1834 год, небольшая деревня в Восточной Фризии. Лене Воскамп выросла в рыбацкой семье в крайней нищете. Неожиданное знакомство с иностранцем подарило ей загадочную монету, дающую право торговать чаем в Китае, и Лене решает не упускать свой шанс. Ей нужно добраться до Лондона и сесть на корабль, идущий на Восток, а для этого приходится браться за любую работу. С разрешения издательства «РИПОЛ классик» Forbes Woman публикует роман немецкой писательницы и сценаристки Элизабет Херманн «Чайный дворец»
Лене надела фартук. Она понимала, что испортит платье Маргареты и туфли, но это не имело значения. Главное — теперь у нее появился ночлег. Чувство благодарности затмило все остальное, и она даже не сразу заметила, как отреагировал Вернер. Только подняв глаза и увидев его сидящим на ящиках, она поняла: они с Софи, должно быть, чувствуют себя так, будто попали в самую мрачную обитель ада.
— Вы о’кей? — спросила Лене. — Здесь все так говорят. Это значит что-то вроде «в порядке».
— Ну, — Вернер развязал свой пропитанный потом шейный платок, — лучше, чем в сточной канаве, не правда ли?
— Верно. Мне пора работать. — Ночь обещала быть долгой и бессонной, но волнение и радость полностью отогнали усталость. — Я буду заглядывать к вам время от времени.
Вернер поднялся.
— Спасибо. Можно спросить, что привело вас в Лондон?
Лене направилась к двери.
— Это длинная история. Расскажу, когда представится подходящий случай.
— Хорошо.
Вместе они шагнули в ад. Даже спустя долгое время после того, как Вернер растворился в толпе, это «хорошо» оставалось у Лене в голове. Было такое чувство, что однажды они действительно вернутся к этому разговору. Словно их встреча была чем-то большим, чем просто случайность.
Остаток ночи Мэгги гоняла Лене по всему залу. Ей редко удавалось увидеть супругов, и то лишь издали: Вернер сидел с закрытыми глазами, привалившись к стене, Софи лежала, пристроив голову у него на коленях. Под утро Лене удалось раздобыть кувшин пива и несколько кусков хлеба с холодным мясом. Она оставила снедь рядом с четой, пока они спали. Но, когда последние посетители покинули зал, скамья оказалась пуста — как и тарелка с кувшином. Вернер и Софи Бреннике ушли, не сказав ни слова на прощание.
В последующие дни и ночи Лене частенько думала о том, почему это ее так огорчило. В конце концов она смирилась с тем, что существуют такие женщины, как Софи, которым достаточно оказаться рядом с «правильным» мужчиной, чтобы, не прилагая особых усилий, добраться хоть до Британской Бирмы. Но она, Лене, не принадлежит к их числу.
Ответ был не совсем честным, но его было достаточно.
Спустя несколько дней, в воскресенье, появился Пит. Он лениво слонялся у столов для виста, наблюдая за игрой, но, похоже, пока не нашел богатого патрона, которому мог бы предложить свои услуги.
— Как твоя рука? — спросила Лене после короткого приветствия.
Приходилось торопиться: Мэгги не любила, когда ее «девочки» отвлекались.
— Отлично! — ответил Пит, поднимая руку. Теперь о произошедшем напоминала только узкая повязка. — Почти зажила. С тобой хорошо обращаются?
Лене поставила кружки на стол и убрала влажные волосы под чепец. Вечер только начинался, основной наплыв посетителей ожидался позже.
— Да. На чердаке нас тридцать человек, но хотя бы мужчины и женщины раздельно. Все работают здесь, в Pleasure garden (Сад удовольствий (англ.). В Лондоне XIX века было много увеселительных садов. — Прим. ред.)
— Похоже, мы теперь в расчете.
— Похоже, да.
Пит усмехнулся и направился к посетителю, который с интересом поглядывал на игровые столы, но пытался выглядеть так, будто оказался в «Кингс-холле» совершенно случайно.
Чердак был тем местом, где судьба свела вместе самых разных людей. Не всегда все шло гладко. Когда музыканты, вдохновленные удачным вечером, снова брались за инструменты, жаловались ремесленники и швеи: им нужно было вставать рано, чтобы чинить костюмы уличных артистов, печь хлеб или приводить в порядок сцены и аттракционы. Здесь кипели страсти, вспыхивали ссоры, случались тайные свидания, сопровождаемые стонами, кашлем и другими звуками телесной музыки. Все это, вместе с запахом немытых тел и нестираной одежды, создавало шлейф, с которым не справился бы даже десяток платков Маргареты, пропитанных лавандовой отдушкой.
Кроме того, постоянно что-то ползало и кусалось, из за чего Лене при первой же возможности разменяла свою банкноту на монеты и купила в аптеке за восемь драгоценных пенсов флакончик одеколона и ловушку для блох, которую ежедневно смазывала медом. Она вытряхивала соломенный тюфяк так часто, как могла, но понимала, что ни одна из этих мер не могла полностью избавить ее от мучителей.
Работа здесь была совсем не такой, как у Анны, а грубая, тяжелая, изматывающая. Шум всю ночь напролет, игривые руки, которые ее хватали, пиво, запах сигар, тяжелые кружки и бокалы... По утрам, едва добравшись до чердака, Лене впадала в сон, похожий на смерть, и приходила в себя только к полудню.
Зато еда была хорошей и сытной. Бобы, часто с копченым беконом, и приличный хлеб. Еще и чая для всех хватало. Англичане пили его с молоком и белым сахаром, который, правда, выдавался порционно — одна чайная ложка в неделю. Некоторые собирали его в маленькие мешочки, чтобы спустя несколько месяцев продать на рынке.
Лучшие и самые быстрые зарабатывали от восьми до девяти шиллингов в неделю. Из этой суммы у них удерживалась половина за еду и жилье, что при цене десять пенсов за четырехфунтовую буханку хлеба было вполне справедливо. Однако на стройке можно было заработать больше, поэтому спустя несколько недель многие уходили. Даже в угольных шахтах платили лучше, хотя забастовки регулярно ухудшали условия оплаты труда.
— Путников удерживать не стоит, — только и говорила Мэгги, когда кто-нибудь снова бросал к ее ногам свой рабочий передник.
Но были и те, кто оставался, — те, кто знал, как заработать лишнюю монету. Те, кто знал посетителей, предлагал им лучшие места, заботился о них и шептал что то вроде: «В рулетке четыре раза подряд выпало на красное».
Лене была далека от подобных привилегий. Она драила полы, мыла тарелки и кружки, однако в конце недели не получила ничего.
— Таков был уговор, — ответил Сэм на ее жалобы. — Жалуйся Питу или уходи.
Она не стала делать ни того ни другого. Это место было лишь временным пристанищем, подходящим для того, чтобы привести мысли в порядок и составить план. Однако документы, о которых говорили Бреннике, не давали ей покоя. Как раздобыть паспорт?
«Таймс», одна из газет с несколькими офисами в городе, размещала свои выпуски в витринах. Там же вывешивались судовые списки: кто и когда прибыл, кого ожидают, кто и куда собирается отплыть. Лене пыталась вспомнить школьную карту мира, но безуспешно. Макао, Батавия, Порт-Ройял, Бостон, Сингапур, Рио-де Жанейро — она лишь смутно представляла, на каких континентах находятся эти места, но перед сном шептала эти названия, находя их одновременно экзотическими и утешительными.
Однажды, по пути в Немецкую канцелярию, она снова просматривала списки и заметила новое сообщение — Рангун. Трехмачтовое судно Ост-Индской компании должно было покинуть доки тем вечером.
Лене пыталась не обращать внимания на укол в сердце, но желать супругам Бреннике счастья оказалось сложнее, чем ей казалось. Софи и Вернер были первыми путешественниками, которых она знала лично. И у них были паспорта.
При любой возможности — и если удавалось встать достаточно рано — она отправлялась в путешествие через весь город в Сент-Джеймсский дворец. В боковом крыле этого огромного здания, напоминающего разросшийся средневековый замок, как раз и находилась German Chancery, она же Hanoverian Chancery, а для нее — Немецкая канцелярия. Здесь решались дела Королевства Ганновер, а министр Людвиг фон Омптеда считался одним из самых влиятельных дипломатов при дворе короля Вильгельма.
Разумеется, Лене никогда не видела ни министра, ни короля, но ее будоражило само осознание того, что она находится в том же здании, дышит тем же воздухом, что и монархи, министры и принцы. Она обязательно расскажет Ханне и Зейтье о том, как познакомилась с Элизой Эллис, которая знает самого принца Уэльского! Как проходила мимо гренадеров и переступала порог каменного замка, где жили короли! Конечно, Лене нельзя было пользоваться главным входом, однако она видела, как гвардия сменяет караул с торжественной церемонией. Это было странное, почти подавляющее чувство — находиться так близко к центру власти. Сложно поверить, что всего несколько недель назад вокруг ее шеи чуть не затянулась петля…
Она чувствовала себя неуверенно внутри дворца, хотя ей не доводилось видеть парадные залы. Канцелярия для просителей занимала отдельное помещение, но даже здесь были сверкающие мраморные полы, массивные лестницы и роскошная мебель, расставленная у стен словно для украшения. Секретари в темных костюмах стремительно пробегали мимо, держа под мышкой папки и бумаги, и едва ли удостаивали взглядом посетителей, что сидели на стульях с бархатной обивкой, ожидая, пока их вызовут. Среди них были купцы, судовладельцы, знатные путешественники. Однако когда Лене попыталась сесть на одно из последних свободных мест, ее направили в другое помещение, предназначенное для слуг высокопоставленных посетителей.
Паркет в приемной блестел уже не так ярко, а дубовая обшивка стен заметно потемнела за последние двести лет. Деревянные стулья не отличались удобством, к тому же их явно не хватало. Здесь не решались вопросы большого капитала или дипломатических дел — одна лишь раздражающая рутина, с которой приходилось разбираться сотрудникам канцелярии: неверно оформленные грузовые документы, просроченные лицензии на импорт, а также корреспонденция между Лондоном и Ганновером для путешественников.
Служанка из Pleasure garden, ожидавшая письма из борделя Эмдена, явно не вписывались в эту картину.