Выставка «Традиции. Нико Пиросмани. Зураб Церетели» в парадных залах Музея Академии художеств посвящена художникам, Грузии и — возможно больше всего — жизненной силе, которую невозможно сымитировать. Здесь цвета земли, вина, гор и снежных шапок на них (черный, бордо, лиловый, серый, белый) рифмуются со скатертями на длинных столах, которые будто приглашают присоединиться к пиру. Не сказать, что концепция новаторская или интеллектуально извилистая, но зрительский успех тут, кажется, обеспечен.
Однажды красавец-художник Нико Пиросмани — стройный, как тростник, которого товарищи называли «графом» (не за богатство, за стать), — с одного взгляда влюбился в певицу и танцовщицу из кафешантана, француженку Маргариту де Севр. Она казалась ему «ангелом, спустившимся с неба», и он скупил все цветы в Тифлисе, все, что росли в округе, и все, что пришли в город на поездах. Нанял аробщиков (возниц. — Прим. ред.), чтобы они выстлали цветами улицу перед гостиницей, где жила Маргарита. Версии легенды разнятся: то ли артистка, до того отвергавшая художника, вышла к нему и поцеловала в губы, то ли Пиросмани в это время пировал и, даже получив записку «Приходите сегодня вечером», остался слишком увлечен весельем. Так или иначе мадмуазель Маргарита исчезла из жизни мастера, разбив его жизнь, как писал художник и один из первых собирателей работ Пиросмани Кирилл Зданевич (1892 — 1969).
А дальше вы знаете: Андрей Вознесенский написал стихотворение «Миллион роз», Алла Пугачёва записала песню. В честь легендарного жеста Пиросмани в Тициановском зале Музея Академии с потолка будто летят розовые лепестки, ими же усыпаны столы по центру. Выставка Нико Пиросмани (1862 — 1918) и Зураба Церетели (1934 — 2025) вообще местами доходчивая до буквальности, но материал такой подход совершенно не портит. В Рафаэлевском зале (из круглого конференц-зала налево) показывают работы Зураба Константиновича из семейного собрания, в Тициановском — также вещи Церетели и восемнадцать работ Пиросмани из российских музеев. Немного, но привезти что-либо из Грузии сейчас невозможно. Сопровождают живопись и скульптуру предметы быта, изящные этнографические детали, у которых, само собой, есть свои красивые легенды.
Концепция проекта, по словам куратора выставки заместителя директора музея по научной работе Валентины Федоренко, подсвечивает общее между Нико Пиросмани и Зурабом Церетели. Основной мотив — грузинский, но есть и более тонкие пересечения. Андрей Вознесенский, который написал «Миллион роз», дружил с Церетели. Зураб Константинович в последние годы часто проводил мастер-классы для детей — и Пиросмани любил возиться с детьми; при всей несхожести судеб оба художника были по-своему непосредственными.
«О Нико Пиросмани достоверно известно очень мало, поэтому вокруг его личности много легенд, — говорит куратор. — О Зурабе Константиновиче, напротив, мы знаем очень много, но легенд от этого не меньше: в разных мемуарах встречаются разные версии одних и тех же событий».
Все работы Церетели — из семейного собрания. Валентина Федоренко уточняет, что в Петербург привезли очень много вещей, а выбирали, какие именно лучше отразят концепцию, уже на месте. Рамы, таким образом, не музейные, аутентичные: например, у картины «Всё в прошлом» (1989), которая перефразирует «Любительницу абсента» (1901) Пикассо, рама выразительного зеленого цвета. В центре зала, над протяженными пиршественными столами — декорация в виде виноградной лозы, тянущейся к кессонированному потолку.
Развеска работ Зураба Константиновича в Рафаэлевском зале плюс-минус хронологическая, начать логично с раннего. Это импрессионистские вещи, виды родной для Церетели Имеретии («У бабушки», 1958) и дипломная работа, которая сейчас обозначена «Из серии „Грузия“» (1958). Две женщины в окружении цветов и кувшинов, на фоне освещенного города и золотого неба. На выставке две версии этой композиции, но ту, что слева, художник, вероятно, создал позднее.
«Это период, когда он заканчивает Академию в Тбилиси, и важная работа здесь — диплом Зураба Константиновича, — рассказывает куратор. — С ним случилась такая история: за несколько недель до защиты в Тбилиси приехала комиссия из Москвы, и эту композицию не допустили. Тогда была такая система, у Академии было несколько „столпов“: институты в Ленинграде, Москве, Киеве и Тбилиси, и перед защитой дипломов в каждый из них приезжала сборная комиссия, чтобы посмотреть, с чем студенты подходят к завершению образования. Работу Церетели сняли „за формализм“, и он за две недели создал совсем другую вещь — ему, видимо, пошли навстречу и утвердили новую тему. Защищался он с портретом спортсмена».
В зале несколько изображений супруги Зураба Константиновича Инессы Андроникашвили (1937 — 1998), с которой они были вместе больше сорока лет, а «Парижанка» (1968) маркирует период, когда художник побывал во французской столице, в мастерских Пикассо и Шагала и понял, что может быть не только живописцем, но и скульптором, архитектором (и в целом кем захочет). В это же время он известен в основном мозаиками, которые украшают Пицунду, Адлер и другие города.
+1
Церетели размашист, восприимчив, некоторые его вещи выглядят колористической и композиционной удачей, а некоторые будто совсем несобранные; где-то заметно, что мастер писал, будто выдавив краску сразу на холст, минуя палитру.
«Палитры у Зураба Константиновича были огромные, он выдавливал сразу тюбик краски, использовал кисти, похожие на строительные, — в общем, человек писал с размахом. Его зрелая живопись подчеркнуто фактурная, напоминает его же мозаики», — уточняет куратор.
По крупным полотнам 2020-х годов заметно, что художника больше интересуют объемы, заполненные ярким цветом, чем сложное композиционное построение.
В Тициановском зале работы Пиросмани также сопровождают полотна Церетели, здесь архитектура более драматичная: черный и серый цвета, красные лепестки. Пиросмани работал с духанами (заведениями, где можно было поесть и выпить; как правило, они располагались в подвальных и полуподвальных помещениях и отличались аскетичными интерьерами), и одна из первых работ в зале — вывеска для духана «Компания, заходите!» (1910-е). По словам куратора, это редкая вещь: вывески часто переделывали, далеко не все сохранились.
«Все, кто изучает творчество Пиросмани, сталкиваются с тем, что о нем мало что известно достоверно, — продолжает Валентина Федоренко. — Поэтому даты создания работ на этикетках указаны очень общо. Выделяют три периода: ранний, когда он работал на холстах, затем с 1904 по 1914 год, когда он писал на клеенках и создал свои самые узнаваемые вещи с темными фонами, из которых будто выступают фигуры. Иногда говорят, что Пиросмани писал чуть ли не на скатертях из тех же ресторанов, но это не так: художник специально закупал технические клеенки в художественном магазине, ему нравилось на них работать, и стоили они довольно дорого. У них особый темный цвет и фактура. У нас на выставке две клеенки, это сцены пира и кутежа».
Вторая картина происходит из собрания художника Давида Какабадзе (1889 — 1952), с которым Пиросмани познакомился в последний год жизни. В 1919 году Какабадзе на десять лет уехал в Париж, а вернувшись в Тбилиси начал собирать коллекцию работ Пиросмани. Позже Какабадзе стал одним из первых учителей юного Зураба Церетели: он был другом его дяди, художника Георгия Нижарадзе.
С началом Первой мировой в 1914 году жизнь Пиросмани стала тяжелее: духаны, рестораны, винные погреба закрывались, у художника становилось меньше заказчиков, он был вынужден отказаться от технической клеенки, так как она подорожала. Пиросмани переходит на картон, и в поздний период грунтует его в черный цвет, чтобы добиться того же эффекта, которого достигал с помощью клеенки.
К поздним работам относится «Девушка с пасхальными яйцами»: она изображена в форме сестры милосердия и, вероятно, относится к этапу войны, когда дела на фронте шли всё хуже, в Тбилиси везли раненых, открывали госпитали. Пиросмани в своей непринужденной манере достигает одновременно универсальности и конкретности образа: в «Девушке» есть нечто от иконы и есть жестокая реальность.
Куратор подчеркивает, что люди, которых изображал Пиросмани и которые для современного зрителя стали просто «грузинскими типами», были знакомыми художника, то есть это не условные персонажи. Впрочем, в этой галерее есть и «Казак (борец Иван Поддубный)» (1910-е) — ростовой портрет, написанный, видимо, с фотографии. Аким Никитин — владелец цирка, в котором работал Поддубный, — еще на заре карьеры посоветовал ему сделать фотосессию в черкеске в образе бравого казака и использовать эти снимки как рекламу. Когда он стал знаменитым, изображение стали тиражировать, а в 1910 году в Тбилиси проходил чемпионат по французской борьбе, где Поддубный участвовал в двух поединках. Видимо, кто-то увидел чемпиона и заказал Пиросмани портрет.
Среди прикладных вещей Валентина Федоренко выделяет серебряный кувшин для вина XVIII века с изогнутым горлышком, который прибыл на выставку из Эрмитажа.
«Это кувшин каркара, у него горлышко состоит из трех трубочек, которые переплетаются, а затем снова объединяются, — объясняет куратор. — Когда мы наливаем напиток, кувшин издает звук, похожий на воркование птиц, отсюда его название „каркара“. Есть легенда, что когда-то вино пили из высушенных тыкв, ведь их хвостики тоже причудливо скручиваются. Есть и более романтическая легенда про императора Ираклия, который, узнав, что на Византию напали персы, сжал горлышко сосуда, и оно искривилось. Победив персов, император решил увековечить это событие в такой форме сосуда».
Выставка получилась летней, красивой, но не агрессивно (не как «блокбастеры»); питкой, как вино. Стоит сходить, хотя бы чтобы понять: на самом деле неважно, как вы относитесь (или относились раньше) к творчеству Зураба Церетели. Теперь его жизнь сама по себе — законченное высказывание, сделанное, как оказалось, в неплохое время.
Анастасия Семенович, специально для «Фонтанки.ру»
Чтобы новости культурного Петербурга всегда были под рукой, подписывайтесь на официальный телеграм-канал «Афиша Plus».