Последней премьерой сезона в Омском ТЮЗе стал спектакль «Холстомер» (12+) по повести Льва Толстого. Режиссёр Дмитрий Ши называет свой спектакль «карнавалом масок».
Подзаголовок названия спектакля: «Воспоминания о былом». Да, как и у Толстого, основным рассказчиком здесь становится старый конь Холстомер, которого всегда считали «второсортным» из-за «пежин» — пятнистого окраса, хоть он и обгонял «первосортного» графского рысака.
Но погружений в реалии XIX века здесь не предлагают. Режиссёр Дмитрий Ши называет свой спектакль «карнавалом масок»: почти все персонажи-люди имеют свои маски, но они не надеты на лицо. Это большие и, похоже, тяжёлые предметы, которые нужно держать в руках. На каждой — словно застывшее выражение лица, возможно, отражающее суть характера того или иного героя. У последнего хозяина Холстомера (Тимофей Греков) и его жены (Таисия Галочкина) — одна маска на двоих: если мужу в какие-то моменты неудобно держать эту махину, её подхватывает подруга жизни. Правда, у неё всё же есть и своё отличие: шар на месте живота, отражающий вечную беременность. Это определяет и пластику героини «на сносях».
А князь Серпуховской (Кирилл Фриц), один из хозяев Холстомера, которого конь любил, которого вспоминал всю жизнь, появляется с маской, на которой застыла старческая гримаса. Но и таким его узнал Холстомер.
Толпа людей-масок собирается, чтобы посмотреть на соревнование Холстомера с графским конём. Одна из этих масок подозрительно напоминает Льва Николаевича...
«Маска — это застывшая скульптура, и у нас есть возможность на самих себя посмотреть со стороны иронично», — говорит режиссёр.
Кстати, литературовед Виктор Шкловский, адепт русской формальной школы, считал, что Толстой, сделав основным рассказчиком животное, использовал приём «остранения», что позволило посмотреть на общество со стороны. Ведь не человек, а лошадь задаётся вопросом, почему люди говорят «моё» не только о собственной руке или ноге, а о другом живом существе?
Но если люди здесь — носители масок, то лошади просты и искренни в разных своих чувствах. Да, на сцене всё время появляются конструкции, напоминающие игрушечных лошадок на колёсиках, но огромные, сопоставимые по размерам с реальными лошадьми. В движение их приводят актёры, элементы костюмов которых похожи на сбрую. Но одно дело, когда лошади по приказу хозяев движутся внутри этих сооружений, и совсем другое, когда вступают во взаимоотношения друг с другом. Тогда они покидают эти деревянные конструкции, словно их души вырываются из жёсткой телесной оболочки.
При этом идиллии здесь нет: мы видим, например, как старого Холстомера окружают молодые кобылки и, словно камни, бросают в него обидные слова: о том, что он стар, не быстр, а значит — не нужен. При этом пластически актрисы остаются лошадьми: и копытами цокают, и длинными волосами, словно гривами, трясут; кажется, что даже шеи у них вытягиваются по-лошадиному. И в чувстве своём, пусть это и презрение, они искренни. Искренна и влюблённость Холстомера в строптивую кобылу Вязопуриху (Валерия Харитоненко), и ревность к коню Милому (Евгений Сизов). Но главным воспоминанием его жизни становится мать (Дарья Оклей). Она словно бы всё время ускользает от Холстомера, но и всегда рядом: свет её любви как будто овевает всю его жизнь.
Не скрою, «лошадиные» сцены понравились мне больше именно потому, что в них были живые чувства, которые как бы притягивал своей искренностью исполнитель главной роли Евгений Сухотерин. Его Холстомер вспоминает о своей непростой жизни с внутренней теплотой, иногда — с недоумением, но никогда — с осуждением.
А когда мир лошадей соприкасается с миром людей, кажется, что они вовсе не пересекаются, существуют параллельно: люди не видят в лошадях живых существ, способных чувствовать, они видят в них лишь собственность. А ведь Холстомер и на любовь к человеку способен: увидев постаревшего, обедневшего и спившегося князя Серпуховского, своего бывшего хозяина, вспомнил, как тот был ему дорог, потянулся к нему. Но князь его не узнал. И лишь на пороге смерти вдруг с чувством произнёс: «Это ты?». Может, Холстомер был единственным, кто любил его по-настоящему? Как для Холстомера главной была любовь матери, с которой он вновь встретился уже за гранью земной жизни.
Именно так, средствами современного синтетического театра юных зрителей знакомят с прозой Толстого.
«Если бы мы сразу обрушили тонну смыслов на подростков, это бы вызвало отторжение, — считает режиссёр. — Нам важно сначала расположить зрителя 12+ к тому, что происходит, заинтересовать, а уже потом, следующим шагом, заложить смыслы. Именно такая оптика была выбрана для этого возрастного среза».
Что ж, в ТЮЗе появился ещё один спектакль, не похожий на другие.
Елена Петрова