25-летний Матвей – иркутянин, он родился и вырос в столице Восточной Сибири, девять лет назад уехал в столицу учиться. Окончил колледж эстрадно-джазового искусства при РАМ имени Гнесиных и институт «Академия имени Маймонида» РГУ имени Косыгина. Сегодня Матвей один из интереснейших молодых саксофонистов российской джазовой сцены. Он сохраняет связь с Иркутском, где и выбрал когда-то музыкальную стезю и который, по словам музыканта, остается для него местом силы.
– Почему музыка, а не что-то другое? С чего началось? Что повлияло?
– Получилось это абсолютно случайно. В детстве я занимался разным: плаваньем – что бы научиться плавать, немного акробатикой, стал постарше – записался на брейк-данс, который меня сильно увлек, ведь по эмоциональности, по драматургии он чем-то напоминает джазовую импровизацию, такие же ощущения полета. Но заболело колено, и с брейк-дансом пришлось завязать. В музыкальной школе занимался с восьми лет. Дома постоянно что-то звучало: бабушка время от времени играла на фортепиано, но главное, отец писал песни, играл на гитаре, осваивал новые инструменты – на дудуке учился играть, на флейте. Он все время склонял к совместному музицированию, а я стеснялся играть. Когда уже учился в колледже, до меня дошло, что хотел передать мне отец: ничего не бояться, импровизировать, просто идти и играть, как бы страшно ни было.
– А выбор инструмента?
– Меня привели в музшколу № 5, что в Академгородке, на прослушивание, с намеком на то, чтобы меня взяли на отделение фортепиано – дома стояло пианино. Я был нормальным первоклассником, ничего не знал о музыке, шел просто так, без особого интереса. Меня тогда прогнали через всех преподавателей, показывали какие-то картинки, к делу не относящиеся, – я был даже несколько разочарован. А под самый конец выскакивает дядя с блокфлейтой и говорит: «Стойте! Мальчик, а не хочешь ли играть на саксофоне?» Он даже без саксофона тогда был – но в этом дяденьке, своем первом педагоге Сергее Михайловиче Сарапулове, я усмотрел нечто задорное, максимум энтузиазма. И сразу согласился. Вот мое попадание.
– Но как музыка стала вашей судьбой?
– Я пять лет учился на хорошие отметки, и поначалу никаких музыкальных страстей и мечт не было. Смотрел на окружающих сверстников, которые занимались классической музыкой и делали какие-то сказочные успехи, выигрывали конкурсы, ездили в другие страны. Это было круто – но мне хотелось как будто чего-то другого. И это случилось: конкурс «Джаз на Байкале» под патронатом Игоря Бутмана стучался в мою дверь – и достучался.
К этому времени я уже перевелся в областную школу к педагогу Александру Федоровичу Чекмареву, ребята которого на саксофоне такое выдавали! Я восхищался ими. И понял, что ничего не умею, но буду наверстывать – почувствовал в себе силу, решил учиться у каждого из них, наблюдать и впитывать. Однажды Чекмарев посчитал, что я готов выступить сольно на «Джазе на Байкале» (это вообще было мое первое сольное выступление), и обязал меня подготовиться, найти интересные композиции. И вот одним вечером я нашел то, после чего моя жизнь уже не была прежней: композицию американца Сонни Роллинза, которая называлась Strode Rodе, из его величайшего альбома Saxophone Colossus 1956 года.
– И как вы решили превратить это в профессию?
– После того конкурса я понял, что у меня есть большой потенциал, открыл в себе музыкальные амбиции. Судьба тогда свела меня с еще одним педагогом по классическому саксофону Олегом Суровенковым (он, увы, уже покинул наш мир). Я даже перевелся в музшколу микрорайона Зеленого, где он преподавал. Пришел к нему – и снова понял, что не умею играть, у меня не было академических полезных привычек и навыков. Занимался с утра до ночи. Прогресс был сказочно быстрый, я стал играть на классических конкурсах и занимать призовые места.
Тогда я выбирал, куда поступать. Мой приятель, который учился у Чекмарева и Суровенкова, поступил на джазовый саксофон в колледж при РАМ имени Гнесиных. И я понял, что мне пора туда, где больше возможностей. В общем, приехал в Москву и поступил.
– Важно ли образование для джазового музыканта? Импровизируй, да и все…
– История музыки включает такие эпизоды, когда все идет не по правилам, как бы не по плану. Это касается некоторых исторических эпох и некоторых особо одаренных музыкантов, которые ничего не оканчивали. У многих мэтров, родоначальников бибопа, хардбопа не было формального образования. Чарли Паркер, человек яркой, но сложной жизни, двигался сам. Да и большинство джазистов времени зарождения джаза двигались самостоятельно, все учились друг у друга. Они были молоды, были новаторами, воплотили свои идеи – и сегодня можно считать, что это уже академическая музыка. Они пожили, повеселились в музыке, можно сказать, придумали джаз – и оставили после себя наследие, которое современным музыкантам нужно знать. И нам уже, конечно, нужно образование. Без знания основ джазовой музыки, джазового мейнстрима, бибопа, хардбопа и других стилей и направлений, без знания эпохи по-настоящему играть джаз невозможно.
– Сколько приходится заниматься?
– Подростком, когда понял, чего хочу, начал посвящать занятиям все свободное время. Учился в общеобразовательной школе – прогуливал, хотел играть музыку… Болели губы, пальцы, но меня ничего не останавливало. В колледже тоже занимался как сумасшедший. Взрослым музыкантам в этом смысле сложнее, у них много всяких дел – отношения, работа, кредиты, проекты. Так что по-разному. Хорошо, если работа коррелирует с творчеством, если нет, это хуже. Мне в этом смысле повезло, работа, которую я делаю, в основном в рамках моего интереса, так получается. В этом году я закончил учебу, человек свободный, поэтому много времени посвящаю занятиям, осваиваю новые инструменты – флейту, кларнет.
– Вы участвовали в крупных проектах, конкурсах. Расскажите об этом: как вообще выглядит путь молодого музыканта.
– Учась в колледже, я постоянно играл, например, на авторитетном студенческом конкурсе «Рояль в джазе». Удалось стяжать некоторые лавры: в разное время меня и еще нескольких ребят удостоили награды – стажировки в летней школе Беркли. Проект назывался New-York jazz masters, поводился в Италии, Польше. Приезжали, как понятно по названию, мастера джаза из Нью-Йорка. Еще участвовал в конкурсе «Гнесин Джаз», там получил оценку как лучший инструменталист.
С проектами Игоря Бутмана часто пересекался. Например, с фестивалем «Триумф джаза», при котором проходил детско-юношеский конкурс. Я делал две попытки участия, первая была не самая удачная – взял второе место, хотя готовился, выбрал сложную программу. А на следующий год взял гран-при, хотя накануне сомневался, играть ли вообще. Но вошел в нужное экзистенциальное состояние.
Однажды вышел такой случай. В преддверии фестиваля «Будущее джаза», который проводил Бутман, на кухне у моего товарища, пианиста Максимилиана Шевелева, мы мечтали, как было бы здорово сыграть на этом крутом фесте. Бутман привозил молодых иностранных музыкантов, приглашал наших, давалась возможность сделать совместную программу и выступить: два больших концерта в клубе Бутмана на Таганке и концерт в зале П. И. Чайковского: одно отделение – с бутмановским оркестром, а другое – в составе молодых участников из разных стран. Сидим, мечтаем. Внезапно у меня зазвонил телефон: Роман Христюк, джазовый продюсер, исполнительный директор Фонда Игоря Бутмана, приглашает меня на «Будущее джаза». Я был ошарашен.
Еще был, конечно, телепроект «Большой джаз». Еще – фестивали. Например, не первый год в составе разных коллективов играю на Московском джазовом фестивале. А в этом году уже со своим квартетом, с замечательными молодыми музыкантами из Академии джаза выступал на площадке фестиваля в Зарядье.
– Становится ли джаз популярнее в России, как вам кажется?
– Джаз становится популярнее, да. У музыкальной истории человечества ведь несколько тысяч лет, история классической музыки исчисляется веками. А джазовая музыка совсем молодая – 125–130 лет. На временном отрезке это ничто, это только зарождение, джаз, можно сказать, только родился.
И неизвестно, куда нас это еще приведет: столько всего не открыто, хотя уже столько всего сделано. Возможно, через пару сотен лет сегодняшних ярких музыкантов будут называть пионерами джазовой музыки. Эта музыка сама по себе и устроена, в отличие от классической, таким образом, что новаторство – ее двигатель, ее воздух. Джаз невозможен без импровизации, индивидуальности, своего личного видения, без композиторской деятельности. Можно научиться играть джаз –и ничего не добиться в нем, не внести ничего своего. Нужно осознавать, что люди, которые закладывали джазовый фундамент, создавали эту историю в молодом возрасте. Джаз во многом – это энергия прямо сейчас: здесь и сейчас дерзайте, а не потом, после 50, когда все изучите.
– Высока ли конкуренция в музыкальном мире? Как выживают музыканты? Хотят ли у нас слушать джаз и можно ли этим зарабатывать?
– Музыкант – гибкая и универсальная профессия, однако со своими «но». Если у тебя есть авторитет в музыкальном мире, то все становится немного проще. А музыкальный мир в принципе очень маленький. Даже в Москве, даже в России в целом – все всех знают. На родине джаза в Америке так вопрос не стоит – там гораздо больше крутых музыкантов и выше конкуренция, и уровень в целом выше. Выживать музыкантам там тяжелее. В России все мягче. Для нас джаз – это совсем молодое искусство, которое не так давно развивается здесь. Через наш, российский, менталитет эта музыка по-другому транслируется, не все слепо следуют стандартам и западным клише, некоторые пытаются создавать музыку, основанную, например, на славянском фольклоре – и зачастую это хорошо получается.
Что до заработка, то профессионалам часто приходится работать по другому профилю, например, в поп-музыке, за которую платят больше, чем за джаз. Можно поставить уникальный концерт в каком-нибудь уважаемом джаз-клубе, например, в «Эссе», с уважаемыми музыкантами, придет публика, все будут в восторге и счастливы – но денег это принесет совсем немного. А потом идешь в кабачок на соседней улице, играешь поп-музыку и получаешь втрое больше. Такой баланс.
– Иркутск обозначен на джазовой карте страны? Каковы особенности иркутского музыкального сообщества?
– Есть несколько городов в России, которые отмечены в джазе как места силы – там есть сильные джазовые школы. Например, Ростов-на-Дону просто конвейер талантов, оттуда постоянно кто-то приезжает, там работает знаменитая школа Кима Назаретова. В Екатеринбурге очень крепкая школа, есть то, за счет чего можно учиться и существовать музыканту. Иркутск входит в число таких городов, потому что здесь активно развиваются музыкальные фестивали, здесь есть джаз-клуб, который собирает полные залы. Есть свой фонд, сюда постоянно приезжает Игорь Бутман – на «Джаз на Байкале» и на «Ангара-джаз». Помните, была в истории классической русской музыки «могучая кучка»? И в Иркутске есть своя джазовая «могучая кучка» из фантастических музыкантов (на фоне общего уровня России их уровень чрезвычайно высок). Их все прекрасно знают и в Иркутске, и в Москве, и в других городах. И на них зиждется здесь джазовое движение. В Москве музыкантов высокого уровня в несколько раз больше, конечно. Там приходится серьезно конкурировать, продвигать свое творчество и проекты, преодолевать сопротивление, выдерживать соревновательный натиск, что не всегда приятно. Время от времени себя приходится перебарывать, ломать об коленку. Надо все время что-то делать – если выпадаешь из трудовой и социальной обоймы, легко стать серой мышью.
– Есть ли творческие планы, связанные с Иркутском?
– Я в принципе очень заинтересован в том, чтобы чаще приезжать в Иркутск, для меня это место силы. Как только приземляюсь, сразу начинаются положительные процессы, влияющие на ментальное и физическое здоровье. Меня наполняет здесь радостью и спокойствием, становлюсь другим человеком просто оттого, что дышу этим воздухом. Невероятно рад тому, что могу просто выпить воды из-под крана!
Возможно, в моем воображении появлялись планы, связанные с продвижением джазовой музыки в Иркутске. У меня есть педагогические интересы, способности, которые я в себе открыл, интерес к этому. К примеру, когда я еще сам был студентом МУЭДИ, то преподавал в колледже «Консорт». Один из моих учеников оказался человеком с очень серьезными намерениями, поступил в Академию джаза и сейчас играет в оркестре Игоря Бутмана. Но я сейчас живу в Москве, и на расстоянии с Иркутском взаимодействовать трудно.
Я бы хотел сотрудничать с Иркутской филармонией, о которой слышал только хорошее. Хотел бы чаще ставить концерты в Иркутске. Если будут какие-то предложения о сотрудничестве, с радостью на них отвечу.
– Чего бы вы пожелали Иркутску музыкальному?
– В Иркутске есть колледж с джазовым отделением, где учатся замечательные, заинтересованные ребята. Каждый раз, когда я приезжаю, мы общаемся. И я бы пожелал педагогическому сегменту Иркутска становиться шире, чтобы было больше педагогов, которые зажигают сердца людей. Педагог – это ведь не органчик, который прописные истины людям внушает, он должен спровоцировать интерес. И в Иркутске такие педагоги есть.
– Вы приехали в Иркутск с фестивалем «Ангара-джаз». Чем он отличается от других фестивалей?
– Волшебным местом, в котором его проводят: берег Ангары и территория этнографического музея – смешиваются два фактора, исторический и природный, создается ощущение глубины. Тот, кто это придумал, придумал очень удачную историю. Синергия с природой, воссоединение с первозданным – всех это трогает. На сцене фестиваля – место концентрации сибирской энергии. Есть какая-то магия. К примеру, одну из композиций я всегда хотел сыграть в дождь – и в этот раз, как только мы ее заиграли, дождь, который уже успокоился к этому моменту, пошел снова. Разве это не магия?..