Московские древности: Успенский собор Московского Кремля

Алексей Паевский

В прошлый уикенд Москва отмечает день города, 878 лет со дня своего «основания». Кавычки здесь вполне уместны, поскольку история города отсчитывается от первого упоминания города в летописи. Под 1147 годом Ипатьевская летопись сообщает о встрече князя Юрия Долгорукого с друзьями и союзниками — новгород-северским князем Святославом Ольговичем, его сыном Олегом и другими: «Приди ко мнѣ брате въ Московъ. Ст҃ославъ же ѣха къ нему съ дѣтѧтемъ своимъ Ѡлгомъ». Археологически же город так же прослеживается как минимум до середины XII века, хотя есть и попытки «удревнения» Москвы, равно как и контраргументы. Но это — не тема сегодняшнего материала. Важно, что в сентябре мы традиционно отмечаем день столицы нашего государства, и что через два года Москва официально отметит 880-летие. И к этому празднику портал «Российские древности» решил сделать Москве подарок — в инициативном порядке сделать описание всех древностей города в его текущих границах. И начнем мы с одного из символов древней Москвы, одного из самых древних полностью сохранившихся зданий столицы — Успенского собора Московского Кремля.

Успенский собор на фото Н. Найденова, 1883 г.

Предыстория. Часть 1. Храм Ивана Калиты и до него

Современное здание Успенского собора в Кремле насчитывает более полутысячи лет собственной истории, но и предыстория здесь тоже очень богата.

Хорошо известно, что первый Успенский собор на Руси появился в Киеве, в Киево-Печерской лавре в XI веке. Самый известный Успенский собор XII века — сохранившийся собор во Владимире, строившийся в два этапа Андреем Боголюбским и Всеволодом Большое Гнездо. Есть вероятность, что уже в это время на Боровицком холме существовал деревянный собор именно с этим посвящением. Во всяком случае, раскопки, проведенные внутри и вокруг современного здания фиксируют здесь большое кладбище, самые ранние могилы которого относятся именно к XII веку. Причем если по краям кладбища мы обнаруживаем бедные захоронения в бересте или колодах, то в центре современного здания — погребения с богатым инвентарем, свидетельствующие о том, что здесь (вероятно, в стенах деревянного здания) тоже существовал Успенский храм.

Есть и летописное упоминание о храме Успения с Дмитриевским приделом в Кремле еще до строительства первого известного нам по источникам каменного Успенского собора: «В лето 6833 (1325 год) князь Дмитрий Михайлович иде в Орду и уби великого князя Юрья… Тогда же привезешаиз Орды великого князя Юрия Даниловича в первую субботу поста». Так в Ермолинской летописи, к которой Львовская добавляет: «Положиша его во церкви Святые Богородица честнаго Успения, во приделе святого Димитрия». Стало быть, по мартовскому счету лет Юрий Данилович был привезен и похоронен в феврале 1326 года.

Таким видел Успенский собор в конце XIV века (с северным приделом Поклонения вериг апостола Петра) Аполлинарий Васнецов. Картина «Оборона Москвы от хана Тохтамыша. XIV век»

Какой тогда была церковь? Весьма вероятно, деревянной, поскольку именно в том же 1326 году князь Иван Данилович Калита начинает строительство каменного Успенского собора. Однако любопытно, что в 1985 году Владимир Федоров опубликовал несколько статей, в которых заявил, что раскопки в Успенском соборе обнаружили не два, а три каменных здания, предшествующих нынешней постройке, и самый первый, маленький храм, о котором нет ни слова в летописях, связывался с некоторой Дмитриевской церковью конца XIII века. Там же были обнаружены некоторые белокаменные зооморфные фигуры, которые Г.К. Вагнер также атрибутировал концом XIII века.

Те самые белокаменные фигуры

Однако более поздние исследователи (например, Сергей Заграевский) категорически не согласны, и атрибутируют белокаменные находки как остатки одного небольшого храма Ивана Калиты. Сейчас мы не будем вдаваться в тонкости научной дискуссии, тем более, что статьи и монография, которые мы цитируем, доступны онлайн. Вероятно, новые исследования позволят окончательно решить этот вопрос.

Сводный план всех четырёх (?) построек по Федорову: 1 — XIII в, 2 — 1326-1327 гг., 3 — собор Кривцова и Мышкина, 4 — храм Фиораванти

Существует несколько реконструкций постройки Ивана Калиты, напоминающие постройки раннемосковского зодчества – собор Спасо-Андроникова монастыря или Успенский собор на Городке в Звенигороде. Предполагается, что здание имело ступенчато повышенные подпружные (подпорные) арки, которые снаружи отражались в рядах кокошников.

Храм Ивана Калиты. Реконструкция С. Заграевского

Храм Ивана Калиты. Реконструкция Н.Воронина

Предыстория. Часть 2. Храм Кривцова и Мышкина

Успенский собор Ивана Калиты простоял без малого полтораста лет — и пришло в ветхость. Как считают исследователи, главная причина — пожары. Конечно, в постоянных пожарах белый камень не горел, но крошился, расседались своды, стены теряли прочность. После очередного пожара 1 августа 1470 года храм почти рухнул, через три дня после пожара обрушился северный придел храма — церковь Поклонения вериг апостола Петра, — и митрополит Филипп I Московский, уроженец Константинополя, начал строить свой собор.

Филипп I. Пелена из мастерских Ирины Годуновой

И этот собор должен был стать уже совсем другим: в 1471 году Москва присоединила Новгород, становясь большим государством с централизованной властью. Новой Москве требовался новый главный храм, который связывал бы ее со «старыми временами», но превосходил бы ее. «Эталоном» был выбран Успенский собор во Владимире, однако в техзадание был включен пункт «чтобы чуть-чуть побольше». Был даже объявлен своего рода тендер — за очень вкусный госзаказ боролись два известных подрядчика — Василий Ермолин, который уже выполнял ремонт Кремля и реставрацию рухнувшего древнего Георгиевского собора в Юрьеве-Польском, и Иван Ховрин-Головин. «Тендер» выиграл Ховрин-Головин, который вместе с Филиппом пригласил двух зодчих — Ивана Кривцова и Мышкина (о нем мы знаем только фамилию).

Кроме имен, о зодчих храма 1472-1474 года неизвестно ничего. Впрочем, упоминание имен в средневековой культуре уже говорит о многом.

Храм строился вокруг стен ветхого собора Ивана Калиты, чтобы без нужды не тревожить могилы митрополитов, которых традиционно хоронили в соборе. Только когда стены нового храма вывели на высоту человеческого роста и в стенах сделали ниши для рак святителей, стены и полы старого собора разобрали. Мощи святителей Петра, Киприана, Фотия и Ионы перенесли на новые места упокоения, при этом мощи Ионы оказались нетленными. Возле гробницы Петра в алтаре строящегося огромного собора поставили временную деревянную Успенскую церковь для того, чтобы не прекращать службы, важные для государства. Именно в этой временной деревянной церкви 12 ноября 1473 года венчался Иван III с византийской принцессой Софьей Палеолог — и тем самым Москва символически подхватила эстафету «правильного» христианства от павшего двумя десятилетиями ранее Царьграда.

Иван III на российской почтовой марке

В мае 1474 года новый храм уже был возведен до сводов: «…възделана бо бе уже и до сводов, их же сведе верхъ болшеи здати на них». Из чего становится ясно, что, как и владимирский Успенский собор, московский храм тоже был бы пятиглавым. «Был бы» мы говорим потому, что на Страстной неделе в том же мае, вечером Великой Субботы случилась катастрофа. К тому времени храм, пусть и недостроенный, был уже местом времяпрепровождения горожан — они понимались на леса для того, чтобы посмотреть на город с высоты и понаблюдать за строительством глав и сводов. Так вот, тем вечером все спустились вниз, кроме одного отрока, сына князя Федора Пестрого, который вдруг услышал треск и шум падения камней. В Москве случилось землетрясение — редкость, но храм его не выдержал. Творение Кривцова и Мышкина рухнуло и лежало в руинах.

Разумеется, последовало разбирательство. Иван Васильевич тоже бывал грозным, и позвал сторонних экспертов — известных своим умением псковских мастеров. Вердикт был не в пользу зодчих: землетрясение, конечно, было, но главный изъян — в недостаточно клейкой извести, скреплявшей бут. Кривцов и Мышкин строили храм в технике бутовой кладки — выкладывалась наружная стенка, внутренняя, а меж ними насыпали щебень и заливали известковым раствором. Если известь оказывалась не очень клейкой, то щебень в итоге спускался вниз и распирал, раздвигал стенки. А в северной стене еще и лестницу на хоры проложили. Вот северо-западная часть здания и рухнула.

«Отлично. Может быть, тогда вы и построите новый храм?» — вопрошал Иван III (Филипп после очередного пожара, уничтожившего митрополичий двор в 1473 году, слег и умер, все хлопоты заказчика перешли к царю). «Нет, спасибо, мы останемся, пожалуй, экспертами», — ответили псковичи, оценив риски.

Пришлось Ивану отправлять (по совету молодой жены Софьи Палеолог) русского посла в Италии Семена Толбузина на поиски мастера-итальянца.

Соборная площадь в конце XVIII века на акварели Дж. Кваренги. Успенский собор — левее Ивана Великого

Зодчий

Заказать себе зодчего из Италии в конце XV века было нормой для европейских руководителей. Толбузин сумел уговорить за очень приличные деньги — 10 рублей в месяц — приехать в Москву болонского архитектора, который в то время в Италии был более известен как талантливый инженер. Слава зодчего к Аристотелю Фиораванти придет уже после постройки Успенского собора в Москве. А до того он чеканил монету, лил колокола, построил 42-километровый водопровод, передвинул 25-метровую колокольню церкви Санта Мария дель Темьо (башню Маджоне) на 13 метров в Болонье, работал на службе у миланского герцога Франческо Сфорца и венгерского короля Матиуша Корвина. Был в «активе» универсального человека и арест по обвинению в фальшивомонетничестве. Правда, обошлось без последствий – но, видимо, это был еще один аргумент за командировку в далекую Россию. К слову сказать, словосочетание «универсальный человек», homo universale, мы употребили не зря: самому известному «универсальному человеку», Леонардо да Винчи, на момент катастрофы в Москве исполнилось 22 года. Фиораванти на тот момент было уже почти 60 лет. В 1475 году Фиораванти прибыл в Москву, на Велик день (на Пасху). «Взят же с собою тот Аристотель сына своего Андреем зовут, да паробка, Петрушею зовут» — пишет Первая Софийская летопись.

Это был очень образованный человек — в письме Сфорца, отправленном из Москвы, он пишет, что шлет ему в подарок — как равному — карельских кречетов, и по памяти практически безошибочно цитирует Данте.

После завершения постройки Фиораванти оставался в Москве (хотя и порывался уехать на родину, за что даже попал под арест). Судя по всему, именно ему принадлежит план современного московского Кремля, во время похода на Новгород Фиораванти строил понтонный мост через Волхов, он заведовал пушками при Иване III и, возможно, именно его пушки решили исход стояния на Угре. Ему было поручено организация чеканки монеты.

Историк искусства Татьяна Матасова предположила, что, мысля ренессансными категориями, Фиораванти мог перейти на службу к брату Ивана III Андрею Большому, что опять же очень не понравилось великому князю (в скобках адресуем читателя к прекрасному интервью с Татьяной о Фиораванти). Кстати, она же считает, что с Аристотелем был заключен не просто «ряд» (подрядный договор о строительстве храма), но полноценный контракт, в котором прослеживаются характерные для итальянцев юридические черты (такие, как, например, перечисление навыков, которые мастер предполагает использовать на службе у заказчика). И этот, не дошедший до нас в оригинале договор, нашел отражение в Московском летописном своде 1479 года.