С точки зрения среднестатистического европейского обывателя в 1940-е гг. страны Латинской Америки оказались на периферии общемирового конфликта. Между тем, Гватемала, Гондурас, Сальвадор, Коста-Рика, Панама, Куба, Гаити, Доминиканская Республика и Эквадор объявили войну державам «оси» сразу после вступления в нее США в начале декабря 1941 г. В этом же месяце Мексика, Колумбия и Венесуэла разорвали дипломатические отношения с Германией и ее союзниками. В январе 1942 г. Бразилия созвала в Рио-де-Жанейро совещание министров иностранных дел стран Южной и Северной Америк, чтобы выработать общую политику обороны континента. В мае 1942 г. войну Германии объявила Мексика, в августе того же года –– Бразилия, в 1943 г. –– Боливия и Колумбия.
Таким образом, к началу 1940-х гг. почти все страны Латинской Америки оказались по одну сторону баррикад с СССР, что позитивно отразилось на темпах дипломатического оформления советско-латиноамериканских отношений. Ряд центральноамериканских государств был охвачен движением солидарности с Советским Союзом, одним из идейных вдохновителей которого стал чилийский поэт Пабло Неруда, в дальнейшем удостоенный Сталинской премии «За укрепление мира между народами» [1].
При этом власти Чили, народ которого представлял П. Неруда, как, впрочем, и руководство Парагвая, Перу, Венесуэлы, Уругвая долгое время ограничивались формальным разрывом отношений со странами «оси». Решение о вступлении в войну было принято ими только в феврале 1945 г. Дольше всех –– до марта 1945 г. –– сохраняла нейтралитет Аргентина.
Однако уже с 1942 г. определенные круги гитлеровцев начали готовить пути к отступлению. Естественно, в фокусе их внимания оказались те страны Латинской Америки, в которых еще до войны сложились германские колонии, в некоторых случаях –– филиалы крупных оружейных концернов, отделения банков Третьего Рейха.
В результате после поражения Третьего Рейха в Южную Америку сбежало около девяти тыс. нацистских преступников; пять тыс. отправились в Аргентину; до двух тыс. оказались в Бразилии; менее одной тыс. поселились в Чили, остальные начали новую жизнь в Парагвае и Уругвае.
Как отмечают историки Хорхе Камараса и Карлос Бассо Прието, в своей книге «Америка нацистов», вышедшей в 2014 г., послевоенное бегство нацистов в Латинскую Америку стало возможным благодаря многочисленным существовавшим ранее сетям и контактам между европейским фашизмом и правыми силами в регионе, включая высокопоставленных правительственных чиновников, что сделало регион «идеальным убежищем для людей Гитлера» [4]. Сыграло свою негативную роль и попустительство со стороны ближайшего соседа — США, чье противодействие фашизму на американском континенте носило ситуативный характер, и завершилось с развертыванием послевоенной кампании по поощрению антикоммунизма.
В довоенное время в таких странах как Аргентина и Чили, где правящий класс находил унизительным отождествление себя с метисами и стремился к «европейскости», немцы как представители «белой расы» ассоциировались с либерализмом и прогрессом. Когда в XX веке сгустились «идеологические тучи», либерализм превратился в фашизм, а прогресс –– в регресс. Таким образом, латиноамериканский фашизм возвел себя на вершину уже существующей расовой иерархии. В дальнейшем правый экстремизм профашистской ориентации оказал значительное влияние на политическую культуру отдельных государств Латинской Америки. Специфика коллективной памяти о Второй мировой войне в этих странах определяется наличием связи (и даже преемственности) между европейским национал-социализмом 1930-х гг. и 1940-х гг., более поздними правыми движениями в государствах региона, включая диктатуры 1970-х гг. в странах Южного конуса (Аргентина, Чили, Уругвай), и нынешними правыми популистскими силами.
Уже можно утверждать о формировании интеллектуальной традиции социальной рефлексии трагического опыта прошлого столетия. Детальное изучение свидетельств жертв диктаторских режимов Латинской Америки позволяет обнаружить «символические переносы» в транслируемых ими нарративах. Так, например, большая часть бывших политических заключенных региона Южного Конуса описывает соответствующий драматический период своей жизни в терминах Холокоста.
В мире после Второй мировой войны Холокост представляет собой пример универсальной и беспрецедентной трагедии. Безусловно, отголоски Холокоста находят отражение и в коллективном воображаемом стран Латинской Америки. Это позволяет выстраивать отношения подобия, которые, будучи использованы как универсальные тропы исторической травмы, служат объяснению окружающей реальности.
Факт массового уничтожения нацистами евреев во время Второй мировой войны не относится к травматическому опыту населения латиноамериканских стран, но присутствует в коллективной памяти народов региона за счет интегрированности в общемировое культурное пространство. В первую очередь, речь идет о коллективной памяти европейских послевоенных иммигрантов, успешно инкорпорированной в культурный капитал латиноамериканских стран. Как отмечается в работе «Осада памяти: опыт психологов в условиях военных диктатур в Южной Америке», вышедшей под редакцией Орасио Рикельме: «непосредственное присутствие испанских и еврейских иммигрантов, сбежавших от ярости франкистов и нацистов, вызвало глубокий отклик во всей культурной сфере Латинской Америки» [11].
Катализатором развития движений по увековечиванию памяти жертв диктатуры стало развернувшееся в мировом сообществе обсуждение преступлений нацизма. Сформировавшийся вокруг этой темы дискурс предоставил латиноамериканцам готовый словарь для объяснения их недавнего прошлого, а движения antifa послужили референтной моделью для формирования ассоциаций родственников тех, чьи близкие были уничтожены или исчезли в ходе военной диктатуры.
Подтверждением этому тезису могут служить выдержки из мемуаров и интервью бывших политзаключенных. Так, уругвайский поэт Маурицио Розенкоф, арестованный за принадлежность к Национальному освободительному движению «Тупамарос», в своих «Воспоминаниях из застенок» следующим образом описывает облик своих собратьев по несчастью: «их внешний вид был таким же, как у обитателей Треблинки. Изможденные, Эль Пепе [речь идет о Хосе Альберто Мухика Кордано, известном также как Эль Пепе, уругвайском политике, президенте Уругвая в 2010–2015 гг., участнике леворадикального партизанского движения «Тупамарос», он был схвачен и провел в военных тюрьмах 14 лет — прим. автора] с резко обозначившимся носом и ввалившимися губами; Вы [Элеутерео Фернандес Уидобро, уругвайский политический деятель, писатель и публицист — прим. автора], скелетообразный, пожелтевший, с кожей, обтянувшей сузившийся череп, теряющийся в шапке футбольного клуба “Пеньяроль”» [7].
Нубия Бекер, прошедшая через пыточный центр «Вилла Гримальди», вспоминает: «Мы были загнаны в бараки, содранные с бараков нацистских концентрационных лагерей» [2].
Адольфо Коззи передает свое первое впечатление от лагеря «Чакабуко»: «смог распознать периметр, окруженный колючей проволокой и сторожевыми вышками, такими же как в фильмах о немецких концентрационных лагерях для евреев» [5].
Мигель Лоунер, описывая остров Доусон, с горечью констатирует: «Также как и в гитлеровской Германии, многие чилийцы закрыли глаза и заткнули уши, отказываясь видеть то, что происходило в домах их собственных соседей» [8].
В своем рассказе о событиях на острове Доусон Аристотелес Эспанья проводит аналогию с интернированными евреями периода Второй мировой, цитируя следующий диалог: «Это долгая песня — сказал мой друг эль Пелле Уррутия — между тем, я очень голоден. Также как и я — был мой ответ — и мне вспомнились фильмы о заключенных. О еврейских заключенных, я вспомнил» [6].
Важно отметить, что и Аристотелес Эспанья, и ранее упоминавшийся Адольфо Гоцци, были подростками на момент своего попадания в тюрьмы и принадлежали к поколению, не имевшему личных воспоминаний о Второй мировой войне.
Холокост как элемент социального воображаемого –– часть культурного капитала представителей демократических сил, позволяющая вербализировать то, что не имеет имени. Но одновременно с этим образ Холокоста был задействован в картине мире поборников диктатур. О том, что к метафорам Холокоста прибегали даже военные, свидетельствует письмо уругвайского правозащитника Адольфо Ваcсена, задержанного в 1972 г. и умершего в заключении в 1984 г. Пересказывая близким содержание своего спора с командиром войсковой части, он отметил: «Посреди спора весьма “учтивого”, но крайне яростного, у офицера случайно вырвалась фраза: “Да, в действительности, нам следовало бы делать из вас мыло”» [9].
Воображаемое Холокоста с его исключительностью приводит к появлению некой идеальной модели экстремального пика, в соотнесенности с которым обречены выстраиваться все последующие аналогии. В каком-то плане это готовые схемы описания судьбы для политических заключенных любой эпохи.
Как было отмечено британским историком культуры Питером Берком: «пускай индивиды вспоминают в буквальном, физическом смысле, однако именно социальные группы определяют, что является “памятным”, и каким образом это будут вспоминать» [3]. Так, воспоминания и сопровождающие их проекции и переносы формируют часть некой реальности, понимаемой в качестве объективной, которая в конечном итоге представляет собой социально обоснованную субъектность. Текст о реальности, созданный на основе памяти, не есть реальность и не есть память. Это еще одна трансформация, осуществляемая посредством письма и чтения.
Признание латиноамериканского аспекта Второй мировой войны не только приобщает регион ко всему спектру глобальной истории двадцатого века, но и подчеркивает, что жестокость и произвол правления, от которых так часто страдала Латинская Америка, не отделены от политических событий в остальном мире.
Д. Трамп и ориентировавшийся на него бывший президент Бразилии Ж. Болсонару — яркие примеры, подтверждающие этот тезис. Аргентинский историк, заведующий кафедрой истории Новой школы социальных исследований Федерико Финчельштейн, чьи исторические исследования проследили прямую линию от фашизма XX века к популизму XXI столетия, описал тактику бразильского лидера как взятую «прямо из нацистского учебника». При этом сам Ж. Болсонару утверждал, что брал пример с Уинстона Черчилля. В своем первом обращении по телевидению после победы на выборах он показал португальский перевод «Воспоминаний о Второй мировой войне» У. Черчилля и сказал, что его правительство будет вдохновляться «великими мировыми лидерами».
Осмысление опыта Второй мировой войны с учетом его встроенности в лечение социальных травм военных диктатур стран Латинской Америки требует формирования новых смысловых опор идентичности. Однако направление поиска этих опор пока еще не определено. Хорошей метафорой этой неопределенности служит судьба двухметрового бронзового носового орла с нацистского линкора «Адмирал граф Шпее», затопленного командой в бухте Монтевидео в 1939 г. Судно было извлечено со дна в 2006 г,. и в 2022 г., когда был наконец-то решен вопрос о собственности на обломки, президент Уругвая Луис Лакалье Поу торжественно заявил, что «символ насилия и войны, хищник с распростертыми крыльями» трудами художника Пабло Атчугарри превратился в символ мира — голубка. Но в последний момент Л. Лакалье Поу принял решение притормозить реализацию данного проекта. Глава государства отметил, что, если кто-то хочет добиться мира, он в первую очередь должен гарантировать единство, а это инициатива по переплавке «хищника» в «голубку» явно ему не способствовало. Между активной проработкой национального прошлого, сопряженной с риском разрушения социальной сплоченности, и сознательным умолчанием, страхующим общество от появления еще одной линии размежевания, политическое руководство большинства латиноамериканских стран склонно выбирать последнее.
Список литературы
1. Сизоненко А.И. СССР и Латинская Америка во время Великой Отечественной войны. Латиноамериканский исторический альманах. 2016. № 16. c. 141-148.
2. Becker N. Quienes éramos: una agenda para recordar / Memorias de ocupación. Violencia sexual contra mujeres detenidas durante la dictadura. Santiago de Chile: Fundación Instituto de la Mujer y Corporación Humanas. 2005. p. 55.
3. Burke P. Formas de la historia cultural. Madrid, Alianza. 2006. p. 66.
4. Camarasa J., Basso C. América nazi. 2011.
5. Cozzi A. Chacabuco. Pabellón 18, casa 89. Santiago de Chile, Sudamericana. 2001. p. 39.
6. España A. Días en el fin del mundo // Cien voces rompen el silencio. Testimonios de ex presos políticos de la dictadura militar en Chile (1973-1990) / Kunstman, W.; V. Torres (comp.). Santiago de Chile, Agrupación Metropolitana de ex presas y presos políticos; Dirección de Bibliotecas, Archivos y Museos. 2008. p. 183.
7. Huidobro F., Rosencof M. Memorias de calabozo. Montevideo, Tupac Amaru Editores. 1992. p. 93
8. Lawner M. Isla Dawson, Ritoque, Tres Álamos… La vida a pesar de todo. Santiago de Chile, Lom. 2003. p. 13.
9. Montealegre J. El imaginario del Holocausto en la dictaduras memoria social de las latinoamericanas. Cultura, lenguage y representación. 2012. Vol. X. p. 104.