29 августа во внеконкурсной программе 82 Венецианского кинофестиваля был показан фильм «Последний викинг» / «The Last Viking». Шведский режиссер Андерс Томас Йенсен возвращается к фирменной трагикомедии о самоидентичности. В центре сюжета — два брата, поиски «закопанных» денег и попытка вспомнить, кем ты был, прежде чем примерил чужую маску.
Андерс Томас Йенсен — мастер парадоксальной трагикомедии, где бытовая нелепость соседствует с вопросами о главном — от «Адамовых яблок» (2005) до «Рыцарей справедливости» (2020). В «Последнем викинге» он снова соединяет комедию с притчевой прямотой и возвращает на экран дуэт Миккельсен — Ли Каас. И ещё раз доказывает: самые взрывоопасные смеси получаются из очень простых ингредиентов — семейной тайны, плохой памяти и непреодолимого желания быть кем-то другим. Фильм показан во внеконкурсной программе на Лидо — и это тот редкий случай, когда «вне конкурса» звучит не как снижение градуса, а как возможность более свободной игры с тоном и жанром.
Завязка минималистична и шероховата, как скандинавский гранит: Анкер (Николай Ли Каас) выходит из тюрьмы и отправляется за деньгами, которые когда-то закопал его брат Манфред (Мадс Миккельсен) около дома матери. Проблема только в том, что Манфред живёт в собственной мифологии и уверен, что он… Джон Леннон. Комический гротеск здесь не ради шутки: он про ускользающую идентичность и про то, как легко пойти на поводу и подчиниться навешенным на нас окружающими ярлыкам. Сам Йенсен в режиссёрском комментарии описывает картину как «тёмную притчу с комическим подтекстом об идентичности» — и именно так она и читается кадр за кадром.
В результате дорога братьев к «кладy», становится дорогой к признанию друг друга. Здесь Йенсен верен своему фирменному приёму: он сталкивает «обычных людей» с абсурдными препятствиями, но никогда не смеётся над персонажами. По мере того, как поиски заводят их со странноватым спутниками в леса детства, Йенсен позволяет юмору заходить все дальше и «наступать» на табу, а потом вновь возвращает нас к реальности. Поиск тайника постепенно превращается в процедуру распаковки старых травм: выяснить «где деньги» оказывается легче, чем честно спросить «кто мы теперь». Режиссер часто работает на стыке фарса и сострадания, и здесь баланс снова срабатывает. Он снимает сцену — кажется простую, даже анекдотическую, — а потом одной монтажной склейкой переводит её в регистр боли.
Дуэт Миккельсен—Ли Каас — двигатель фильма. Каас даёт Анкеру ту «земную» тяжесть, что держит сюжет в реальности: это человек, который верит, что проблема — чисто практическая (надо найти деньги). Миккельсен, наоборот, играет Манфреда как ходячий парадокс — то рыцарь из саг, то рок-икона, то ранимый мальчик; его «переключения» становятся отражением темы, что человек редко укладывается в одну роль. Они в шестой раз встречаются с режиссером на съемочной площадке полнометражного фильма, поэтому их взаимное чувство ритма здесь безупречно: на микропаузах в диалогах построены и гэги, и драма.
Визуально картина работает на двойной оптике: оператор Себастьян Бленков снимает реальность так, будто она всё время примеряет чужой костюм. Дороги, лес, пустые дворы — не «видовые открытки», а пространства, где персонажи проверяют сказки на прочность. Холодные, почти «прозрачные» планы природы сменяются тесными, слегка театральными интерьерами «дома-призрака», специально построенного для съемок. Этот контраст «простора» и «клетки» подчёркивает раздвоенность Манфреда и вообще любого человека, зажатого между тем, кем он является, и тем, кем хочет быть.
В «Последнем викинге» Йенсен снова обращается к своим любимым темам: вина и прощение, Бог и хаос, семья как последняя территория, где нас знают такими как мы есть. В финале он не пытается наказать персонажей моралью — наоборот, мягко разрешает их конфликт не через катарсис, а через достижение простого, почти бытового доверия. Именно поэтому картина оставляет тёплое послевкусие: не потому, что всё внезапно стало хорошо, а потому, что герои наконец-то перестали прятаться за масками.
«Последний викинг» — не манифест и не деконструкция северного мифа, а камерная притча о том, как мы изобретаем себя заново, когда уже поздно казаться героями. Если вы любите смесь чёрного юмора, мягкой философии и внезапных вспышек насилия, если вам близки датские притчи на границе сарказма и милосердия, то мимо проходить нельзя. Для внеконкурсного показа в Венеции — это очень подходящее кино — одна из тех историй, где мифы сначала спасают, а потом мешают жить; где смех — инструмент раскопок; а храбрость измеряется не количеством побед, а способностью назвать вещи своими именами.
Дальше фильм поедет в Торонто, а национальный релиз состоится в октябре, и у фильма есть все шансы стать очередным примером «терапевтической» жанровой комедии.