Фото: Мари Радаева, Никита Маталасов
— Поздравляю вас с 10-летием «немхата»! Давайте какой-то итог подведём этим десяти годам. Какой путь вы прошли?
— Всё начиналось с эксперимента и, мне кажется, до сих пор так и продолжается. Когда мы начинали со студенческого театра при Пермском медицинском университете, мы не знали, во что это выльется. И сейчас по-прежнему не знаем! Вроде бы уже всё сделали, дальше некуда экспериментировать, всё уже перелопатили, пересмотрели, перестроили… А на самом деле — нет, всё продолжается.
Вообще, я не люблю говорить про достижения. Для меня главные результаты работы «немхата» — это человеческие контакты, новые знакомства, ребята, которых мы открыли. Мы открываем очень много совершенно новых художников, музыкантов, саунд-дизайнеров, артистов, которые даже не подозревают, что они могут сделать что-то концептуальное, интересное, художественно ценное. Мне кажется, что это главное наше достижение.
А ещё мне очень нравится, когда мы ездим на какие-нибудь фестивали или гастроли и все говорят: «А вот это — пермские ребята!» Я сам много работал в театре и наслушался, что московский — это всегда лучше, чем пермский, или питерский — всегда лучше, чем пермский. Нет! В Перми так много классных ребят, и их обязательно нужно показывать не только в нашем городе, но и во всём мире. Поэтому мы запланировали на осень тур по зарубежью: Армения, Грузия, Сербия.
— С чем связан ваш ребрендинг, почему ваш коллектив — «немхат» — стал НМХТ? Чтобы труднее произносить было?
— Я каждый год или даже каждые полгода смотрю на наш фирменный стиль и думаю: «Надо что-то поменять». Я постоянно живу чем-то новым. Мне хочется что-то изменить: мне нужен новый фирменный стиль, новый логотип, новые названия… Я даже не люблю находиться в одном городе больше месяца, мне постоянно нужно перемещаться с одной локации на другую.
— В чём ваша конфронтация с традиционным театром?
— Это не конфронтация, а поиск нового языка.
— И как зритель воспринимает ваши попытки поговорить с ним на незнакомом театральном языке?
— Я очень люблю исследовать зрителя, приходить на первые показы и смотреть, как он реагирует. Первый показ «Пермского моря» в бассейне «Олимпия» был ужасным!
— Серьёзно? Спектакль, с которым вы попали в конкурс «Золотой маски»?
— Да, это был прям провал! Мы с командой начали думать, как переформатировать спектакль так, чтобы зритель чувствовал себя комфортно. Какие были первые показы и какие они сейчас — это совершенно два разных спектакля.
Мы никогда ничего не пропагандируем, ни на чём не настаиваем. Много говорят о том, что надо выводить зрителя из зоны комфорта, а мы всегда зрителю говорим: если вам в этом комфортно, то мы рады, а если вам в этом некомфортно, то вы для себя, возможно, ищете другой театр.
— У вас было много необычных больших проектов. Какой опыт вам дало участие в проекте Виктора Вилисова MotherRussia?
— Это первый проект, на котором я познакомился с большим количеством художников, перформеров, композиторов. Например, благодаря этому проекту я познакомился с Леонидом Именных и сейчас продолжаю с ним работать, потому что я считаю, что Лёня — гениальный саунд-дизайнер и композитор, очень концептуальный.
Этим проектом мы показали, что и как может быть на «Заводе Шпагина»; а для себя я понял, как можно преодолеть границу доступного и недоступного, потому что в то время я находился в таком зажиме творческом, не мог шагнуть за эту границу, и этот проект дал мне раскрепощение, что ли.
Я же начинал работать в репертуарном театре; хоть и у Бориса Леонидовича (Мильграма. — Ред.), но всё равно в традиционном театре, и всё время себя как будто одёргивал: ну нет, это не театр; и вот эта работа показала, каким театр ещё может быть. Именно после этого спектакля мы стали изучать театр сайт-специфик и вообще новые форматы. Когда нет ещё какой-то теоретической базы, это немножко трудно, насмотренность — это первое, что может помочь в такой истории, вот поэтому «Мазераша» стала ключевым элементом на этом пути.
— Вы — непременный участник параллельных программ Дягилевского фестиваля. Как получилось, что вы стали флагманом неформального, молодёжного сегмента этого события?
— В 2021 году нас впервые пригласили с нашим хитом «Тридцать три сестры» в программу фестивального клуба, тогда мне и пришла идея того, каким может быть фестивальный клуб: не просто лекции, мастер-классы и встречи — у него может быть особая программа для молодых режиссёров, художников, композиторов и перформеров, которые могли бы создать то, чего ещё не было нигде — саунд-практики, спектакли, перфолекции и концерты в неожиданных локациях.
В 2022 году мы сделали первые шаги в этом направлении, и, честно, я тогда сказал: «Нужно расширять эту историю». В 2023 и 2024 годах у фестивального клуба появилась отдельная перформативная программа, которая была бесплатной для зрителей, и это очень хорошо: таким образом мы показывали, что театр может быть и на колесе обозрения, и в трамвае, и на трамвайных рельсах; что может быть и пинг-понг под Стравинского, и всё это — без денег. Во время подготовки и проведения клубных программ мы открыли очень много молодых невероятных ребят, с которыми продолжаем создавать новое.
В 2025 году это вылилось в программу «Горизонты Д», которая с одобрения Теодора Курентзиса отделилась от фестивального клуба. Мы как бы смотрим: кто там на горизонте? Какие новые безумцы, какой новый театр? Дягилевский фестиваль — это огромная сила настоящего искусства, а мы знаем, что всё настоящее рождается без границ и рамок, оно рождается от душевного и искреннего, от любви к жизни и человеку, и это всё есть в «Горизонтах Д». Молодые и амбициозные, наглые и готовые на самые неожиданные эксперименты — они ищут и находят новый язык в театре.
Дягилев умел чувствовать время, он открывал молодых художников, композиторов, танцовщиков, не боялся экспериментировать, и в этом я чувствую родство с ним. Мне близка его жажда новизны, стремление поддерживать таланты и объединять людей вокруг идей, которые опережают своё время. Это тоже своего рода эксперимент, и я хочу его продолжать — рисковать, открывать, вдохновлять, объединять.
— Как у вас в жизни и в творчестве появилась коми-пермяцкая тема? Какое место она занимает?
— Очень важное, особое место. У меня бабушка коми-пермячка. Бабушка для меня — как второй родитель, потому что у меня не было отца, меня вырастили мама и бабушка. Деда тоже не было, он умер ещё до моего рождения. Я бы хотел сохранить бабушкин голос, частушки, которые она поёт, её рассказы, её образ визуальный.
Мы стали изучать коми-пермяцкий народ, коми-пермяцкую культуру. Мы знали, что есть коми-пермяки, есть Коми-Пермяцкий округ, мы понимали, что есть там хороший театр, что туда можно съездить, сходить в музей, в ресторан… Но дальше этого наше понимание не шло, а за пределами Пермского края даже слова такого — «коми-пермяки» — не знают. Когда мы ездили на «Золотую маску», я специально спрашивал жюри и критиков — нет! Татар, удмуртов, башкир знают, а коми-пермяков — нет.
Для меня стало главной целью, во-первых, всех с этой культурой познакомить и попытаться хоть как-то её сохранить, а ещё — популяризировать эту историю среди молодёжи. Если спросить студентов из Кудымкара, говорят ли они на коми, они отвечают: «Нет, стесняюсь». Мне кажется, мы после первых коми-пермяцких проектов как-то сдвинули эту историю с мёртвой точки: молодые ребята стали носить футболки с коми-пермяцкими надписями, появились телеграм-каналы на коми-пермяцком языке. У Даши Калиной есть несколько коми-пермяцких пабликов в разных соцсетях.
— Расскажите, что за новый проект у вас коми-пермяцкий?
— Он называется «Любитöм», в переводе на русский — «Любовь». В честь 100-летия Коми-Пермяцкого округа мы решили сделать 100-часовой фест. В течение 100 часов в каждом городе — Перми, Москве и Санкт-Петербурге — мы будем рассказывать про коми-пермяцкое через призму современного театра, современной музыки, изобразительного искусства, медиаискусства и каких-то активностей вроде коми-пермяцкой йоги или, например, коми-пермяцкого забега. На новом языке для актуального зрителя мы рассказываем про то, чего зрители для себя ещё не открыли.
— Чем вы эти 100 часов заполните?
— Как принято говорить, «программа будет большая»! Мы начинаем марафон вечером в четверг и заканчиваем вечером в воскресенье.
— И это прямо нон-стоп?
— Да, и это прямо нон-стоп.
— А один зритель сможет посмотреть в этой программе всё?
— Мы специально выстраиваем программу таким образом, чтобы смог. Некоторые спектакли будут повторяться сеансами, а ключевую медиаинсталляцию можно будет посмотреть в любое время. Это будет интерактивная инсталляция: каждый зритель сможет почувствовать себя коми-пермяком.
Мы повторим наши коми-пермяцкие спектакли — «К реке» и «Улетают птицы», перформансы «Коми-пермяцкий алфавит» и «Звуры». Дарина Чиркова и Ксения Отинова поставят новые спектакли. Ксения Отинова, звезда сериала «Территория», ставит для нас перформанс «Прикосновение» — это будет возможность общения наедине с коми-пермяком.
— Где всё это будет и когда?
— С 10 по 13 июля — здесь, в Старокирпичном переулке и в «Триумфе». В Москве это пройдёт с 21 по 24 августа в новом пространстве Театра Наций, а в Петербурге — с 11 по 14 сентября в «Севкабель Порте». В каждом городе этот проект будет немного по-разному звучать: например, «Звуры» — это прогулка по городу с коми-пермяцким языком. В Перми это один маршрут, в Москве — другой маршрут, соответственно, совершенно другой словарик, другой дневник наблюдений, другие коми-пермяцкие слова. В Петербурге — тоже другая местность, другое пространство. «Звуры», кстати, планируем сыграть ещё и в Будапеште, уже разговаривали с венгерским культурным центром.
— Как живёт НМХТ экономически? Какая у вас экономическая модель?
— Мы — проектный театр, у нас нет ни офиса, ни своей площадки. Я бы, конечно, хотел какой-то офис, чтобы мы могли там реквизит оставлять, а то у нас уже так много наушников, всяких передатчиков… Сейчас всё это хранится в кладовке у Дарины Чирковой (Дарина Чиркова — резидент НМХТ, режиссёр и драматург. — Ред.).
А вообще экономическая модель очень простая. Мы зарабатываем с проектов, с фестивалей, на которые нас приглашают. У нас нет ни одного гранта. Нас иногда поддерживает Министерство культуры Пермского края, в этом году мы вошли в проект 100-летия Коми-Пермяцкого округа. Медицинский университет тоже нас по-прежнему поддерживает, иногда появляются какие-то партнёры.
Схема, в которой мы существуем, тоже получилась благодаря эксперименту. Я же не знал, как строить театр, я не посещал курсы будущих директоров театров. Да, были взлёты, были падения, мы уходили в минус… Мы набивали шишки, потом понимали, что лучше так не делать. Та модель, которая сейчас есть, — довольно хорошая, успешная, устойчивая. Она позволяет популяризировать современный театр. Да, не скажу, что у нас огромная аудитория, для зрителя это пока новое, он пока только-только начинает в этом разбираться.
Мне кажется, формат 100-часового фестиваля, который мы придумали, позволяет очень многое вместить. Мы пытаемся договориться с министерством культуры, чтобы это была ежегодная история. В этом году — коми-пермяцкий фест, в будущем году будем делать фест про новый театр, потом про новую музыку — и так далее.