдруг такое свалилось и может ли он верить не то что мне, а даже самому себе и своему счастью.
Но я ему все объяснил. И про сандалики, и про скутер. И он поехал. За три минуты он научился включать задний ход, он лавировал, лавировал и вылавировывал в толпе людей, не очень-то расступавшихся перед ним.
Потом мы заехали в продуктовый магазин. Он ехал мимо полок и собирал урожай яблок, слив и груш, а также хлеба, и это было зрелище. Потом я зашел в парикмахерскую… А он заехал…
И так — чуть не весь день.
И ни разу ему не понадобились сандалики, вот ведь какое дело.
Потому что у него есть скутер.
Вот как полезно иногда забывать надеть сандалики.
___________
Андреич решил попить чаю в «Кофемании» и навел меня на мысли.
Мы пьем чай, и чего? Да ничего такого. Выпили чаю, иногда больше понравилось, иногда меньше. Чаще меньше, чем больше.
Но вот решил выпить чаю Андреич.
Во-первых, это был густой малиновый чай. Во-вторых, горячий.
— Ничего, что горячий? — спросил его официант.
— Ничего, — кивнул Андреич. — Он же остынет.
Официант оценил дальновидный подход Андреича: понимающе кивнул.
И Андреич начал ждать.
Принесли чайник. Андреич старательно наблюдал, чтобы налили как можно больше, до самых краев, и сильнейшие переживания отражались на его страдающем лице. Официант наливал чай, а я переживал так, как он сейчас, последний раз, кажется, когда в детстве провалился в прорубь…
Потом, когда официант остановился в миллиметре от края чашки, мальчик облегченно вздохнул и начал ждать, пока чай остынет.
— Смотри, — говорил он мне, — пар идет! Смотри!.. Малиновый пар!
Я смотрел и видел: из чашки малиновый пар идет! Вот это да!
Я тоже уже был захвачен этой чайной церемонией.
Потом он начал дуть на свой чай. Неспешно, с праздным удовольствием, со знанием дела.
И ждал. Он весь отдавался этому ожиданию, глаза его были устремлены на эту чашку, он не хотел и не мог оторваться от ежесекундного созерцания. Он остужал чай усилием своей стальной воли…
Нет, ну разве с такой страстью мы пьем чай? Мы, жалкие взрослые людишки, больше озабоченные тем, что дороговат стал малиновый чай-то…
А для него это было событием вселенского масштаба. Да, многое решалось в эти мгновения. Вселенная могла бы погибнуть, если бы чай оказался не тот. Мир бы рухнул и разбился. Его личный хрустальный мир уж точно.
Потом он решился попробовать чай.
— Папа, помоги, — попросил он, понимая, что не справится в одиночку, потому что налито под самый верх и потому что он обязательно прольет…
И оказалось горячо, но вкусно.
Так вкусно, что он долго нюхал чай и требовал, чтобы в этой части церемонии приняли участие и Даша, и тетя Аня, и сам официант (его мы вычеркнули).
Потом он начал наконец пить и сам, и делал он это с видом исследователя, наткнувшегося на золотую жилу. Он никуда не спешил, а когда закончил, слез со стула, подошел ко мне и выдохнул прямо в лицо.
— Вкусно? — спросил он.
И он для верности еще подышал мне на руку.
— Очень, — сказал я.
То есть, как всегда, чистую правду.
И заказал еще малинового чаю.
___________
Андреич проснулся, огляделся по сторонам — и что-то не сработало.
— Где я? — спросил он.
— На море, — сказал я. — Ты же так хотел.
Он огляделся по сторонам.
— Тут нет моря, — сказал он.
И правда, кресла я видел, кровать видел и стол, а моря не было, не поспоришь.
В очередной раз я подумал, что с такими мальчиками надо точнее выражаться.
— Поехали домой, — сказал Андреич. — Я хочу домой.
— Здесь теперь наш дом, — сказал я.
Губы мальчика задрожали. Он не был готов к такому.
— А здесь есть игрушки? — переспросил он, справившись с собой.
— Ты же с собой привез много игрушек, — напомнил я. — И в аэропорту мы купили эвакуатор с машинкой, а также машинку с прицепом и тягач с грузовиком. Уже можно развернуться.
— Я умею развернуться, — кивнул Андреич.
Я согласился: это уж точно, причем так, что мало никому не покажется.
Потом я опять подумал, что надо следить за словами: он же, видимо, говорил про развороты на машине.
— Нет, я хочу домой, — подумав и все взвесив, снова сказал Андреич.
— Но дома нет моря, — сказал я.
— Здесь тоже нет моря, — развел руками Андреич.
Конечно, мы приехали, когда стемнело.
Тогда я открыл дверь.
За дверью было море.
Андреич, наверное, готовился к этому, а все равно ахнул.
— Папа, — сказал он, — красотища какая.
— Что? — удивился я.
Я никогда не слышал от него такого слова. И, как выяснилось, никто не слышал.
— Красотища! — повторил Андреич.
— Да, так и есть, — с облегчением подтвердил я.
— Папа, поехали домой… — с мольбой в глазах сказал Андреич.
___________
Так-то все хорошо, но как же мы не уследили за жвачкой?.. Жвачка была в баночке (все знают такую баночку Mentos), круг-лая и разноцветная. И Андреич улучил момент и попробовал, вкусил. Сначала очень несмело, а потом распробовал и возликовал. И жизнь превратилась в кошмар. Нет, не его.
Ведь надо же отобрать у него жвачку. Во-первых, спрятать баночку. Сделано. Но выяснилось, что он предусмотрительно успел рассовать шарики по всем карманам и еще в какие-то места, откуда время от времени теперь торжествующе доставал.
Когда распихивал — может, это была просто игра, и даже скорее всего, но она оказалась чрезвычайно полезной. А жвачка — вредной. И сам мальчик сразу стал очень вредным. Он делал вид, что не слышит, что говорят ему мать и отец, а когда все-таки слышал, потому что это было уже громко, то отказывался понимать.
Я рассказал Андреичу, что если продолжать есть жвачку, а он же именно ел, и с большим наслаждением, а главное, мы не были уверены, что поев, по привычке, приобретенной за годы, не глотал… — то у него скоро не будет зубов и нечем будет есть яблоки.
Мне казалось, это аргумент.
Мы говорили ему, конечно, что жвачку не глотают, но боюсь, были неубедительны.
Он отказывался менять жвачку на очень серьезные вещи. А ведь я объяснял ему, что если он будет продолжать эксперименты со все возникающей из ниоткуда и пропадающей в никуда жвачкой, то в его жизни больше не будет ни омлета, ни колбасы, ни пиццы… На пицце он один раз сломался и в полном отчаянии достал жвачку изо рта. Но потом справился с собой и мужественно продолжал жевать жвачку.
И он, конечно, до конца не понимал, что это такое. Вроде не еда, но чуть ли не вкуснее, чем еда. И что она делает там, во рту, что становится так вкусно, как это работает? Вопросы, похоже, встали перед ним уже во весь рост, раз он попросил у мамы телефон — и мы не сразу поняли, что он с ним делает.
А делал он очень непростую вещь: он снимал свой открытый рот со жвачкой и анализировал ее. То есть он жевал, высовывал ее на кончике языка, кривлялся, потом занимался изучением жвачки, воспроизводя видео по 150 раз подряд. Вопрос жвачки как таковой нашел своего кропотливого исследователя.
Одна только мысль, более или менее спасительная, не давала нам покоя: когда эти шарики у него уже наконец закончатся?! И в какой-то момент они ведь закончились, потому что он перестал жевать и опять начал говорить.
Звуки родной речи приободрили нас.
Потом он подошел ко мне и сказал:
— Папа, я нашел жвачку! Там еще много!
Приступ тоски в моих глазах (одна только мысль стучала в моей голове: плохо спрятали баночку…) был, видимо, таким острым, что Андреич решил привести меня в чувство:
— Я так пошутил!
Но не-е-ет, я не уверен.
___________
На отдыхе с детьми происходят странные вещи. А тем более с такими, как Андреич.
Вот, например, он пошел поесть в разгар дня. Ел-ел свою котлету, а потом, ни слова не говоря, уснул, как в тот раз в катере. Только теперь с котлетой во рту. И у него даже не осталось сил прожевать ее. Даша еле успела подставить коленку ему под голову.
Что ж, изнемог парень, но все-таки как-то преждевременно. Мы даже беспокоились, с тревогой вглядываясь в ангельский лик.
Потом мы донесли его до кроватки. Ну что значит «мы»? Он был в полном смысле слова на Маше.
И только когда она опустила его в кроватку, он вдруг открыл глаза и спросил ее:
— Ты кто?
Ответить она не успела. Он продолжил:
— А, ты Маша…
Потом Андреич увидел маму, тоже склонившуюся над ним.
— Я заснул, чтобы сделать тебе сюрприз, — сказал он Даше.
Это была попытка оправдания.
И разговаривал он с нами как после наркоза. Когда люди, как известно, говорят правду, ничего, кроме правды, и даже слишком много правды (ну давайте, скажите, что слишком много правды не бывает).
Затем он старательно дожевал котлету, хранившуюся у него во рту.
И уснул уже на три часа.
Проснувшись, Андреич дал о себе знать. Ведь мы были в другой комнате. И он громко крикнул:
— Я готов!
К чему — мы могли только догадываться.
Но мы догадывались.