В Большой советской энциклопедии за 1927 год благотворительность описывалась как явление, «свойственное лишь классовому обществу» и «чуждое социальному строю СССР». Forbes Life изучил, кто и как в 1950—1980-х годах в Советском Союзе решал проблемы, которыми сегодня занимаются некоммерческие организации
Большевики, пришедшие к власти после революций 1917 года, сразу враждебно отнеслись к самой концепции помощи нуждающимся. Это противоречило коммунистической идеологии, поэтому имущество и средства благотворительных фондов были конфискованы. Единственным легитимным источником помощи пролетариату теперь считалось государство.
Как поясняет публицист Василий Легейдо, в законодательстве СССР не было конкретного постановления, которое запрещало бы частную благотворительность. Однако фактически любая благотворительная деятельность так или иначе контролировалась властями. По его словам, враждебное отношение объяснялось стремлением монополизировать все формы общественной жизни: власть не могла допустить, чтобы источником благ в сознании народа выступал кто-то, кроме нее самой.
«Благотворительность в период СССР — изначально сложное явление, потому что законы советского времени не позволяли создавать какие-либо некоммерческие организации, собирать данные о системных событиях, нарушениях прав человека. Неважно, в какой направленности. Любое указание на проблему в социальной области, по сути, можно было трактовать как политическое высказывание», — рассуждает Алексей Макаров, историк научно-исторического и просветительского центра «Мемориал» (международное сообщество и правозащитный центр «Мемориала» признаны иноагентами и ликвидированы).
Однако благотворительность продолжала существовать — не как системное явление, а как череда разрозненных точечных действий. Помочь отдельным советским гражданам удавалось, поясняет Макаров, только если аккуратно указывать на недостатки на местном уровне, не критикуя политику в целом. «И многие это делали — обращались в прокуратуру и прессу, газеты иногда публиковали материалы о проблемах конкретных людей, в итоге удавалось их решать. Но системно этим было очень сложно заниматься», — говорит эксперт.
Например, в 1960 году при биологическом факультете МГУ создали дружину охраны природы, которая занялась борьбой с пожарами, экологическим образованием и просвещением. Дружина стала первым независимым молодежным объединением по охране природы в стране. «Это как раз пример того, что если ты хотел делать что-то социальное, то важно было встроиться в систему, чтобы твоя деятельность была официальной и общественно полезной, не противоречила главной политической повестке», — отмечает Алексей Макаров.
Одна из немногих организаций, не прервавших работу с приходом большевиков к власти, — «Российское общества Красного Креста», существовавшего к тому времени уже полвека. Они публично объявили, что они, помощники советскому здравоохранению, берут на себя просветительские задачи и санитарную деятельность. Декретом Совета Народных Комиссаров РСФСР от 4 января 1918 года имущество и капиталы Красного Креста были переданы в государственную собственность. Но уже в июне начали восстанавливаться местные учреждения. 7 августа СНК подтвердил в своем декрете важность беспрерывного продолжения работы организации.
«РКК вел борьбу с туберкулезом, венерическими заболеваниями, трахомой, оспой; организовывал программы, направленные на поддержку матерей и детей, включая консультации по вопросам грудного вскармливания, питания и ухода за новорожденными, занятия по развитию», — рассказывает заведующая музеем Российского Красного Креста Татьяна Михалютина.
Во время Великой Отечественной войны во многом благодаря этой организации фронт удалось обеспечить средним и младшим медицинским составом. Еще в конце 1930-х годов Советский Красный Крест начал формировать санитарные дружины. Их роль заключалась в оказании первой медпомощи людям при несчастных случаях и внезапных заболеваниях до приезда скорой помощи. Также члены дружины проводили мероприятия по улучшению санитарного состояния цехов, жилищ, школ, общежитий и т.д., пропагандировали медицинские знания среди населения. Они продолжили работать и после Великой Отечественной войны.
В СССР инвалидов нет
Одновременно уже в 1945 году всем отделам военной цензуры было строго предписано изымать из переписок военнослужащих фотографии с увечьями солдат. Негласный запрет на изображения действовал более 40 лет. Так, советская власть практически сразу предпочла убрать из поля зрения ветеранов, покалеченных войной: физически несовершенные люди не вписывались в картину всеобщего послевоенного ликования, которую старательно создавала пропаганда.
По разным оценкам, в Советском Союзе после войны насчитывалось более 2,5 млн человек с инвалидностью, из них около 1-1,5 млн были нетрудоспособны и около 800 000 вели бродяжнический образ жизни. Многие из них — герои войны, вернувшиеся с фронта с увечьями и контузиями.
Согласно секретному докладу МВД СССР в Президиум ЦК КПСС «О мерах по предупреждению и ликвидации нищенства» в 1954 году отмечалось, что за предшествовавшие три года органы милиции задержали в общей сложности более 400 000 человек («антиобщественных, паразитических элементов»). Из них около 70 % оказались инвалидами войны и труда.
В докладе министр внутренних дел прямо указывал на проблему отсутствия достаточного количества домов для инвалидов и престарелых, а также писал: «Некоторая часть нищенствующих инвалидов и престарелых отказывается от направления их в дома инвалидов, а устроенные нередко самовольно оставляют их и продолжают нищенствовать. Закона о принудительном содержании таких лиц в домах инвалидов нет».
Министр призвал преобразовать часть существующих домов инвалидов и престарелых в дома закрытого типа с особым режимом «для предотвращения самовольных уходов оттуда лиц, не желающих проживать там, и лишения их возможности заниматься попрошайничеством». В последующие годы так и произошло: многих инвалидов задерживали на улицах и выселяли в интернаты за «злостное уклонение от трудовой деятельности».
Как правило, интернаты располагались в заброшенных и труднодоступных местах, в частности на территориях опустевших монастырей. Там селили и покалеченных фронтовиков, и просто людей с инвалидностью. «Уж слишком намозолили глаза «советскому народу-победителю» сотни тысяч инвалидов: безруких, безногих, неприкаянных, промышлявших нищенством по вокзалам, в поездах, на улицах, да мало ли еще где. Ну, посудите сами: грудь в орденах, а он возле булочной милостыню просит. Никуда не годится! Избавиться от них, во что бы то ни стало избавиться! Но куда их подевать? А в бывшие монастыри, на острова! С глаз долой — из сердца вон. В течение нескольких месяцев страна-победительница очистила свои улицы от этого «позора»!» — пишет в своей книге экскурсовод Евгений Кузнецов, работавший много лет на Валааме.
Условия в этих заведениях были схожи с тюремными. По словам журналиста Аркадия Бейненсона, в первые годы жизни у постояльцев не было электричества: «Света не было, помещения не отапливались, и большинство из тех самых «сотен» как раз и умерло в первые два года. Летом же «самовары» или «чемоданы» (так назывались инвалиды без рук и ног) на весь день подвешивались, иногда по двое, в корзинках на деревья. Бывали случаи, что на ночь забывали снимать, а ночи в Карелии даже летом холодные».
По воспоминаниям Кузнецова, условия были тяжелыми: «Дело доходило до того, что на обед в столовую многие ходили с поллитровыми стеклянными банками (для супа). Мисок алюминиевых не хватало! Я видел это своими глазами. На вопрос кому-либо из них: «Что привезти из Питера?», мы, как правило, слышали: «Помидорку бы и колбаски, кусочек колбаски».
Только в 1978 году при Московской Хельсинкской группе (МХГ) создали инициативную группу защиты прав инвалидов, которая проводила анкетирование людей с инвалидностью по всему СССР, издавала информационный бюллетень и обращалась с просьбами о помощи к руководителям государств и международных организаций.
«Примечательно, что один из инициаторов — правозащитник, колясочник Юрий Киселев — еще в 1956 году участвовал в демонстрации у здания ЦК с требованием улучшить условия для людей с инвалидностью. А в 1965 году он участвовал в митинге гласности — первой политической демонстрации в послевоенном СССР. Члены инициативной группы при МХГ подвергались давлению за свою деятельность, и к 1982 году им пришлось завершить активность», — рассказывает Алексей Макаров.
Правозащитники как соцработники
Вскоре после смерти Сталина началась массовая реабилитация жертв политических репрессий. Было создано около сотни комиссий, члены которых ездили по лагерям, изучали дела заключенных и освобождали людей. «В ту эпоху очень помогали журналисты, которые писали о социальных проблемах отдельных людей, и это было мощным инструментом. Среди самых ярких имен — Фрида Вигдорова и Ольга Чайковская», — отмечает Марков.
Фрида Вигдорова в 1964 году вела запись судебного процесса над поэтом Иосифом Бродским. Статьями в «Известиях», «Комсомольской правде» и «Литературной газете» журналистка неоднократно добивалась восстановления справедливости. Сотрудница «Литературной газеты» Ольга Чайковская была одной из тех, кто возродил жанр судебного очерка. Она писала о проблемах следственного процесса на примерах расследования разных преступлений, о нечеловеческих условиях в следственных изоляторах, о бытовых преступлениях, о том, как должностные лица пытаются влиять на работу правоохранительных органов в свою пользу. Бывший коллега Чайковской вспоминал, что ее публикации меняли судьбы людей, неправомерно вынесенные приговоры отменялись, люди получали свободу.
Первые участники правозащитного движения, зародившегося в 1960-е годы, сосредоточились в первую очередь на политических и гражданских правах. И только ближе ко второй половине 1970-х годов настал черед социальных вопросов. «Адреса многих правозащитников были публичными. Они звучали, например, на западных радиостанциях, и люди приходили или писали, рассказывали о своих проблемах. Далеко не всегда это было политическое преследование: люди жаловались на несправедливые увольнения, хищения на местах», — рассказывает Макаров.
В 1976 году только что созданная Московская Хельсинская группа выпустила «Требования эмиграции по политическим и экономическим причинам со стороны рабочих». Этот документ составлен по заявлениям рабочих в МХГ с просьбой помочь им эмигрировать в любую капиталистическую страну, так как в СССР они не могли честным трудом прокормить семьи. В документе подчеркивалось бессилие советских профсоюзов как защитников интересов трудящихся.
МХГ посвящала документы социальному обеспечению людей по болезни, отсутствию пособий по безработице, использованию женского труда на тяжелых работах, существованию разных форм принудительного и полупринудительного неоплачиваемого труда (сверхурочные работы для выполнения плана, «субботники», посылка горожан на работы в колхозы и т. п.), резкому ограничению выбора места работы из-за системы трудовых книжек и прописки, осуждению за «тунеядство» и другим проблемам.
Лучшая медицина в мире
Все медицинские услуги советские граждане могли получить только на территории государства. Как поясняет Алексей Макаров, людей, которые нуждались в лечении за границей и пытались добиться разрешения на выезд из страны ради операций в иностранных медучреждениях, часто не выпускали.
«Ведь это означало показать, что в СССР не все в порядке с медициной. Можно вспомнить пример бесконечной борьбы академика Сахарова за то, чтобы его жена Елена Боннэр могла ездить в Италию и США на операции на глазах. Очень трагична история еврейского активиста из Ленинграда Юрия Шпейзмана, который заболел раком, но его долго не выпускали на лечение. В 1987 году удалось добиться разрешения на выезд (благодаря поддержке еврейских отказников в разных странах), но Юрий умер по пути в Израиль, где должен был лечиться. Доставать уникальные орфанные препараты удавалось, как правило, лишь через знакомых, которые выезжали на Запад по работе», — говорит историк.
Марков отмечает, что некоторые заболевания и вовсе замалчивались на государственном уровне, в частности ВИЧ, зависимости. Историк Ирина Ролдугина и культуролог Катерина Суверина в книге «Вспышка», основанной на многочисленных архивных источниках, свидетельствах очевидцев и прессе советского времени, приходят к выводу: советская пропаганда называла ВИЧ «вирусом наркоманов и гомосексуалистов», а в его создании обвиняла американские спецслужбы.
Первые случаи заражения ВИЧ в стране обнародовали лишь в 1987 году. После вспышки заболевания в Элисте в 1988-1989 годах о ВИЧ стало известно широкой общественности (о ней речь идет в сериале «Нулевой пациент»), были созданы первые СПИД-центры.
Карательная психиатрия
В начале 1960-х годов в СССР стали появляться специальные психиатрические больницы, в чем-то заменившие ссылку неугодных режиму в лагеря. Диссидент, ученый и правозащитник Владимир Буковский первым публично рассказал о чудовищных злоупотреблениях в этих учреждениях и о насильственном введении мощных нейролептиков людям, которые были абсолютно здоровы.
«КГБ получил новую идеологическую установку — об обострении психических заболеваний по мере построения коммунизма. Так властям удавалось быстро избавляться от инакомыслящих без лишних судов и адвокатов. Все якобы по медицинским показаниям: за самиздат, распространение «порочащих советский строй» стихов, фотографий, листовок, даже за политические шутки и анекдоты — в психбольницу. Диссидентам часто диагностировали паранойяльное развитие личности (бред) или вялотекущую шизофрению. Это было очень удобное заболевание, поскольку симптомы совпадали с неодобряемым и опасным для советского гражданина поведением: больные якобы демонстрировали страх и подозрительность, религиозность, эксцентричность, рассеянность, депрессивность, склонность к социальной изоляции, а также «повышенное чувство собственного достоинства», — писал Буковский.
В 1971 году он смог передать на Запад 150-страничный отчет, освещающий злоупотребления со стороны советских психиатров. Его отрывки опубликовали в британской газете The Times. В 1974 году Буковский вместе с другим диссидентом Семеном Глузманом написали «Пособие по психиатрии для инакомыслящих», которое детально описывало методы защиты потенциальных жертв от государственного преследования через психиатрию.
Поэтессу, переводчицу и правозащитницу Наталью Горбаневскую также неоднократно подвергали судебно-психиатрической экспертизе по политическим мотивам, дважды принудительно направляли в психбольницы. В вину ей ставили участие в демонстрации на Красной площади против ввода советских войск в Чехословакию, участие в издании «Хроники текущих событий».
В 1977 году при МХГ возникла правозащитная ассоциация под названием «Рабочая Комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях». Ее члены занимались в основном помощью жертвам репрессий, но уделяли внимание и условиям содержания пациентов в психиатрических больницах: делали официальные обращения и заявления, обнародовали случаи нарушений прав пациентов.
«В команду входили профессиональные психиатры. Один из них — Александр Волошанович — был уполномочен проводить альтернативные экспертизы людей, которых принудительно госпитализировали, и в ряде случаев удавалось отстоять права пациентов, если они не представляли общественную опасность. А ведь это было массовое явление: людей, которые когда-либо сталкивались с психиатрией, ставили на учет и вполне могли силой госпитализировать перед советскими праздниками. Каждый год страдали тысячи людей и правозащитники работали с этими случаями», — рассказывает историк Алексей Макаров.
По мнению аспирантки университета Сорбонны, исследователя научно-исторического и просветительского центра «Мемориал» Наталии Колягиной, правозащитная работа Московской Хельсинкской группы и других сообществ стала прообразом современных НКО.
«То, что изобрели советские правозащитники, осуществлялось в пространстве возможностей того времени. Еще не было четкого образца и понимания того, как вести независимую общественную работу в легальном поле, чтобы как можно дольше избегать арестов. Именно советские правозащитники начали делать это с опорой на законы и показали границы возможного в тех исторических обстоятельствах. Они выработали конкретные инструменты протеста и каналы распространения информации, поэтому их работа постепенно обрела системный характер. В итоге разные правозащитные группы начали перенимать этот успешный опыт», — заключает Колягина.
В январе 2023 года Московская Хельскинская группа, считавшаяся старшей НКО в России, была ликвидирована по иску Минюста.