Виктор Бут: США проверяли на мне, как далеко можно зайти в демонизации России
Его судьба — это квинтэссенция того, что происходило в мире за последние 30-40 лет. О том, как и зачем Вашингтон сделал из него "опасного преступника", предприниматель Виктор Бут рассказал MP. На нем глобалисты тестировали, как далеко можно зайти в деле демонизации России, которая продолжается до сих пор.
Беседа с Виктором Бутом, российским предпринимателем и политиком
Myśl Polska: Вы человек-легенда, особенно после американского фильма "Оружейный барон" с Николасом Кейджем.
Виктор Бут: На самом деле это кино имеет очень мало общего с реальными фактами, хотя в первоначальных версиях этого фильма в конце появлялась моя фотография и надпись, будто бы фильм основан на моей биографии. Если бы сценаристы обратились ко мне, я бы помог им написать сценарий поинтереснее. Я много говорил об этом с африканцами, они считают этот фильм для себя оскорбительным. Я с ними согласен — там показывают Африку не такой, какой она есть на самом деле, а как она изображается в лживых мифах. На самом деле, подобные киноленты представляют собой отражение американского менталитета, голливудского видения мира. А ведь создавать произведение можно только на основании того, что мы сами когда-то видели, что пережили и что сами прочувствовали. Что было, то было, того не воротишь. Мы все должны нести крест, который нам дан, и делать это самым лучшим образом, каким только можем. Я, по крайней мере, не жалею, что меня постигла такая участь. С этим фильмом связана интересная история. В прошлом году в Голливуде объявили, что начинают работу над его продолжением, но из-за забастовки сценаристов, задействованных на этом проекте, съемки на данный момент приостановлены. Представьте себе — первый фильм даже не покрыл затраты на его производство. Это был продукт, изготовленный по заказу вашингтонского обкома. И этот заказ отдел пропаганды отработал не очень хорошо.
— С другой стороны, нельзя сказать, что персонаж, которого сыграл Николас Кейдж, был изображен совсем уж в черных красках.
— Этот персонаж и вытаскивает весь фильм. Если бы не роль Николаса Кейджа, эту ленту, вероятно, вообще не заметили бы.
— А что вы скажете о других проектах? Я знаю, что о вас написано много книг, сняты документальные фильмы. Основан ли хоть один из них на достоверных источниках?
— Да, есть документальный фильм, авторы которого получили от моей жены некоторые материалы из домашнего архива. На самом деле это мои домашние заметки, которые я делал сам. Однако зачастую все основывается на интерпретации авторами определенных текстов. Сейчас мы работаем одновременно и над документальным, и над художественным фильмом. Мы заканчиваем работу над сценарием, так что, возможно, скоро появится наш русский ответ Голливуду.
— Надеюсь, что мы сможем посмотреть его и в Польше. Художественный фильм о вас наверняка был бы великолепен. Будет ли это своего рода полемика с фильмом "Оружейный барон" с Кейджем?
— Мы просто хотим сделать так, чтобы фильм был интересным. Моя судьба — это, пожалуй, в первую очередь квинтэссенция того, что происходило в мире за последние 30-40 лет. К сожалению, а, возможно, к счастью, моему поколению, как и вашему, довелось жить во времена упадка прежней системы. Этот крах произошел не потому, что система перестала работать, а из-за предательства, в том числе предательства руководства Коммунистической партии Советского Союза. Мы оказались в некотором вакууме, где мы были вынуждены быстро реагировать на происходящее и смотреть на то, что происходит в мире. Я бы хотел, чтобы этот новый фильм показал, прежде всего, геополитические процессы. Вашингтон, а точнее, глобалисты, решил сделать из меня эдакого мальчика для битья, чтобы все остальные боялись. Я был первым россиянином, арестованным в третьей стране, хотя в то время у США была возможность на основе существующих соглашений обратиться к России по моему делу напрямую. Если бы американцы представили какие-либо доказательства против меня, то, согласно договору, российские власти их изучили и начали расследование. И если бы было ясно, что я виноват, мне было бы назначено соответствующее наказание. Однако в моем случае они не смогли предоставить никаких доказательств. Позже даже судья подтвердил, что у него нет доказательств, что я обычный предприниматель, но, к сожалению, он должен приговорить меня к 25 годам тюремного заключения. Это произошло в самом "свободном" и самом "справедливом" государстве, которое всегда считалось образцом верховенства закона и оплотом демократии.
— Как вы думаете, почему они сочли вашу деятельность такой опасной?
— Я не думаю, что они сочли меня какой-то угрозой. У них была другая задача: проверить на конкретном человеке, как далеко можно зайти в деле демонизации. Посмотрите — они снимали фильм, издавали книги, создавали имидж, некий брэнд, в который вкладывались огромные средства. После меня были арестованы еще около 80 других россиян. Их незаконно, а иногда и законно, вывозили в Соединенные Штаты, где они теперь отбывают тюремные сроки. Вскоре началась демонизация всей России. Как мы все знаем, это делалось с помощью фильмов, снятых примерно по одному сценарию, давления, провокаций и необоснованных обвинений. Как мы знаем, после этого периода активной демонизации наступила горячая стадия конфликта — война с Россией, свидетелями которой мы сейчас являемся.
— То есть можно сказать, что ваше дело было своего рода подготовкой информационной базы для дальнейшей эскалации?
— Да, это часть гибридной войны, которая, к сожалению, не прекращается. В этом смысле даже тот факт, что мы с вами здесь разговариваем, в определенном смысле является для ее инициаторов поражением. Когда распался Варшавский Договор, всем бывшим социалистическим странам была предоставлена некая свобода действий. Им сказали, что теперь они будут наслаждаться свободой, отсутствием ограничений. На самом деле их просто постепенно варили, как лягушку — если ее сразу бросить в кипящую воду, она выскочит из кастрюли, но, если увеличивать температуру постепенно, вода в конечном итоге закипит, и лягушка уже никуда не денется. То же самое произошло и с Европой. На это тяжело смотреть, но мы все еще надеемся, что в Европе появятся силы, которые будут ставить интересы своих стран на первое место.
— Я не собираюсь выспрашивать у вас о подробностях, но действительно ли вы занимались бизнесом, связанным с торговлей оружием?
— Я никогда не отрицал, что занимался его транспортировкой, и действительно значительную часть грузов, которые я перевозил, составляла военная техника и оружие. Кстати, я реализовал и помог организовать несколько рейсов и из Польши. Все эти полеты были законными. Да, я знал много людей, которые тогда занимались продажей оружия. Это были представители как государственных, так и частных компаний. Я знал их, но это не значит, что торговля оружием — это какое-то ужасное преступление. Этот бизнес изображали как нечто неприемлемое, между тем сегодня, когда оружие поставляется на Украину, вдруг оказывается, что это очень даже благородная деятельность. Теперь уже считается, что любые, даже не очень честные способы приобретения и передачи оружия Украине, хороши. Так что все зависит от точки зрения. Если Западу нужно указывать на кого-то пальцем и назвать его виновным, то он может очень профессионально и грамотно провести для этого соответствующую информационную подготовку.
— Не могли бы вы рассказать подробнее о том, какие операции вы осуществляли в Польше?
— Ничего сверхъестественного. Это было где-то в 1992 или 1993 году, когда из Польши массово вывозили оружие. Все помнят, что на ваших аэродромах стояли целые колонны БТР, БМП-3. Их загружали и куда-то отправляли. То же самое происходило и в Румынии, и в Болгарии. Не думаю, что об этом можно говорить, как о чем-то экстраординарном. В то время излишки техники продавались, на этом зарабатывали деньги. Люди, которые этим занимались, в целом поступали правильно, потому что деньги от продаж поступали в основном в государственный бюджет. А времена тогда были тяжелые — старая система уже распалась, а новая еще не формировалась. Поэтому рассказывать о каких-то подробностях нет смысла. В этом не было ничего противозаконного.
— Как сложились ваши отношения с российским государством? Многие западные СМИ утверждали, что на самом деле вы неформально проводили определенную государственную политику в области поставок оружия.
— А какова была эта государственная политика Российской Федерации в 1990-х годах? Мы все хорошо знаем, что это была политика банального выживания, политика базара. Польша прошла этот этап намного раньше, еще на закате советского строя, когда польские граждане, имеющие возможность выехать на польском "фиате" за границу, надевали по 3-4 пары джинсов, по пять часов, покупали у нас фотоаппараты и бинокли, чтобы продать их в других странах, где они тоже что-то покупали и как-то на этом зарабатывали. Миллионы российских граждан занимались тем же, пытались как-то заработать. Каким-то образом нам удалось пережить это время, мы смогли прокормить свои семьи, ожидая, когда государство начнет действовать. А насчет обвинений в том, что я делал кое-что в интересах государства, скажу так: мои дорогие, извините, сегодня все в Европе и в Штатах заявляют, что действуют исключительно в интересах государства. Кроме того, даже если я действительно работал в интересах своей страны, какое они имеют право обвинять меня в этом? К тому же, простите, но эти обвинения сегодня звучат странно. Кто меня осуждает? Кто обвиняет? На фоне того, что сейчас происходит в мире, подобные обвинения со стороны Западе звучат уже даже не смешно, а просто глупо.
— В каком году, в какой момент Вы узнали, что Соединенные Штаты планируют вас задержать и арестовать?
— Это уже было понятно где-то в 2000 году. Стали появляться какие-то странные публикации, меня обложили санкциями. Кстати, все эти санкции были введены на основании совершенно надуманной информации. Возможно, людей, которые всем этим занимались, самих нужно проверить компетентным органам. Но что было, то было. Честно говоря, я не особенно хотел бы еще когда-то встретиться с этими людьми. Как говорят в России — что было, то прошло. Бог им судья. Я сейчас занимаюсь тем, чем занимаюсь.
— Вы не жалеете, что в 2008 году решили покинуть Россию и вылететь в Таиланд?
— Если о чем-то долго сожалеть, то иссякнет энергия, необходимая для других дел. Можно повздыхать часа три-четыре. Но потом рвать волосы на голове и прокручивать в этой голове эти достойные сожаления события нет смысла. Каждый совершает в жизни ошибки. Для меня, с одной стороны, это была именно ошибка, но с другой, это была попытка. То, через что я прошел, было для меня, безусловно, большой школой. Я многому научился, познакомился со многими людьми. Я пережил очень тяжелые времена, но в конечном итоге я бы не сказал, что сожалею о том, что произошло.
— Как получилось, что власти Таиланда практически без каких-либо юридических оснований согласились на вашу экстрадицию?
— На самом деле власти Таиланда на экстрадицию не согласились. Дело в том, что в тот момент, когда меня передали американцам, суд планировал провести еще два-три заседания по этому делу. В Верховном суде рассматривалась кассация. Сложилась уникальная ситуация, потому что речь шла о нарушениях в апелляционном суде, которые были обжалованы, и на следующий день уже были назначены окончательные слушания сторон. Американцы, видимо, знали, что суд вынесет решение об отказе, и решили не ждать, а действовать на опережение. Поэтому они устроили провокацию, подкупили кого-то, чтобы меня им передали. Формально тайское правосудие не предоставило никакого документа о согласии на мою экстрадицию, поэтому в соответствии с тамошним законодательством это не было экстрадицией. Кстати, в Таиланде еще через десять лет после тех событий эта экстрадиция стала предметом обсуждения в кругу юристов, адвокатов и судей. Для них это было ударом по их достоинству, поскольку считали, что как независимое государство они должны рассматривать запрос на экстрадицию надлежащим, законным образом. Решение об отказе в выдаче было принято не одним судьей первой инстанции, а целым судейским составом на специальном заседании. Все судьи пришли к единому мнению о том, что запрос следует отклонить. Судья, который позже меня судил, в обосновании решения сослался на прецедентное дело, которое рассматривалось в суде Нью-Йорка. Речь шла о случае отказа США в выдаче ирландского боевика на том основании, что доказательства против него были сфабрикованы.
— Все это должно было быть унизительным и с точки зрения международного имиджа Таиланда.
— К сожалению, международное право уже двадцать лет разрушается прямо на наших глазах. Двойные стандарты и двуличие стали нормой. Политики могут сначала сказать одно, а через 10 секунд сказать совершенно противоположное, даже не моргнув глазом и не испытывая по этому поводу никакого дискомфорта. К сожалению, таковы реалии, в которых мы живем.
— В каких условиях вы содержались в Таиланде?
— В Таиланде я находился в типичной для этой страны тюрьме. На самом деле это была даже не камера, а помещение, в котором вместо окон и дверей были огромные решетки. На потолке был один вентилятор, а внутри 40 человек и только один небольшой туалет. В этом помещении мы проводили примерно 18 часов в сутки. Нас закрывали сразу после обеда, в 15 часов, и мы сидели там до 6 утра, независимо от погоды, влажности или температуры. Конечно, там было не легко, но тем не менее тайская тюрьма по сравнению с американской, несмотря на эти тяжелые условия, была какой-то более человечной, что ли. Из любого блока этой тюрьмы можно было выйти на улицу, в красивый садик с какими-то цветами и небольшим прудом, где плавали злотые рыбки и караси. Можно без каких-либо ограничений заказать любую еду. Человечным и гуманным было в тайской тюрьме и поведение охранников, что не всегда можно сказать об американских тюрьмах.
— Насколько мне известно, условия вашего заключения в США неоднократно менялись.
— Вначале я попал в тюрьму в Нью-Йорке, где был специальный блок для особо опасных преступников. Это такой карцер в карцере на шесть камер, в котором в то время находился Эль Чапо или Медофф. При каждом выходе из камеры заключенного держали трое охранников. Каждый раз надевали не только наручники, но и цепи на ноги. Потом заключенного ведут, как какую-то бешеную собаку. То же самое и с питанием – там нет такой обычной двери, которую открывают, чтобы дать еду, а есть специальный шлюз – сначала открывается одна дверь, через нее просовывают еду, а потом уже открывают следующую. В целом американцы, видимо, многому научились у нацистов, особенно что касается тюрем. В рамках операции "Скрепка" они вывезли в Соединенные Штаты около 20 тысяч нацистских преступников и ученых, которые ранее служили в концентрационных лагерях. В этих лагерях раньше убивали евреев, советских военнопленных и поляков. Они тестировали различные методы на своих жертвах, которые в настоящее время широко используются федеральной пенитенциарной системой США.
— На каком основании они держали вас в таких условиях и считали особенно опасным преступником? Для этого нужны какие-то правовые основания.
— Это вообще интересная история. Документы на эту тему даже были обнародованы. Судья потребовал от руководства тюрьмы объяснений, почему меня держат в таких условиях, а не на обычном режиме. На заседание явилась директор тюрьмы, женщина, которая прямо заявила, что я очень опасный преступник, что я могу устроить побег и убить охранников. Судья рассмеялась и сказала: “Он ведь сидит у вас в тюрьме. Как он может организовать побег и к тому же кого-то убить? У вас же тюрьма, там действуют определенный режим. Какие у вас основания? Я таких оснований не вижу”. Директор тюрьмы ответила на это: “Таково наше мнение, мы провели наше расследование, мы его допросили и считаем очень опасным”". В конце концов судья распорядилась перевести меня из этого блока, а директриса, чтобы не потерять лицо, перевела меня в другую тюрьму, уже не на Манхэттене, а в Бруклине.
— Условия там были получше?
— На этот раз меня поместили в психиатрическое отделение, где я провел несколько месяцев, прежде чем, наконец, попасть в тюрьму, где я отбывал остаток срока.
— Как вы приняли решение суда, когда впервые услышали, что вас ждет 25 лет лишения свободы?
— Здесь есть два аспекта. С одной стороны, обвинение требовало пожизненного заключения. С другой стороны, никаких фактов, подтверждающих версию обвинения, приведено не было. Однако к этому моменту уже было очевидно, что будет вынесен приговор, угодный обвинению. Оставался только вопрос, к какому сроку меня приговорят: к 30 годам, к пожизненному заключению или к 25 годам. Поэтому в сложившихся обстоятельствах 25 лет это была, возможно, небольшая, но все же победа. Да, трудно было смириться с тем, что тебя ждет в общей сложности 25 лет тюрьмы, но в русском характере всегда присутствует упрямство, как, наверное, и в польском. В таких тяжелых ситуациях мы не сдаемся, а сжимаем кулаки и говорим себе: мы еще посмотрим, кто кого.
— Вскоре вам пришлось как-то устраивать свою жизнь за решеткой. Вы стали читать книги, учить иностранные языки.
— Да, я решил для себя, что коль скоро я не могу изменить обстоятельства, то должен хотя бы использовать их, максимально использовать это время. Поэтому с самого начала, еще до суда, я попросил адвокатов принести мне разные учебники. Я тратил бóльшую часть своего тюремного времени на то, что меня интересовало. Я много читал. В какой-то момент я стал читать по одной книге в день. За все время моего пребывания в тюрьме, согласно моим записям, я прочитал более 6 тысяч книг, которые мне присылали разные друзья, знакомые, семья, жена. Это были книги на разных языках. Еще я научился рисовать. Слава Богу, надо сказать, что в американских тюрьмах можно было все официально купить и спокойно заниматься своим хобби. Была даже такая особая комната для рисования, доступная мне в период, когда я ненадолго находился в условиях нестрогого режима.
— Как вы контактировали и виделись с семьей?
— С этим были проблемы. Я разговаривал с женой сразу после суда, то есть в 2012 году, а следующий раз им выдали визы только в 2019 году. Все это время им не давали виз. Как известно, именно в это время произошло максимальное ухудшение отношений, началась борьба с дипломатами, которая, впрочем, продолжается до сих пор. Конечно, это не способствовало решению даже гуманитарных вопросов. В то время получить визу стало практически невозможно. Моя жена и дочь ждали ее почти три года.
— Но вы могли контактировать с помощью Интернета и по телефону?
— С помощью Интернета нет. Была возможность отправлять электронные сообщения через специальный сервер и получать на них ответы, но все это находилось под строгим контролем. Можно было совершать телефонные звонки, но сначала нужно было ввести номер абонента в специальный список. На другие номера звонить не разрешалось. Для телефонного разговора нужно было записываться за две недели. Можно было разговаривать один раз в неделю или в две недели по 10-15 минут. С этим тоже было не так просто.
— Сегодня мы знаем, что все закончилось хорошо. Как вы оцениваете предпринимаемые все эти годы попытки российских властей поменять вас на кого-то или просто добиться освобождения?
— Я наверняка даже не знаю обо всех этих попытках, и, возможно, хорошо, что не знаю. Я представляю, чего это стоило. Самая большая проблема при администрации Обамы заключалась в том, что нам было не с кем поговорить. Мы знаем, что с администрацией Обамы все наши отношения начали скатываться в открытую конфронтацию. С американцами было очень трудно разговаривать, особенно когда госсекретарем была г-жа Клинтон. Поэтому я понимал, что, как бы мне ни хотелось поскорее вернуться домой, дипломатам очень трудно этого добиться. Но посольство все равно делало все, чтобы мне помочь. Во-первых, они старались навещать меня как можно чаще. У меня всегда была возможность связаться с ними, они тоже могли мне позвонить. Благодаря им я получал российские газеты, журналы и мог узнать из них, что происходит в России. Если бы я слушал только американское радио и смотрел американское телевидение, то никакой особой информации о событиях в мире не получил. По телевизору можно только узнать, что происходит в бейсболе или в американском футболе, какие проблемы испытывают всевозможные меньшинства, а о реальных событиях в мире вы вряд ли что-то узнаете.
— То есть можно сказать, что российские власти руководствуются правилом: своих не бросаем?
— Да, и меня радует, что помощь своим гражданам является предметом систематической работы государства. На каждое такое событие реагирует Министерство иностранных дел, неправительственные организации, правозащитники. Таким образом, есть надежда, что нам удастся эффективно бороться с практикой задержания граждан России по надуманным обвинениям. В целом, эта практика похожа на пиратство, когда людей похищали с целью выкупа. Так когда-то пираты Средиземного моря останавливали корабли и забирали с них всех, чтобы потом получить за пленников выкуп или продать в рабство. Можно сказать, что Америка унаследовала эти не самые лучшие черты пиратов.
— Можно даже сказать, что она берет людей в заложники.
— Именно так. И в то же время обвиняет всех в том, что они якобы берут заложников. Мы знаем, какой шум поднимается всякий раз, когда где-то задерживается американский гражданин. А если это происходит в России, то это вообще представляется как какая-то катастрофа.
— Спасибо за этот разговор.