Одним из участников фестиваля OPEN LOOK стал театр «Балет Евгения Панфилова» из Перми. Зрителям представили «Восемь русских песен» (хореография Евгения Панфилова) и «Тысячелетие пути» (хореография Виктории Арчая). В перерывах между показами наш обозреватель Светлана РУХЛЯ побеседовала с художественным руководителем коллектива балетмейстером Алексеем РАСТОРГУЕВЫМ.
ФОТО Leon JL on Unsplash
— Алексей, в чем, на ваш взгляд, будущее современного танца? Он будет более свободным, более индивидуальным или появятся новые техники?
— Я неоднократно задумывался, что первостепенно: набор хореографических движений и техник или все‑таки мысль? И, оборачиваясь на Евгения Панфилова, ставившего каждый спектакль в своеобразной совершенно разной пластике, вспоминаю, насколько мысль — свободная, современная — была в его хореографии значима, как она была доведена до зрителя. Мне кажется, во главе угла должна быть мысль.
Статья по теме:
Я не люблю, когда хореограф говорит, что раз вы не понимаете, это ваши проблемы. На меня производят впечатление работы, где я вижу очень классную технику, воспитание танцовщика, безупречное владение телом, но важно, чтобы было ощущение, что хореограф ставит про меня. Это уникальная вещь, редкая, но она бывает. А когда половина зала тебя не поняла…
— Можно как‑то подстраховаться от непонимания? Язык танца — непростой язык.
— Сложный вопрос. Но мне кажется, что, так или иначе, неискушенного зрителя нужно подготовить. Это может быть встреча перед спектаклем или какой‑либо рекламный ход, рассказывающий, про что спектакль. При современных технологиях любое непонятное слово можно найти в Интернете и быть более готовым к восприятию. Еще я считаю: если в основу балета берется известное литературное произведение, то хореограф должен суметь своим умом, начитанностью, правильным знанием режиссуры объяснить свою версию так, чтобы оно было как минимум понятно. Необходимо донести мысль доступно и привлечь на свою сторону разум зрителя.
Вспомним знаменитый спектакль Панфилова «Клетка для попугаев» — он о свободе, кому и зачем она нужна. А когда молодые хореографы сообщают, что думают «о метаморфозах сна дождливым утром четверга на окраине Петербурга», зритель говорит: а мне это зачем? Постановщику нужно объяснить актуальность выбранной темы и воплотить ее языком танца, а не кричать, что он может сказать нечто свое. Чтобы сказать что‑то свое в музыке, Альфред Шнитке изучил всю музыку. Вот когда ты изучишь все, тогда, наверное, получишь право на свое. А называть нечто современным только на основании того, что это сделал ты, для меня странно.
И, конечно же, современный танец должен развиваться технически: уже существуют некие каноны. А физические и движенческие новшества все время заставляют хореографа идти за ними. Когда я вижу сильные работы, хочу усовершенствовать технику нашего театра. Потому что какая бы ни была свободная и современная мысль, просто слушать о ней разговоры не хочется. Хочется увидеть этому подтверждение.
— Панфилова не стало в 2002 году. Как вам удается сохранять его хореографию — многие спектакли до сих пор в репертуаре театра.
— Мы внимательно работаем с разными хореографами, чтобы сохранить техническую базу именно его стиля в его спектаклях. Но мы также думаем, насколько нам важно сейчас развиваться: приглашать хореографов другого полета, других авторских видений. Конечно, случаются переживания, связанные с тем, что вся современная хореография — авторская. То есть в отличие от хореографии Юрия Григоровича, лексика которого во всех театрах передана на все 100 %, современная слишком импровизационна, сиюминутна, работает, пока артисты видят и чувствуют энергию постановщика. Когда я ставлю спектакль в другом театре, а потом его кто‑то другой восстанавливает, я его смотрю и не узнаю.
— И что в таком случае можно сделать?
— Думаю, что эти спектакли не следует держать в репертуаре по 10 – 20 лет. Зачем? Все течет, двигается, в том числе мысли, технологии. А какие сегодня скорости! Сейчас уже не ставят балеты на полтора часа, люди устают их смотреть.
— Весной состоялась премьера вашего спектакля «Кукла». Надеюсь, он приедет к нам на следующий фестиваль. Слышала, что это переработка вашей работы «Глазами клоуна», номинированной на «Золотую маску» в трех категориях. Она пользовалась неизменным интересом публики.
— Так и есть. Можно сказать, что это продолжение его судьбы (улыбается). Идея спектакля «Глазами клоуна» появилась, когда я читал Генриха Белля. У меня в голове вертелась мысль, что интересно поставить спектакль, главными героями которого будут бродячие артисты, передвигающиеся на телеге. Среди них есть грустный клоун, вынужденный веселить публику. То есть я ставил спектакль не по роману Белля, а о внутренних конфликтах актерской труппы, о том, как клоун видит мир, существующий вокруг него. Прошло время, я пересмотрел свой спектакль, увидел в нем множество ошибок и задал себе вопрос: о чем ты думал, когда его ставил? Размышления привели меня к постановке балета «Кукла»: я переосмыслил идею, переделал драматургию, хореографию, режиссуру. Я его полностью модернизировал. В новом спектакле речь идет о кукловоде и о кукле. Все определяет один дуэт, вокруг которого ставился спектакль.
Получилось лаконично и интересно мне сегодняшнему, старая идея больше меня не привлекает. Было добавлено некое третье звено: создатель куклы, влюбившийся в свое творение и потерявший голову. Меня вдохновил замечательный фильм Олега Тепцова «Господин оформитель» — любимый фильм моего отца. Я хотел рассказать об авторе, который потерял голову и стал подчинен своему созданию, и о заказчике, закулисном игроке, знающем, чем все закончится.
— Какие пути, выбранные хореографами, могут завести современный танец в тупик?
— Только остановка хореографа в своем развитии. Когда человека перестает интересовать реакция на его творчество, когда он решает, что уже все нашел, то он или топчется на месте в самоповторах, или уходит в такой глубокий тоннель, что уже никому не интересен.
Читайте также:
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 166 (7988) от 09.09.2025 под заголовком «Привлечь зрителя на свою сторону».