Можно, пожалуйста, не путать тире с двоеточием? Как меняется пунктуация в русском языке

Можно, пожалуйста, не путать тире с двоеточием? Как меняется пунктуация в русском языке

Пока смайлики не вытеснили окончательно из нашей жизни знаки препинания, самое время поговорить о современной пунктуации. Тем более что именно запятые, тире и двоеточия чаще всего вызывают споры, потому что под рукой пишущего эти знаки не всегда хотят подчиняться правилам. Может, что‑то в правилах надо подправить? Эта мысль неожиданно оказалась не такой уж крамольной. Как выяснилось, ее вполне разделяет доктор филологических наук профессор кафедры русского языка филфака Российского государственного педагогического университета имени А. И. Герцена Михаил Дымарский. А он один из самых известных специалистов как раз по синтаксису, в том числе и по знакам препинания. Правда, не только синтаксис составляет его главный научный интерес, но и культура речи.

Михаил Яковлевич, признайтесь, что вы делаете со своими студентами, будущими учителями, если они говорят: «Можно, пожалуйста»?

— Поправляю. Объясняю. Ругаюсь. Рычу. Они знают, что так нельзя, но говорят. И я прекрасно понимаю, что это борьба с ветряными мельницами, но все равно не намерен с подобной безграмотностью мириться.

— Как же так случилось, что корявый перевод May I please из зарубежного сериала стал общепринятым штампом молодежного речевого этикета?

— Видимо, действительно был какой‑то сериал, в котором May I please переведено как «Можно, пожалуйста» с нарушением простейшего правила: в отличие от английского please русскому междометию «пожалуйста» запрещено находиться в вопросительном предложении, а разрешено только в побудительном, которое выражает прямую просьбу: «Скажите, пожалуйста», и так далее. Спрашивать: «Как вас зовут, пожалуйста?» — не придет в голову ни одному нормальному носителю русского языка.

— Почему же это самое «можнопожалуйста» засело в головах молодежи?

— Конечно, дело не в заимствовании, не в кальке, хотя часто и говорят, что это именно калька с английского. Не могла фраза, произнесенная в косноязычном переводе зарубежного сериала, просто так мгновенно распространиться. Для этого нужна была подготовленная почва. И мы с коллегой Анной Михайловной Четыриной предложили альтернативную версию возникновения этого феномена. Если коротко, то причина в особом характере вот этого «можно». На самом деле это просьба, заключенная в форму вопроса, и поэтому она не прямая, а косвенная. Она в несколько раз вежливее прямой просьбы, сравните прямую просьбу «Подвиньтесь, пожалуйста!» (в ней вежливость выражена только междометием) и косвенную «Не могли бы вы подвинуться?». Косвенная просьба в виде можно-вопроса к середине XIX века приобрела уже настолько широкое хождение, что начала проникать в тексты художественных произведений. Но к концу XX века от постоянного употребления вопросительность и косвенный характер этой просьбы осознаваться перестали, и порой она воспринимается уже не как просьба, а чуть ли не как требование, причем не слишком вежливое.

— «Можно при филологах косноязычно не выражаться», например, звучит скорее осуждающе и требовательно, чем вопросительно и вежливо.

— Вот тогда в речи наших современников и возникла потребность «вернуть» подобным высказываниям якобы утраченную вежливость. Не случайно фраза May I please, которую и в прошлом веке прекрасно знали многие поколения студентов и школьников, ­изучавших английский язык, только недавно «вдруг» повлияла на речь нашей молодежи.

— Есть мнение, что это проявление гипервежливости, помогающей добиться желаемого результата.

— Я бы квалифицировал это как проявление не «новейшей русской вежливости», а безграмотной гиперкоррекции.

— Не всегда безграмотность в устной или письменной речи так явно режет слух или глаз — о некоторых ошибках мы даже не подозреваем. Вот, например, правда, что в конце письма после «С уважением» запятая не нужна?

— С моей точки зрения, правда. Да, сегодня в основном ставят запятую, считая, что такова традиция, и часто ссылаясь на то, что в англоязычной практике эта запятая обязательна. Но у нас все‑таки выражения «С наилучшими пожеланиями», «С уважением» и тому подобные — это ведь осколки формул, которыми когда‑то завершалось письмо. Вот, пожалуйста: «С глубочайшим почтением и совершенной преданностию честь имею быть, милостивый государь, Вашего сиятельства покорнейший слуга Александр Пушкин». Так он заканчивал письма к Бенкендорфу и к другим лицам, с которыми состоял только в официальных отношениях. Это же целые предложения. Так вот, я считаю, что наша формула «С уважением имярек» — это редуцированный, усеченный вариант вот этих старинных предложений. И если с этим согласиться, то никакой запятой не надо.

Пушкин был грамотным?

— Для своего времени — весьма. Хотя некоторые вещи у современного читателя вызывают оторопь. Например, он «не» с глаголами писал обычно слитно, но тогда это не было ошибкой. Жене писал «цалую». И пунктуация у него отличалась от нашей. Он очень любил точку с запятой — этот знак сегодня мало кто использует. Часто ставил двоеточие там, где сегодня мы должны ставить тире. Мог не выделить запятыми обращение. Понимаете, в то время было немало учебников по грамматике, которые включали и правила правописания, но не было единого свода правил правописания. Только в 1885 году вышел в свет первый такой свод, составленный Якобом Карловичем Гротом.

— То, что Пушкин вместо тире ставил двоеточие, обрадует многих участников Тотального диктанта: в этом году это была чуть ли не самая распространенная пунк­туационная ошибка. Скажите, а в современном синтаксисе произошли какие‑то изменения?

— За последние десятилетия — никаких. Если же говорить о пунктуации (которую не надо смешивать с синтаксисом), то относительной новостью я мог бы назвать, например, то, что в Полном академическом справочнике 2008 года в несколько новой редакции изложено правило о постановке двоеточия и тире в бессоюзном сложном предложении. До этого правило было однозначным: если смысловые отношения между частями предложения условные (Получишь пятерку — куплю тебе мороженое), временные (Настанет утро — пойдем дальше) или вывода (Собираются тучи — пойдет дождь) — ставится тире. Если отношения причинные (На работу не пошел: очень болела голова), пояснительные и некоторые другие — двоеточие. И все. Так было в своде правил, утвержденном Советом министров в 1956 году. Но любой текст богаче любых правил. Не скажу — правил орфографии, но уж пунктуации — точно. Поэтому самих правил недостаточно: нужны комментарии, разъяснения относительно принципов применения правил в разных пунктуационных ситуациях. Это отлично понимал замечательный человек Аркадий Эммануилович Мильчин, который всю жизнь занимался теорией редактирования. И вот с его подачи в начале 1960‑х Дитмар Эльяшевич Розенталь занялся комментариями к правилам, разъясняющими тонкости их применения. В частности, к правилу о постановке двоеточия и тире в бессоюзном сложном предложении он добавил примечание: иногда в случаях, когда правилом требуется постановка двоеточия, в практике печати используется тире. А из пособий Розенталя это примечание попало в новую редакцию правил — так называемый Полный академический справочник. При этом констатация Розенталя («иногда используется») заменилась разрешением: «допустимо». Беда в том, что такие примечания уничтожают возможность пользоваться правилом, как четким алгоритмом: ведь получается, что можно и так, и так…

— Не зря существует легенда, что будто бы Тургенев говорил: если я не знаю, какой знак ставить, ставлю тире.

— Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть этого, но в принципе тире — очень удобный знак и, конечно, популярный. Хотите Цветаеву возьмите, хотите Паустовского: они совершенно разные, но оба обожали тире. Я как‑то подсчитывал: у Паустовского в «Золотой розе» двоеточий меньше, чем тире, примерно в десять раз. Хотя ситуаций, когда по правилам должно быть двоеточие, значительно больше. Вообще уже в конце восемнадцатого века тире получило довольно широкое распространение. Очень поспособствовал этому Карамзин. Некоторые даже называют его изобретателем тире, хотя это не так. Но ему этот знак понравился, он им с удовольствием пользовался.

— И все‑таки жаль, что двоеточие, самый умный знак препинания, отвечающий за логику, сегодня совсем уж непопулярно.

— Эти два знака — двоеточие и тире — оба умные, потому что в отличие от остальных семантически нагружены: они указывают на смысловые отношения компонентов, между которыми стоят.

— На их фоне явно проигрывают тупые кавычки. Так и хочется разрешить их употреблять только в цитатах и прямой речи, а во всех остальных случаях запретить.

— Я знаю, почему хочется запретить кавычки: потому что их ставят где ни попадя. А ведь за этим стоят процессы совсем не безобидные. Вот, например, в русском языке существует формула — понятие плюс существительное в родительном падеже: понятие любви, понятие взаимопомощи и так далее. И эта формула существовала себе спокойно, пока в моду не вошел термин «концепт». Который за пределами сферы философии, эстетики, лингвистики используется, в общем, как синоним понятия. И стало почему‑то принято говорить и писать не «концепт любви», а «концепт «любовь».

— На самом деле закавыченная любовь уже не любовь.

— Совершенно верно. Но такая формула тем не менее очень широко распространена. При этом в модели с родительным падежом должна существовать смысловая согласованность, а как только появляются кавычки, это требование пропадает. Когда‑то в Ленинграде, например, было кафе «Сонеты». С какой стати? Кафе — место, где люди принимают пищу, почему оно должно называться именем одного из жанров поэтического творчества? Да потому, что так захотелось его создателям, а требование смысловой согласованности кавычками отменяется, и никакой ошибки в таком названии кафе не было и нет. Но, с другой стороны, это означает, что кавычки разрешают полный произвол: то, что в кавычках, никого ни к чему не обязывает. За пагубным увлечением этим знаком препинания стоит желание откреститься от всего: я поставил кавычки — и ни за что не отвечаю.

— Кавычки, конечно, не отменить. Но, может, есть какие‑то правила пунктуации, которые, по вашему мнению, можно и нужно поменять?

— Ну, например, есть правило о постановке тире между подлежащим и сказуемым в простом предложении. Оно довольно простое: если и то и другое выражено существительными в именительном падеже или инфинитивами или хотя бы один из них выражен инфинитивом, а второй существительным, то между ними должно стоять тире. Однако дальше следует примечание: если есть сравнительный союз как (пруд как зеркало) или отрицание (спички не игрушка), то они это тире отменяют. Я считаю, что это примечание, в общем, неправильно, потому что противоречит интуиции носителей языка. Это легко доказывается при обращении к Национальному корпусу русского языка: в его ­текстах в половине случаев там, где тире быть не должно, потому что его отменяет сравнительный союз или отрицание, оно все равно стоит. Почему? Все дело в интонации. Можно сказать: «Спички не игрушка, положи их на место». Здесь интонационное оформление таково, что тире и не подразумевается. А если мы говорим: «Спички — не игрушка!», то непременно хочется поставить тире. Потому что тут другая интонация, и тут есть пауза, после которой следует важное сообщение о предмете высказывания. И вот эту паузу как раз и логично обозначить при помощи тире. Что люди и делают.

— Поступают не по правилам?

— Вот я и считаю, что это правило нужно переписать. Избавиться от всех дополнительных оговорок: есть отрицание или его нет, есть сравнительный союз или его нет — какая разница? Если интонация подразумевает паузу — тире нужно ставить в любом случае. Мне возражают: это у вас такой тонкий слух, это вы слышите, где есть пауза, а где нет. Но я думаю, что это возражение несостоятельно, потому что наши школьники при желании и нормальной работе учителя прекрасно усваивают интонации иностранного языка. Усвоят и родного.

— Вы преподавали в школе, окончив наш педагогический?

— Два месяца до армии и десять лет после.

— Интересно было общаться с детьми?

— У меня были классы, в которых уроки превращались в настоящие дискуссии. Но для этого нужно было получить детей прямо из начальной школы или после очень хорошего учителя, а не после такого, который успел отбить у них охоту ко всяким занятиям русским языком и литературой.

— А когда на вас напала эта охота?

— В седьмом классе я прочитал «Слово о словах» Льва Успенского и решил, что надо бы мне стать лингвистом. А когда я уже был на четвертом курсе, к нам в аудиторию вошла красивая женщина в расцвете лет и сил — заведующая кафедрой русского языка Сакмара Георгиевна Ильенко — и начала читать нам курс синтаксиса. И я пропал. А еще через десять лет, когда я уже окончил аспирантуру и защитил кандидатскую, мне, как и другим ее ученикам, было поручено вести практические занятия по синтаксису. И вот это оказалось решающим фактором. Когда ты ведешь практические занятия, ты постоянно натыкаешься на нерешенные проблемы: что‑то надо прояснить, что‑то требует исследования. И я в очередной раз пропал.

— Вы сейчас как ученый чем‑то увлечены?

— Чем‑нибудь постоянно увлечен. Недавно меня заинтересовала такая модель: «Что ни слово, то золото». Или вот у Фонвизина есть замечательная фраза про немецкие княжества: «Что ни шаг, то государство». Эта модель описана мало, никто особенно на нее внимания не обращал. Понятно, что в ней есть преувеличение, которое создается конструкцией что ни …, то. Но элемент-то на самом деле в двух приведенных мной примерах разный. Да и сами эти примеры различаются. В первом случае мы можем установить тождество: слово — это золото. И это рождает метафору. Но сказать, что шаг — это государство, невозможно. Во втором случае ни тождества нет, ни метафоры. И то здесь уже не местоимение, а частица. Вот в таких тонкостях мне очень нравится копаться.

— Так вот почему вы с таким удовольствием вместе с коллегой Валерием Ефремовым отвечаете на вопросы в радиопередаче «Как это по‑русски?». Слушатели наталкивают вас на интересные размышления?

— Иногда вопросы действительно вынуждают провести пусть небольшое, но все‑таки исследование, тем более что некоторым слушателям очень нравится ставить нас с Валерием Анатольевичем в тупик. В таких случаях мы отвечаем в следующей передаче, или нас выручает один из постоянных слушателей по имени Евгений. Не будучи филологом, он умеет удивительно квалифицированно находить нужную информацию. А служит, между прочим, в пожарной части…

— Не так давно многих потрясла шокирующая информация: якобы один филолог сообщил, что ударение в слове звони́т будет падать на первый слог. И вот в вашем недавнем прямом эфире мы вдруг слышим: «Это вам Андрей звóнит. Говорят, что теперь так можно». «Нет! — сказали вы с Валерием Анатольевичем. — Нельзя!»

— Речь шла на самом деле о выступлении одного из ведущих современных специалистов по фонетике и орфоэпии Марии Леонидовны Каленчук, которая говорила, что, может быть, когда‑нибудь ударение изменится. Но пока во всех словарях — только «звони́т».

— Ваши слушатели часто возмущаются какими‑то языковыми новшествами или поветриями?

— Часто. Например, почему стали говорить волнительно вместо волнующе. Считается, что словечко волнительный возникло в театральной среде и в начале XX века использовалось только в определенном кругу. Чуковский вычитал в дневниках Алексея Толстого: «Не расстаюсь с томиком Ахматовой. Много волнительного». Потом оно забылось, теперь возродилось. Ну, очередная мода.

— Еще одна модная тема — искусственный интеллект. Вы с ним сталкиваетесь по работе?

— Вот совсем недавно столкнулся с магистерской диссертацией, которая явно выполнена при учас­тии искусственного интеллекта.

— Как вы это поняли?

— По разным признакам. Заметил, например, что один и тот же кусок в одном и том же параграфе повторяется несколько раз, причем без всякой необходимос­ти и с минимальными изменениями. И еще обнаружил странную вещь: автор прослеживает функционирование группы союзов на протяжении трех с лишним веков, а примеры приводит только из XIX века. Этого не могло бы произойти, если бы человек делал работу сам, а так искусственный интеллект просто отобрал первые попавшиеся примеры, которые ему «приглянулись».

— И что теперь с этим делать университетским профессорам?

— Недавно мы беседовали с коллегами, и они убеждали меня в том, что пытаться с этим бороться бесполезно: все равно будут заказывать ИИ курсовые и другие работы. Но, чтобы получить научное исследование приемлемого качества, недостаточно поставить перед ИИ какой‑то один запрос — и все. Нужно задачи уточнять, корректировать, а это уже требует знаний и умений. И если человек добился от ИИ достойного результата с корректными выводами — ну что ж, придется с этим смириться: он квалифицированно использовал современный инструмент.

— Цифровизация породила еще и новый язык — письменно-разговорный. И в нем возникла новая пунктуация: не точка, точка, запятая, а рожица кривая. Интересно, ваши студенты пишут курсовики на тему смайликов?

— Да, бывает. Но все это выливается в констатацию совершенно очевидной вещи: нужны смайлики? Да, нужны. Не в том смысле, что без них обойтись невозможно, но в том, что они просто удобны. Они помогают обозначить эмоцию и упрощают общение. Я пользуюсь ими в интернет-переписке. Признаюсь, что даже в научную статью мне иногда хочется впихнуть смайлик. До сих пор себе этого не позволял, но не исключаю, что когда‑нибудь это случится.

Источник: Санкт-Петербургские ведомости

Источник: russkiymir.ru

Данные о правообладателе фото и видеоматериалов взяты с сайта «Международное движение русофилов», подробнее в Правилах сервиса
Анализ
×
Дымарский Михаил Яковлевич
Пушкин Александр
Мильчин Аркадий Эммануилович