Подкаст культуролога Насти Четвериковой «Искусство для пацанчиков» уже больше шести лет собирает миллионы прослушиваний и учит говорить об искусстве без снобизма и сложных теорий. Настя признается: проект изменил не только слушателей, но и ее саму. Помимо подкаста у нее есть YouTube-канал, оффлайн-лекции по всей России и книга «Искусство для пацанчиков. По полочкам».
Автор FOMOTEKA Феофания Ладыгина поговорила с Настей о том, почему «трушность» важнее идеальной картинки и зачем нам искусство, когда вокруг тревожно и больно.
Как появилась идея «Искусства для пацанчиков»?
Я работала радиоведущей на развлекательной станции и в какой‑то момент подумала: «Почему я объявляю Билана и прогноз погоды, если могу рассказывать действительно важные вещи?». Сначала я хотела сделать радиопередачу — но ни одна станция не заинтересовалась. Потом встретила команду «Глаголев FM», и — бац — родился подкаст. Главная идея с самого начала — говорить об искусстве просто, честно и без снобизма.
Семь лет назад, когда я начинала, было много хейта по поводу того, что нельзя говорить об искусстве простым, обывательским, иногда даже «пацанским» языком. Сейчас такое слышу реже, но иногда все еще прилетает.
Твоя формулировка «пацанчики» — это метафора маргинальности?
Изначально «пацанчики» были ассоциацией с простыми ребятами, с которыми я выросла в небольшом поселке в Кировской области. Поэтому мне казалось, что было бы круто показать им, что искусство может вдохновлять. Для меня «пацанчики» — и ностальгия, и нежность, и вера в то, что искусство может менять восприятие даже дворовых ребят.
Что изменилось в твоем взгляде на искусство за 7 лет ведения проекта? Было ли ощущение, что ты сама стала «менее пацанчиком» — или наоборот, утвердилась в этой идентичности?
Слушатели выросли вместе со мной: от разговоров о базовых вещах мы постепенно перешли к современному искусству. Я сама стала глубже погружаться в отечественный совриск — например, после выпуска с художником Димой Гутовым проект развернулся в сторону российской сцены XX–XXI века. Сейчас я готовлю книгу именно об этом.
Мы также доросли до обсуждения более сложных тем: вандализм, уродство в искусстве, культурологический контекст. И, конечно, много говорим о музыке. Один из самых популярных выпусков — про то, как музыка из мультфильмов подготовила нас к восприятию всего на свете: от барокко в «Ежике в тумане» до джаза и рок-н-ролла в «Бременских музыкантах».
Кто твой слушатель сегодня? Он отличается от того, кого ты представляла в самом начале?
Сегодня меня слушают люди совершенно разных профессий и возрастов. Изначально мне казалось, что слушатели окажутся далеки от искусства и будут искать «вход» в него. Но уже тогда оказалось, что среди них много тех, кто готовился поступать в профильные вузы. Самый крутой отзыв за все время: «Я всю жизнь проработал на заводе. Моя дочь подсадила меня на ваш подкаст, потому что до работы я добирался на велосипеде и слушал вас». Еще он написал, что впервые в жизни пошел в музей благодаря подкасту.
Ты много говорила об «искусстве не для всех». Есть ли ощущение, что в российской арт-сцене с этим стали бороться?
Сейчас музеи стараются быть ближе к зрителю: появляются интерактивные проекты и современные технологии. Например, мы делали проект с Русским музеем, где оживляли картину Сурикова «Переход Суворова через Альпы». Это позволяло зрителю буквально погрузиться в эмоции героев. Но несмотря на такие шаги, академизм все еще сохраняется, особенно в кураторских текстах и экспликациях. Они часто написаны сложным, сухим языком, хотя такие тексты должны быть простыми и интересными, чтобы вовлекать. То же самое — с аудиогидами. Простота часто трогает куда мощнее.
Можно ли вообще говорить о «демократизации искусства»?
Это понятие часто трактуется неверно. Демос — народ, кратос — власть. Если бы искусство подчинялось народной воле, оно бы просто не развивалось. Импрессионисты, к примеру, были бы отвергнуты своими современниками. Искусство не обязано всем нравиться — его задача не в угождении, а в высказывании.
При этом оно может быть «демократичным» в форме, визуально доступным. Пример — Нестор Энгельке с его «топорописью»: простой, узнаваемый язык, который остается содержательно глубоким.
Как ты видишь арт-сцену регионов сегодня?
Региональное искусство часто свободнее и честнее столичного. Оно более «трушное», как я люблю говорить. В Челябинске, например, я попала на арт-фестиваль, где ребята устроили выставку прямо в гараже отцовского трактора. Сначала непонятно, что является инсталляцией, а что просто канистра с соляркой — но именно это и подкупает.
После 2022 года многие процессы изменились — кто-то уехал, кто-то остался, кто-то начал с нуля вне Москвы. Есть ли у тебя ощущение, что центр художественной жизни начал расползаться?
Да, абсолютно. Сейчас очень много интересного происходит в регионах, и это не просто «вынужденная децентрализация» — это настоящая переоценка художественных маршрутов. Я вижу, как там на пустом месте рождаются живые институции — например, фестиваль «Лето на заводе» превратил разрушенное производство в точку притяжения для всего Урала.
Есть ли у тебя любимые региональные институции или инициативы, за которыми ты следишь?
Можно долго перечислять. Я уже четвертый год езжу на «Выкса Фест», где растят новое поколение художников прямо на месте. Также в Казани был потрясающий фестиваль «Реактор» — в старом «Оби» сделали площадку для трогательных перформансов. И столько классных художников! В Апатитах — частная коллекция, выставки в санатории, паблик-арт среди сурового севера. В Альметьевске впервые провели арт-фестиваль и сразу побили мировой рекорд по пленэру — одновременно рисовали 500 человек!
Зачем нам вообще сегодня нужно искусство — в эпоху тревожности и выживания?
Искусство нужно нам, чтобы проживать сложное — оно дает почувствовать, что ты не один в своей тревоге, страхе, растерянности. Как и экспрессионисты между мировыми войнами, современные художники выражают непереносимые эмоции. С 2022 года я особенно люблю работы Саши Браулова, который вышивает слова тревоги, любви и надежды. Это настоящая терапия.
Что тебе помогает не выгорать?
Я обожаю рассказывать и делиться знаниями — это часть меня. Как говорит моя мама, которая больше 50 лет преподает баян в сельской школе: «Даже если мне не будут платить зарплату — все равно пойду работать». У меня, конечно, не совсем так… Хотя так с видео-подкастом.
Когда слушатели говорят: «Была бы у меня в школе такая учительница по музыке или МХК, я бы понимал и любил искусство!» — это вдохновляет.
Представь, что ты записываешь первый выпуск «Искусства для пацанчиков» заново. Что бы ты сказала себе в микрофон сегодня, уже зная все, что знаешь?
Настя, не сомневайся, что этот проект нужный и важный. Он поможет огромному количеству людей войти в мир искусства с удовольствием и без страха. Не чувствуй себя самозванцем: делай, как считаешь нужным.
Испытываешь ли ты FOMO — страх что-то упустить? Если да, как ты с ним справляешься?
Рецепта борьбы нет: стараюсь держать баланс между семьей и работой.
Думаю, все люди, работающие над собой и своими проектами, должны его испытывать. Это нормально, как и волнение перед выходом на сцену или синдром самозванца.
Скорее, мое FOMO относится к дочери: иногда я ловлю тревожное чувство, что упускаю что-то в ее жизни. Поэтому стараюсь максимально проводить время с ней, хотя это вредит рабочей продуктивности.
Фото: личный архив Насти Четвериковой