Для цитирования:
Иваненко В. Si vis pacem... Во что обойдётся глобальная безопасность? // Россия в глобальной политике. 2025. Т. 23. № 5. С. 10–23.
Восьмидесятилетие Ялтинской конференции в феврале этого года осталось практически незамеченным в западных СМИ. Причина забвения очевидна: долгие годы Ялта была на Западе синонимом «предательства» Польши (остальная Восточная Европа уже была поделена британцами на сферы влияния), и подобное восприятие ставило конференцию в один ряд с такими «грязными сделками», как Мюнхенский сговор 1938 г. и пакт Молотова – Риббентропа 1939-го. По крайней мере так считала победившая в холодной войне сторона[1].
«Историю пишут победители», а поскольку Соединённые Штаты взяли верх над СССР, описанная интерпретация Ялты казалась убедительной. Однако Франклин Рузвельт считал главным итогом конференции отнюдь не «предательство» Польши. Президент США полагал, что она запомнится созданием Организации Объединённых Наций. Хотя структура не была реализована в том виде, как её представлял себе Рузвельт, она стала стержнем, вокруг которого вращались мировые события. По крайней мере, так было до 1999 г., когда ООН окончательно победил извечный противник – Организация Североатлантического договора.
Однако, чтобы добраться до первопричин проблем, которые возникли на этом пути и с которыми пытается разобраться нынешняя американская администрация, нужно понять, почему Рузвельт считал ООН лучшей структурой, которая в равной степени будет служить и глобальным и американским интересам. А также почему его план не осуществился.
Сила через мир или мир через силу?
Докладывая Конгрессу о Ялтинской конференции 1 марта 1945 г., Рузвельт так сформулировал её главное достижение: «Конференция… должна положить конец системе односторонних действий, исключительных альянсов, сфер влияния, балансов сил и всех прочих уловок, которые применялись веками и всегда терпели неудачу. Мы предлагаем заменить всё это всемирной организацией, к которой в итоге получат возможность присоединиться все миролюбивые державы».
Это был благородный, но туманный план, а два других участника конференции – премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль и советский лидер Иосиф Сталин – ожидали услышать нечто иное. Черчилль ещё в октябре 1944 г. договорился со Сталиным по так называемому процентному соглашению о разделе Юго-Восточной Европы на советскую и британскую сферы влияния, не поставив в известность Рузвельта. Британский премьер полагал, что формирование альянса Западной Европы и Америки, призванного «держать русских вовне, американцев – внутри, а немцев – внизу», путь вперёд. Сталин, в свою очередь, исходил из того, что соглашение с Черчиллем – первый шаг к созданию санитарного кордона в Восточной Европе, который защитит СССР от любой европейской агрессии в будущем. Польша не являлась частью этого соглашения, но советские войска уже полностью контролировали польскую территорию, и Сталин намеревался закрепить их присутствие. Оба лидера считали ООН «любимым детищем» Рузвельта, но были уверены, что организация не сможет «положить конец исключительным альянсам», особенно если они оба – по разным причинам – выступят против. Тем не менее им пришлось согласиться на создание ООН, пусть и с оговорками, поскольку Рузвельт был самым влиятельным лидером среди союзников.
Черчилль признавал, что Атлантическая хартия, согласованная им с Рузвельтом в 1941 г., фактически передала контроль от Британской империи американцам и теперь только Соединённые Штаты обладали необходимой силой (и могли оплатить расходы), чтобы остановить доминирование Советского Союза в Европе. ООН казалась ему безнадёжным предприятием, которое развалится, когда возникнут внутренние противоречия между предложенными Рузвельтом «четырьмя полицейскими» (США, СССР, Великобритания, Китай). Черчилль намеревался сделать ООН максимально неэффективной в военном отношении и прежде всего ослабить её единство, надавив на Рузвельта, чтобы в список «полицейских» включили Францию, младшего партнёра двустороннего альянса (Антанты) с 1904 года.
Сталин уважал Рузвельта, но опасался, что Черчилль будет действовать за его спиной и, пользуясь соглашением с американцами, превратит ООН в «западный заговор против СССР».
Поэтому он потребовал создать защитный механизм – наделить «мировых полицейских» правом вето на любые военные интервенции ООН в будущем, а также предоставить право голоса каждой из 16 советских республик.
Рузвельт ответил в своей обычной манере. Чтобы избежать конфронтации между союзниками после войны, он согласился с идеей Черчилля добавить Францию в список держав-союзниц, а также предложил включить Бразилию в качестве шестого «полицейского» от Латинской Америки. Он счёл просьбу Сталина о предоставлении права вето в Совете Безопасности «справедливым решением этой сложной и трудной проблемы», но стал торговаться о сокращении голосов для СССР до трёх (так Украина и Белоруссия стали «членами – основателями ООН»). Однако Рузвельту не удалось переубедить Сталина в вопросе о демократическом правительстве в Польше, и в последующие десятилетия политические противники в лучшем случае называли поведение американского президента в Ялте «продуктом наивности» в отношении Сталина. Хотя это никак не вяжется с характером Рузвельта и его опытом.
Рузвельт начинал карьеру как идеалист-реформатор и вырос в опытного политика, одержавшего впечатляющие победы над серьёзными оппонентами. Он был прозорлив в планировании стратегических операций, нацеленных на консолидацию его контроля над американской политической машиной. Что касается его наивности в отношении Сталина, американский политический журналист Уолтер Липпман как-то сухо заметил: «Рузвельт был слишком циничен, чтобы думать, что сможет очаровать Сталина». Но, что ещё важнее, Рузвельт с удовольствием экспериментировал со средствами и методами, стремясь найти экономически эффективный способ разрешения извечной проблемы войны и мира[2].
В этом отношении Рузвельт опирался на идеи, почерпнутые у другого американского президента (и своего пятиюродного кузена) Теодора Рузвельта, первого американца, удостоенного Нобелевской премии в 1906 г. за усилия по прекращению Русско-японской войны. Теодор Рузвельт не стеснялся применять военную силу, если считал это необходимым для американских национальных интересов (появление Панамы как независимого государства тому подтверждение), но принимал и мудрость китайского стратега Сунь Цзы, который столетия назад сказал: «Высшее военное искусство – покорить врага без боя», т.е. с минимальными затратами, необходимыми для содержания собственной армии.
Проблема с «системой исключительных альянсов», которая не нравилась Рузвельту, заключается в чрезмерных расходах для сильнейшего члена блока. Американские экономисты Мансур Олсон и Ричард Зекхазер на примере НАТО показали, что организация совместной обороны представляет особый случай предоставления общественного блага. Они утверждали, что, присоединившись к исключительному альянсу, США столкнутся с «проблемой безбилетников», характерной для общественных благ. В подобных альянсах оптимальная стратегия лидера – брать на себя необходимые расходы независимо от вклада других, а для небольших государств оптимально свести свои военные расходы к нулю[3]. Что они и делают.
Рузвельт не мог знать об этой теории, но инстинкты подсказывали ему избегать «исключительных альянсов» особенно потому, что, как он заявил в Конгрессе, «Соединённые Штаты не всегда будут добиваться своего на все сто процентов». Эти же инстинкты подтолкнули его к идее «организации международной безопасности», где сильнейшие мировые игроки добровольно разделят военные расходы, чтобы сохранить статус супердержав и иметь возможность контролировать свои регионы, не будучи арбитрами в конфликтах, возникающих между менее крупными игроками. Что касается вопроса, кто будет контролировать «полицейских», Рузвельт считал, что, если один из них начнёт вести себя неподобающим образом, остальные сформируют достаточно сильную коалицию, чтобы не допустить агрессии «плохого парня». В этой схеме «полицейские» минимизируют военные расходы как группа, поскольку война между ними в любом случае будет проигрышной, а мелкие игроки вообще перестанут инвестировать средства в военные силы. Однако два оперативных вопроса оказались неразрешимыми, что помешало реализации плана Рузвельта.
Во-первых, нужно было понять, как Америка сможет придерживаться идеи Объединённых Наций. В то время страна склонялась к изоляционизму – американцев не привлекала перспектива стать одним из «мировых полицейских». Среди американских политиков было распространено мнение, что их более хитрые европейские коллеги найдут способ втянуть США в бесконечные войны в Европе. Рузвельт настаивал на том, что «мир… строится на усилиях всего мира», включая Америку, и просил соотечественников взять на себя моральные обязательства по обеспечению мира во всём мире. Однако в данном случае требовалась преемственность американской внешней политики, и, как отмечает американский историк Филлипс Пейсон О’Брайен, Рузвельт проявил эгоизм, выбрав Гарри Трумэна своим кандидатом на пост вице-президента на выборах 1944 г., но не ознакомив его со своим конкретным видением послевоенного мира. И когда Рузвельт неожиданно скончался в 1945 г., а Трумэна привели к присяге, тому пришлось интуитивно угадывать смысл соглашений, заключенных Рузвельтом по всему миру.
Оказалось, что Трумэн совершил огромную ошибку, приняв британскую идею о том, что только США несут ответственность за мир во всём мире.
Вторая проблема была связана с американскими избирателями польского происхождения. Они поддерживали Рузвельта во время войны и хотели, чтобы Польшей управляли поляки без иностранного вмешательства. Рузвельт не мог им помочь в этом вопросе, поскольку Сталин, сам участвовавший в советско-польской войне 1920 г., был решительно против включения в новое польское правительство тех самых поляков, которые стреляли в его солдат, когда они продвигались через территорию Польши, сражаясь с немцами в 1944 году.
Из-за этих двух факторов – разрыва преемственности в политике США и негативной пропаганды, инициированной американскими поляками и усилившейся в годы холодной войны, – ООН, жемчужина стратегического видения Франклина Рузвельта, – стала казаться провалом американской внешней политики. Британский вариант системы «мировых полицейских» вытеснил первоначальную американскую версию.
Хвост, виляющий собакой
НАТО не возникла из ниоткуда, эта организация строилась на уже существовавших структурах, включая Атлантическую хартию 1941 года. Однако хартия представляла собой изложение общих принципов и не могла служить основой для военного союза Запада. Надежда Рузвельта «увидеть мир, который предоставит всем нациям возможность безопасно жить в пределах своих границ», сформулированная в хартии, и его идея добиваться «разоружения наций, угрожающих агрессией за пределами своих границ» были шагами в нужном направлении. Но фразу «до создания более широкой и постоянной системы общей безопасности» из той же хартии пришлось отбросить, поскольку она исключала формирование отдельного военного блока во главе с американцами и британцами.
Окончательный раскол союзников военного времени разрушил надежды американцев на создание системы общей безопасности.
Преемник Рузвельта президент Гарри Трумэн был честным, но простым человеком, он следовал собственным представлениям о моральном долге, мало заботясь о побочных эффектах своих действий[4]. Он с раздражением наблюдал, как Советский Союз устанавливает «дружественные» правительства в Восточной Европе, и когда в феврале 1947 г. Форин-офис сообщил, что британские войска вынуждены покинуть Грецию из-за тяжёлой финансовой ситуации, Трумэн уже был готов действовать. После того как американский посол в Афинах Линкольн Маквей проинформировал о неизбежности захвата власти в Греции коммунистами, Трумэн немедленно выступил с инициативой, которая позже стала известна как план Маршалла, – программой оказания помощи Западной Европе и противодействия распространению коммунизма[5]. В то время президент продолжал считать, что американская «помощь должна быть прежде всего экономической и финансовой», это не соответствовало обязательству о военном участии, на которое надеялись британцы. Однако он добавил, что «политикой Соединённых Штатов должна быть поддержка свободных народов, которые сопротивляются попыткам подчинения со стороны вооружённых меньшинств или внешнего давления», а это уже являлось шагом к принятию морального долга Америки осуществить военное вмешательство.
Эти слова не ускользнули от внимания Эрнеста Бевина, министра иностранных дел Великобритании, обеспокоенного смещением военного баланса в Европе в пользу СССР. Бевин искал способы убедить американцев возглавить военный альянс и считал, что акцент на «основных свободах и этических принципах, за которые мы все выступаем» даст результаты.
С этой целью Бевин создал у себя в министерстве рабочую группу по «духовному союзу», который, по его мнению, должен был стать основой объединения Запада. Группа обратилась к Исайе Берлину, британскому философу российского происхождения, который рекомендовал подчёркивать свободы как неотъемлемую часть жизни на Западе, где люди скорее предпочтут умереть, но не позволят попрать их, особенно ради какой-нибудь государственной цели, например, построения коммунистической утопии.
Кризис в Чехословакии в феврале 1948 г., приведший к формированию в стране коммунистического правительства, заставил Трумэна ещё больше ужесточить позицию. Выступая перед Конгрессом 17 марта 1948 г., он заявил: «Свободные нации Европы сближаются для совместной защиты своих свобод… Я убеждён, что Соединённые Штаты, используя соответствующие средства, окажут свободным нациям необходимую в сложившейся ситуации поддержку»[6].
С этой целью в том же месяце в Вашингтоне состоялась серия секретных переговоров, в ходе которых представители Великобритании, США и Канады фактически разработали Североатлантический договор. Итоговый документ передали сенатору Артуру Ванденбергу, который сформулировал основные положения для резолюции Сената 239, принятой 11 июня 1948 года. Резолюция настоятельно рекомендовала «прогрессивное развитие региональных и других коллективных соглашений для индивидуальной и коллективной самообороны в соответствии с целями, принципами и положениями Устава (ООН) и ассоциацию Соединённых Штатов, посредством конституционной процедуры, с такими региональными и другими коллективными соглашениями». Резолюция открыла путь к переговорам о западном военном блоке, к которому стремилась Великобритания, и в итоге привела к созданию НАТО 4 апреля 1949 года.
НАТО создали, но её учредительный документ по-прежнему подчинялся Уставу ООН, в частности статье 51, которая предусматривала право на «коллективную самооборону». Нужен был ещё один шаг, чтобы разорвать пуповину, связывающую альянс с ООН, и превратить её в организацию, имеющую право проводить агрессивные операции.
После распада Советского Союза в 1991 г. самоуверенность американской элиты переросла в откровенный комплекс превосходства.
С этого момента акцент делался не на соблюдении международных соглашений, а на убеждении, что Америка играет роль единственного «мирового полицейского». Госсекретарь США Мадлен Олбрайт очень точно сформулировала это чувство, завершив своё интервью в феврале 1998 г. словами: «Мы стоим с высоко поднятой головой и видим будущее дальше других стран, и мы видим опасность, которая грозит всем нам. Я знаю, что американские мужчины и женщины в военной форме всегда готовы пожертвовать собой ради свободы, демократии и американского образа жизни»[7].
Это убеждение позволило Соединённым Штатам интерпретировать свою ведущую роль в НАТО – исключительном альянсе, о котором предупреждал Рузвельт, – как право развязывать войны по своему усмотрению. Сначала против Сербии в 1999 г., затем проводить военные операции в Азии и Африке в обход Совета Безопасности ООН.
Подход «мир через силу», принятый Гарри Трумэном в 1948 г., сегодня полностью затмил противоположный вариант – «сила через мир», который пропагандировал Франклин Рузвельт в 1945-м. Это привело к новому витку конфронтации мировых держав.
Более того, путь, выбранный Трумэном в 1949 г., заразил американский политический класс идеологическими ограничениями, разработанными специально для сдерживания Советского Союза, которые после распада стратегического противника в 1991-м трансформировались в самоубийственные формы либерализма. Политика США стагнировала и нуждалась в структурных изменениях, но сила бюрократической инерции и энтузиазм правящей элиты заставляли её двигаться в том же направлении.
Перестройка по-американски
Роль личности в истории – тема дискуссионная; тем не менее считается, что значимые личности (или «герои») появляются в обществе после внутренних или внешних потрясений, ослабивших старые институты, когда требуются решительные действия. Так, американское общество уже нуждалось в радикальных переменах, когда Дональд Трамп ошеломил правящий класс, впервые победив на президентских выборах в 2016 г., а затем преодолев в 2024 г. институциональные барьеры, судорожно против него воздвигнутые. Однако природа потрясения, приведшего Трампа к власти, до сих пор неясна и должна быть раскрыта на основе косвенных данных, которые отражают основные причины обеспокоенности правящего класса в США.
Во-первых, то, что новый президент – выходец из финансовой элиты, а не профессиональный политик, свидетельствует об ощущении безотлагательности проблем, с которыми столкнулись богатые американцы. Очевидные внутренние распри среди самых состоятельных – например, Илон Маск конфликтует с Трампом из-за налоговой политики, а Руперт Мердок поставил под сомнение моральные устои нового президента из-за его связей с Джеффри Эпштейном, осуждённым за сексуальные преступления против детей, – можно интерпретировать как неспособность богатых точно определить критическую проблему. Особенно показателен конфликт Трампа с председателем Федеральной резервной системы Джеромом Пауэллом по поводу процентных ставок, поскольку он демонстрирует два противоположных варианта реагирования на эти потрясения. Президент исходит из того, что Америка способна восстановить свой статус мировой производственной державы, в то время как глава ФРС защищает роль Соединённых Штатов как безопасной гавани для мирового богатства.
Таким образом, можно сделать вывод, что больше всего американскую элиту беспокоит способность США генерировать больше богатства, чем другие страны, но откуда берётся это богатство – из сферы производства или финансовых услуг – остаётся открытым вопросом.
Во-вторых, восприятие в качестве главного противника Китая, а не России, которая уже бросает военный вызов Америке через опосредованную войну на Украине, свидетельствует, что американская элита в первую очередь озабочена экономическим превосходством своей страны, а не уважением к её вооружённым силам в мире. Поэтому разговоры о необходимости увеличить военные расходы, исходящие из Белого дома, можно рассматривать как попытку стимулировать американский военно-промышленный комплекс в рамках реиндустриализации.
В-третьих, манера Дональда Трампа высказываться о том, что, по его мнению, необходимо сделать в национальных интересах США, может показаться странной. Но поддержка общественностью его пренебрежительного отношения к устоявшимся нормами либеральной идеологии говорит о том, что холодная война, которую принято считать столкновением конкурирующих идеологий, наконец закончилась. Холодная война породила множество нетрадиционных инструментов, которые современным языком можно назвать «методами гибридной войны». Они позволяют лишить противника возможности достичь своих политических или стратегических целей, не прибегая к горячей войне. Эти инструменты были представлены в качестве социальных примеров, призванных продемонстрировать превосходство американского образа жизни и, следовательно, необходимость подражания ему во всём мире. Хотя изначальная причина появления этих инструментов потеряла актуальность, сами они сохранились и теперь создают головную боль для страны, которая их породила.
Рассмотрим проблему иммиграции. Много лет назад либеральные идеологи пришли к выводу, что коммунистической идее социальной справедливости можно успешно противопоставить капиталистическую идею индивидуальной свободы. Позже аргумент был доработан: поскольку Советский Союз выступает против легальной эмиграции, открытие американских границ повысит уважение к США в мире. Сначала Америка с распростёртыми объятиями принимала эмигрантов из стран Восточного блока, затем – мигрантов из всех «авторитарных» стран, и в конце концов идея индивидуальной свободы стала настолько устоявшимся клише, что американским политикам приходилось неукоснительно следовать ей вплоть до прихода Трампа к власти.
«Воукизм», сочетающий в себе установки и практики, предупреждающие о расовой или социальной дискриминации и несправедливости, также имеет корни во временах холодной войны. Было решено, что, поскольку советское руководство выступает против свободы слова и самовыражения, поощрение многообразия идей, особенно в студенческих кампусах, заставит молодёжь выбирать американский образ жизни. Однако эта свобода в итоге затронула темы, ранее считавшиеся табу, и стала представлять опасность для американской элиты.
Даже климатическая повестка, которая вынудила США подписать Конвенции об изменении климата в Рио-де-Жанейро (Бразилия) в 1992 г., была сформулирована в последние минуты холодной войны. Оказалось, что доклад Агентства по охране окружающей среды США об экологическом ущербе, причинённом присутствием советских войск в Польше, попал в поле зрения администрации Клинтона. Видя воодушевление поляков, рассчитывавших получить компенсации от «советских оккупантов», администрация Клинтона решила использовать глобальные экологические проблемы в качестве атрибута «нового мирового порядка», не задумываясь о том, как это повлияет на американскую промышленную мощь.
Администрация Трампа может теперь отказаться от существовавшей несколько десятилетий дихотомии между «демократическими» и «авторитарными» режимами и сосредоточиться на собственном видении того, как должен управляться мир. Свобода пересмотреть курс сама по себе является структурным прорывом в политике Соединённых Штатов, но насколько далеко и в каком направлении может пойти страна – вопрос нетривиальный. Неслучайно Трамп получил разрешение общества на эксперименты с ранее табуированными темами. Однако ему придётся использовать все свои навыки переговорщика, чтобы прийти к результатам, приемлемым для среднего американца.
Международная политика – не исключение. Многие считают, что план Трумэна по поддержке НАТО по-прежнему актуален и может работать, как раньше. Менее популярна идея Рузвельта вернуться в ООН – как самую авторитетную мировую организацию – для разрешения споров между великими державами. Третьи предпочитают старомодный изоляционизм.
Трамп лавирует между конкурирующими концепциями, борясь с политическими оппонентами и консолидируя власть, работает над новой международной архитектурой. Он поддерживает НАТО, но сокращает обязательства США и призывает других членов альянса наращивать собственную военную мощь. Новая администрация обращается к великим державам за пределами альянса, в частности, Китаю и России, пытаясь заключить сделки с потенциальными конкурентами. Параллельно планируется повысить таможенные пошлины, чтобы решить давние проблемы, связанные с нехваткой государственных доходов. Этот план неизбежно создаст напряжённость в международной торговле и приведёт к глобальной обособленности, столь милой сердцу изоляционистов.
Трамп любит говорить, что умеет отличать удачные сделки от дурных. Его подход, сформулированный ещё в книге с соответствующим названием «Искусство заключать сделки» (которую он написал в соавторстве в 1987 г.), можно охарактеризовать тремя ключевыми словами: бравада, осторожность и результативность. Трамп не боится преувеличивать или использовать, как он это называет, «правдивую гиперболу» для продвижения эксцентричных идей, но он никогда не связывает себя инвестиционными возможностями, которые они открывают (но и не противится им).
Трамп с радостью позволяет другим бросаться в бурные воды, которые взбаламучивает; однако он столь же решительно оправдывает собственные ожидания – когда все остальные потерпят неудачу.
Эти три черты нового президента указывают на путь, по которому он пойдёт, фактически пытаясь разрушить и реорганизовать на новых условиях всю международную систему, скрупулезно выстроенную США после 1945 года.
Во-первых, членам НАТО предлагается продемонстрировать свою истинную ценность как великих военных держав. Если не получится, то так тому и быть: Америка не будет выделять ресурсы на их спасение.
Во-вторых, государства, бросившие вызов, которые предыдущая администрация окрестила «Осью зла», приглашаются к переговорам о новой сделке, желательно на условиях, позволяющих Америке сохранить статус гегемона. Если сделка не состоится, нарушители будут наказаны всеми доступными новой администрации средствами.
Наконец, Минфин США планирует получить дополнительные доходы за счёт повышения таможенных пошлин, тем самым наказывая страны, которые накопили богатство благодаря экспорту в Америку. Эти пошлины приведут к фрагментации существующих производственных цепочек и развитию новых торговых маршрутов.
Подход Трампа напоминает путь, выбранный другим политическим лидером – Михаилом Горбачёвым, который решил реорганизовать Советский Союз в соответствии с новыми политическими планами, которые задумал для страны. Вызовы, с которыми Трампу предстоит столкнуться на пути к новому глобальному равновесию, не изменились: реконфигурация существующих производственных цепочек, формирование идеологий, способных привлечь основных игроков, и адаптация существующих форм управления к новым схемам. Неожиданно изучение переходных экономик – узкоспециальная область исследований, которой интересовались лишь немногие эксперты, – приобретает всё большее значение.
Автор: Влад Иваненко – доктор экономики (г. Конкорд, США)
Сноски
[1] Выступая в Риге 7 мая 2005 г., президент США Джордж Буш-младший заявил: «Ялтинское соглашение продолжило несправедливую традицию Мюнхена и пакта Молотова – Риббентропа. В очередной раз, когда могущественные державы собрались за столом переговоров, свобода малых стран оказалась разменной монетой».
[2] Тот же Уолтер Липпман говорил, что во время президентской кампании 1932 г. считал Рузвельта «приятным человеком», но сомневался в твёрдости его убеждений: «Просто посмотрите на его кампанию – полная противоположность “новому курсу”». Дело в том, что «“новый курс” наскоро слепили после его избрания».
[3] См. их статью, опубликованную в 1966 г.: Olson M., Zeckhauser R. An Economic Theory of Alliances // The Review of Economics and Statistics. 1966. Vol. 48. No. 3. P. 266–279.
[4] Когда в январе 1945 г. умер Том Пендергаст, бывший политический наставник Трумэна, впоследствии осуждённый за преступление, Трумэн, не раздумывая, решил присутствовать на похоронах. Многие посчитали такое поведение возмутительным для вице-президента, но Трумэн публично ответил на обвинения: «Он всегда был моим другом, как и я его».
[5] Оценка Маквеем политической ситуации в Греции в 1947 г. была алармистской. В основном деятельность коммунистов сводилась к реагированию на акты насилия, совершённые правыми военизированными группировками против сторонников коммунистов, о захвате власти речь не шла.
[6] Под «свободными нациями Европы», о которых говорил Трумэн, подразумевались Бельгия, Франция, Люксембург, Нидерланды и Великобритания, подписавшие 17 марта 1948 г. по инициативе британцев Брюссельский пакт о защите от возможной агрессии со стороны Германии или СССР.
[7] В этом контексте уместна параллель с русским царём Николаем I, который гордился, что иностранные СМИ называют его «жандармом Европы». Он считал, что «Россия – военная держава, и её предназначение – быть грозой всему миру», что близко к определению державы-гегемона, которое дала Мадлен Олбрайт.