С 4 сентября на стриминге Wink выходит новый проект режиссера Жоры Крыжовникова, который он снял вместе с женой, продюсером Ольгой Долматовской, — сериал «Москва слезам не верит. Все только начинается». Шеф-редактор Forbes Life Екатерина Алеева поговорила с ними о том, насколько страшно переделывать культовый фильм, какие темы оригинала остаются актуальными 45 лет спустя и почему кино и театр не могут адекватно реагировать на актуальные события
В 2023 году режиссер, сценарист и продюсер Жора Крыжовников (настоящее имя — Андрей Першин) выпустил сериал «Слово пацана. Кровь на асфальте», который обернулся невероятным зрительским успехом. К февралю 2024 года только на официальном стриминге Wink его посмотрело более 23 млн человек. Спустя чуть меньше двух лет он представил новую премьеру — сериал в формате мюзикла «Москва слезам не верит. Все только начинается», также вышедший в онлайн-кинотеатре Wink 4 сентября 2025 года.
Вместе с сорежиссером, супругой Ольгой Долматовской, которая до этого уже работала продюсером над другими проектами Крыжовникова, они переосмыслили классическую историю Владимира Меньшова. История трех подруг-студенток в начале 2000-х, которые пытаются учиться, работать, искать любовь, затем переносит зрителя на 20 лет вперед, показывая жизнь уже взрослых женщин и то, как сложилась их судьба. После выхода первых серий шеф-редактор Forbes Life Екатерина Алеева поговорила с обоими режиссерами о том, как их впечатления о Москве отразились в сериале, помог ли успех «Слова пацана» увеличить бюджет нового проекта и как семейный тандем превращается в творческий.
— Давайте с самого начала пойдем, как вы пришли к идее взяться за сценарий Валентина Черных? Все-таки «Москва слезам не верит» — культовый фильм, большая ответственность.
Ольга Долматовская: Андрей Николаевич начал разрабатывать эту историю со сценаристками — с Алиной Тяжловой, с Женей Хрипковой, Юлей Гулян и Аксиньей Борисовой. Несколько лет из его кабинета я слышала женские голоса и его голос, он говорил, говорил, они писали, писали.
Жора Крыжовников: Первый раз эта идея возникла сразу после фильма «Самый лучший день» в 2015 году. Тогда я думал, что это будет полный метр, но что-то отвлекло, и история просто повисла в воздухе.
А когда она вернулась, появилось понимание, что гораздо точнее сделать сериал. Потому что героинь три, но если мы посмотрим на оригинальный фильм, то линии подруг Катерины сильно редуцированы. Мне захотелось раскрыть их истории, а главную оставить в целом нетронутой. Мы обсудили идею с моими товарищами Мишей Врубелем и Сашей Андрющенко и приняли решение, что будем писать, а потом уже придумаем, когда и кто будет снимать.
Но история девичья, поэтому было решено искать женщину-режиссера. Оказалось, что она живет со мной в одном доме. Оля к тому моменту как раз окончила Школу кино и телевидения «Индустрия» и была одной из трех лучших студенток на курсе. На мой взгляд, девичью долю девушки и должны исследовать и рассказывать, потому что они ее чувствуют, и я ни в коем случае не хотел претендовать на сверхзнание.
Но когда уже в процессе вернулась идея сделать сериал еще и музыкальным, я напросился к Оле в сорежиссеры, потому что мне было интересно делать музыкальные номера и чуть-чуть поучаствовать в режиссуре драматических сцен. Грубо говоря, в итоге я отвечал за мюзикл, а Оля за мелодраму.
— А идея изначально была перенести сюжет в нулевые?
Ж.К.: Конечно, хотелось рассказать про наши дни, и в сценарии Черныха все уже было, в том смысле, что есть три героини, которых мы наблюдаем с разницей в несколько десятилетий. Это была замечательная возможность заново переосмыслить поистине великий фильм и у этого фильма и сценария чему-то поучиться.
Мы использовали «Москва слезам не верит» как источник вдохновения и ориентир, понимая, что вне зависимости от того, получится у нас или нет, шедевр останется шедевром. Рядовой российский зритель относится к ремейкам крайне негативно, хотя уже доказано, что плохой ремейк нисколько не ухудшает исходный фильм. Он больше вредит себе, потому что его качество очевидно в сравнении с оригиналом. Поэтому за него мы не переживаем, с ним все будет хорошо. Только надеемся, что хотя бы на какие-то проценты сможем приблизиться к уникальному качеству оригинального фильма.
О.Д.: Возможно, молодому поколению, которое не видело фильм, тоже станет любопытно, и они его посмотрят.
Ж.К.: Мы провели исследование, замерив знания о фильме. Чем моложе аудитория, тем оно ниже. Многие слышали название, но реально могут рассказать, что там происходит, только 30% из тех, кто младше 20 лет. И я уверен, что как минимум желание пересмотреть оригинал наш ремейк вызовет.
Хотя я как режиссер, сценарист и продюсер нормально отношусь к ремейкам. У великого драматурга Уильяма Шекспира нет ни одной оригинальной истории. «Гамлет» — это переделка пьесы, скорее всего, Томаса Кида (неизвестно до конца, кто был автор исходного текста), но к моменту начала работы Шекспира она уже 10 лет шла в лондонских театрах и была хитом. То есть он сделал ремейк хита — и тот стал еще лучше.
В нашем культурном пространстве первые ремейки появились, когда российская кинематография была еще слабенькая, поэтому зритель получил травмирующий опыт. Но на самом деле это естественная попытка. В США есть прекрасные примеры. Мы не помним черно-белый оригинал «Мыса страха», но знаем «Мыс страха» Скорсезе с Де Ниро.
Telegram-канал Forbes Life
Официальный телеграм-аккаунт Forbes Life Russia
— Честно говоря, после просмотра двух серий я бы даже не сказала, что это ремейк. Это достаточно самостоятельные сюжетные линии. Что вам было важнее всего рассказать в сериале? Например, «Москва слезам не верит» была прорывом, потому что она свободно говорила о сексе, о внебрачных связях, о том, что женщина остается одна с ребенком. В вашем сериале уже есть намек на тему домашнего насилия, опять же главная героиня одна с сыном в чужом городе.
О.Д.: Вы правильно перечисляете — это судьбы женщин сегодня, которые сталкиваются и с домашним насилием, и с алкоголизмом, и в какой-то момент выбирают себя. Или не выбирают. Одновременно это история о дружбе, о близости.
Ж.К.: Кажется, что мы вроде бы шагнули вперед, но на самом деле нагрузка для женщины в городе, которая вынуждена выживать с ребенком, тащить его одна на себе, становиться профессионалом и в то же время успевать что-то в личной жизни, вообще не поменялась. Цена ее успеха не уменьшилась. Поэтому история героини, которая вынуждена становиться главным человеком в своей судьбе, ни на кого не полагаясь, точно осталась.
Другое дело, что так называемые в драматургии линии B и C благодаря сериальной форме дают нам возможность рассказать иные варианты девичьих судеб.
— Да, эти линии даже интереснее, потому что я примерно представляю себе, что случится с главной героиней, при этом есть история подруги-врача, которая постоянно будто обманывает ожидания зрителей.
Ж.К.: Да, нам эта линия тоже нравится. Было важно, оставив историю главной героини в неприкосновенности, ее заново пересказав и перечувствовав, за счет двух других историй все-таки предложить зрителю новый сюжет.
О.Д.: Во всех героинях есть то, что я, мои подруги, знакомые чувствовали, видели, проживали. Для меня это важная, большая история о женщинах с разными судьбами, и мне радостно, что потом они себя найдут.
— Как совместился ваш опыт, воспоминания о жизни в Москве нулевых, впечатления от города?
Ж.К.: Я, с одной стороны, учился сначала в Школе-студии МХАТ, из которой видно Кремль. Потом в ГИТИСе, который на Арбате находится. А с другой, конечно, приходилось снимать квартиры в Медведково, в районе Бирюлево-Товарная, моем любимом. 2000–2004 годы — это мое студенчество, я прекрасно помню и настроение, и время.
О.Д.: Я выросла в Москве, поэтому, наверное, больше опиралась на взаимоотношения, на дружбу. Например, я встретилась со своей подругой в институте. Мы не поступили вместе — стояли у доски, наших фамилий не было. И с этого момента мы больше не расставались никогда, по сей день мы вместе.
Ж.К.: Я все время студентам говорю, что нужно рассказывать о другом как о себе. Искать в выдуманных историях то, что ты понимаешь лично, и за этого человека чувствовать, за другого. Потому что если в кино и получаются какие-то сцены, сюжетные повороты, то, скорее всего, они либо прожиты, либо ты знаешь человека, с которым это произошло. Наши четыре сценаристки приносили свои истории, поэтому весь сериал соткан из реального опыта, так или иначе.
— У вас подряд идут такой мужской, суровый, жесткий проект и за ним женский, музыкальный, жанрово более легкий. Вы сознательно выбрали что-то максимально другое?
Ж.К.: Просто не хочется повторяться. Не настолько меня, видимо, мучает страх неудачи, потому что, конечно, продолжение «Слова пацана» сделать было бы менее рискованно, чем сменить жанр. Но еще в середине тех съемок мне очень захотелось сделать мюзикл, потому что он светлый, музыкальный, ты решаешь задачи другого эмоционального вовлечения. Я думаю, это было связано с потребностью сменить, как вы справедливо отметили, этот мрачняк на что-то позитивное, оптимистическое.
О.Д.: А если здесь не получится, то всегда есть моя фамилия.
— В смысле
—на вас можно будет списать неудачу? Для вас же это режиссерский дебют — вы были бы готовы его снимать одна?
О.Д.: Нет, ребята, Саша, Миша, Андрей Николаевич, предложили мне это совершенно неожиданно, и я, конечно, испугалась. Потому что на тот момент, пока я еще не погрузилась в сценарий, я была в ужасе, что это называется «Москва слезам не верит». Я подумала, как же так? Нет, нет, нельзя. Но когда мы начали работать, искать героинь, я поняла, что это что-то другое, и как-то успокоилась. А потом и Андрей Николаевич присоединился, когда музыкальные номера появились. Шансов отказаться у него не было.
Ж.К.: Да, я стал сорежиссером, и мы вместе прошли этот путь. Но если бы это был сериал без музыкальных номеров, то я бы все равно сидел на съемках.
О.Д.: Да? Тогда вообще не страшно. Ответственность все равно остается, но когда рядом такой большой профессионал, как Андрей Николаевич, менее страшно допустить ошибку, потому что он увидит и исправит ее одним словом. И такое правда было, когда он помогал мизансцену, которая не получалась у меня, заставить работать, поменяв одну фразу. Поэтому у меня очень много в телефоне заметок. Очень.
Ж.К.: Издашь потом.
— То есть то, что вы и в жизни пара, не мешает, а, наоборот, помогает вам вместе работать? Вы же и до этого сотрудничали как режиссер и продюсер?
О.Д.: Да, но работа над сериалом вывела наши отношения на новый уровень. Когда ты продюсер, а есть Андрей Николаевич, точнее режиссер Жора Крыжовников, твоя задача — все срочно организовать, потому что он творческий человек широкого масштаба. Ты, как профессионал, должен быть готов все сделать молча для того, чтобы он творил. И это тяжело.
— А тут вам было позволено тоже стать человеком широкого масштаба?
О.Д.: Я только учусь им быть и училась у него, у остальных членов команды. Но самое главное, что здесь мы работали сообща — вместе писали, придумывали, договаривались. Мы продолжали всегда, непрерывно, даже в пробке в машине, быть в проекте — это было классное, непрерывное, творческое путешествие. За что я благодарна.
— Я читала, что подзаголовок «Все только начинается» — это сразу задел на сиквел.
Ж.К.: Нет, это связано с тем, что нам удалось купить права на сценарий при условии, что в названии появится что-то, кроме «Москва слезам не верит». И нам так понравился этот посыл, который действительно работает во второй части сериала, что он был бы слоганом, если бы не стоял в названии. А сиквел тут невозможен. Радость этого проекта и причина, почему мне очень хотелось сделать сериал, в том, что между четвертой и пятой серией проходит 20 лет. И этот аттракцион нельзя повторить снова.
— Андрей, для вас это уже третий мюзикл. Не совсем характерный для российской культуры жанр. Откуда такая любовь к нему?
Ж.К.: Надо разделять. Музыкальное кино в Советском Союзе было всегда, например «Бриллиантовая рука», «Три мушкетера». У нас не было успешных мюзиклов в том смысле, что сцена продолжается песней. Но советское кино и телевидение были музыкальными, и оттуда мои первые детские впечатления.
Второе, что в моей жизни произошло, — это фильм «Мулен Руж!» База Лурмана, который я смотрел в кинотеатре «Стрела» на Садовом кольце. И он меня просто уничтожил, потому что в моем представлении мюзикл был совсем другим — поют, танцуют и все хорошо закончилось. А оказалось, что он может быть очень тревожным, болезненным, трагедийным.
— В команде «Москва слезам не верит» есть те, с кем вы работали еще в первом вашем мюзикле, «Самом лучшем дне», есть актеры и часть команды из «Слова пацана». Вам комфортнее работать с теми, кто уже знает ваши методы, или почему так получается?
О.Д.: Кастинг у нас точно был, но, конечно, есть опыт. Когда нужен был москвич, самый талантливый, которого, например, я знала, — это Ваня Янковский. Мы еще шутили, он говорит: «Танцевать-то не надо?» Я говорю: «Да ты что? Ни в коем случае. Не будет танцев, не переживай». А через три недели его вызвали на репетицию по танцам.
Ж.К.: Но с актерской точки зрения, так как Ваня любит вызовы, любит меняться, он в итоге обрадовался тому, что ему надо танцевать, бегать в фонтане. Подошел к этому без какого-то апломба и глупостей.
О.Д.: Андрея Максимова, который чаще играет мрачные роли, я увидела на тусовке, рядом как раз сидела кастинг-директор Анастасия Багирова, которая тоже всегда с нами работает, и сразу поняла, что это наш Артем.
Ж.К.: Конечно, про артистов, которые у тебя когда-то снимались и с ними сохранились хорошие отношения, ты можешь вспомнить в первую очередь. Но брать просто потому, что вы знакомы, — ты же не враг себе. Все равно нужно прийти и оказаться лучшим. Так, Рузиль Минекаев пришел на пробы, и мы все согласились: «О, он подходит».
Конечно, я радуюсь, когда в такое сложное приключение можно пойти с проверенной командой: художник по гриму, художник по костюму, оператор — прекрасно, что могу пригласить их еще раз. Про нашего художника-постановщика Эльдара Кархалева, с которым я делал «Самый лучший день», «Звоните ДиКаприо!», я знаю, какой он ответственный, горящий, талантливый. Конечно, я сразу за него ухватился.
— Успех предыдущих проектов добавляет вам возможностей? Позволяет увеличить бюджет, творческую свободу?
Ж.К.: Мне в моей карьере повезло, потому что мой первый фильм «Горько» мы делали вместе с Тимуром Бекмамбетовым. Изначально бюджет был 15 млн рублей, полулюбительская камера для съемок и московская фактура. И дальше, переписывая историю шаг за шагом, мы каждый раз возвращались к Тимуру и говорили: «Нет, как будто бы это должно у моря происходить; как будто бы надо больше музыки». В итоге бюджет вырос в три раза — до 45 млн рублей. Это все равно было очень мало, а сейчас вообще крохи, но важно то, что свой путь как режиссер я начал в ситуации, когда продюсер реагирует на творческие запросы и говорит: «Вы лучше придумали? Да-да, согласен. Давайте так делать».
После этого мне более-менее доверяли, и творческого контроля я уже никогда не знал. Поэтому я счастливый человек, не знаю, как там другие режиссеры живут. Наверное, тяжело.
— То есть вы снимаете все, что вам хочется?
Ж.К.: Да, все, что хочется. Я говорю, мне повезло с первым продюсером на моем кинодебюте, потому что Тимур — режиссер, который еще и очень реагирует на юмор, на смешное, на выразительное. Он так радовался, я помню, когда я ему показывал сборку, — такое отношение очень воодушевляет.
Я потом узнал, что есть другие продюсеры. Есть тоталитарные, есть люди, которые что-то хотят, на первое место ставят свое эго, а не творческий момент. Тем не менее свобода у меня была всегда. А бюджет, конечно, вырос. Он еще больше «Слова пацана».
О.Д.: И не хватило все равно.
— На зрелищный финал? Что обычно в мюзиклах в конце — надо было перекрыть Тверскую для общего танца?
Ж.К.: Тверскую, если бы захотели, мы, может, и перекрыли бы. Московское правительство нам помогало в съемках. Мне хотелось, честно говоря, чуть больше музыки во второй части, еще две песни. Поэтому, несмотря на то что это самый большой бюджет, с которым я работал, его не хватило. Но сейчас сериал выйдет, если все будет хорошо, может, доснимем. Я всегда все переделываю, переснимаю, перемонтирую.
— Вы живете в каком-то очень дружелюбном к вам мире явно.
Ж.К.: Да, мир улыбается мне.
— Сейчас вы снимали про Москву нулевых, до этого была Казань 80-х. Это выглядит в какой-то степени эскапизмом, позволяющим не говорить о том, что происходит сейчас. Насколько это ваше осознанное решение?
Ж.К.: А как вы думаете, «Слово пацана» было конгруэнтно тому, что происходит сегодня? Я же не газета, не еженедельник и не журнал, который выходит раз в месяц. Мы делаем что-то годами. «Слово пацана» мы начали писать в 2021-м, потом снимали, потом выпускали. Момент, когда проект выходит, от момента, когда он был задуман, отделяют реально годы.
Ни театр, ни кино не реагируют на ежеминутное. Меня в свое время поразила история, которая произошла в Древней Греции. Сразу после поражения в войне с персами они поставили спектакль на эту тему. И зрители не смогли смотреть: они катались между рядами, рвали на себе волосы, кричали. Пьесу больше не показывали.
Из этой истории можно сделать разные выводы. Мой вывод тогда еще студентом был такой: про сегодня ты не можешь показать, потому что оно слишком болит. Чтобы увидеть масштаб явления и по-настоящему его отразить, должна возникнуть дистанция. Мы смогли отразить масштаб казанского феномена, потому что мы далеко. Если бы мы жили в 89-м или в 90-м году, мы сделали бы что-то, что смотреть бы не хотелось. Вот в чем фишка.
Я не верю ни в политическое кино, ни в кино, у которого есть повестка. Наша задача, как это у Шекспира сформулировано, «держать зеркало перед природой». Но если там сейчас происходит ужас, тревога, стресс, то нам просто не захочется смотреть. Потому что зритель отчасти должен находиться в ситуации безопасности. Тогда он может волноваться чужими волнениями как своими.
Но если он в тревоге, если у него сердцебиение, расширенный зрачок, как он может посочувствовать человеку на экране или сцене? Это дело журналистики, документального кино, публицистики, которая может реагировать и разговаривать про момент, находясь в этом моменте. Мы, к сожалению, с нашими выдуманными мирами на это не годимся.
Можно, конечно, по-другому. Например, Шекспир в «Генрихе IV», в «Юлии Цезаре» и в «Гамлете» реагирует на реальный политический момент: война в Ирландии, ситуация с наследованием престола, Яков I. Но ни одной истории про Лондон у него нет. Есть замечательная книга, рекомендую вашим читателям, «Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599» Джеймса Шапиро, где подробно рассказано, как прошел этот самый год, когда он написал первый драфт «Гамлета», для драматурга и его театра. Там удивительные вещи про взаимосвязь политики и творчества.
Возвращаясь к вашему вопросу, читая сегодня эти пьесы, мы разве видим королеву Елизавету? Войну в Ирландии? Нет. Это отражение ситуации через выдуманных персонажей, но в то же время и отдельная история, которая может восприниматься самостоятельно.
— Но если мы поставим их сейчас, то увидим что-то из нашей жизни.
Ж.К.: Да,теперь мы видим в этих пьесах более важные закономерности и особенности явлений.
— Сейчас снимают такое количество сериалов и про сегодня, и про ушедшее время, но кажется, что успех работает только на недолгий промежуток времени. В один момент все говорят про проект, а спустя пару месяцев переключились на другой. Такой короткий срок годности вас задевает?
О.Д.: Что останется — это будет только лет через 10 понятно. Мне кажется, если взять нашу индустрию, то, например, «Слово пацана» останется. Но так во всем, всегда, везде в мире. Есть какой-то знаковый проект, а есть 89 вокруг него.
Ж.К.: Из-за того, что я учился в театральной академии, я приведу такой пример. Вот есть Шекспир, а есть Бен Джонсон, Джон Флетчер, Томас Миддлтон, Сирил Тернер, Томас Кид, Кристофер Марло. Но мы их не знаем — и так работает во все времена. Еврипид тоже был окружен огромным количеством авторов.
А с другой стороны, уже больше 100 лет кинематографу, а «Унесенные ветром» до сих пор очень круто работают. Длиннющий фильм, костюмный. Я его в 1986 году смотрел в кинотеатре, но до сих пор помню, что был просто поражен масштабом, игрой, красотой этих артистов, Кларк Гейбл, Вивьен Ли. Во ВГИКе он оказался в программе, я его пересмотрел — и опять сработало.
— То есть даже в ситуации этого короткого успеха нужно просто сделать хорошо?
Ж.К.: Конечно.
— Давайте вы тогда расскажете мне, как сделать хороший сериал, и на этом мы закончим.
О.Д.: Не соглашаться на меньшее, когда можно сделать больше, — это минимальная база.
Ж.К.: Мне кажется, ты очень круто сформулировала. Я согласен. Кино — это компромисс. Вопрос, на какой ты согласен, потому что деградация бесконечна и можно уступать во всем. А можно бороться за то, что ты способен сделать лучше. Да, не хватает времени, ресурсов, но есть точка, ниже которой ты не согласен опускаться, потому что это будет плохо. Вот за нее мы и боремся.