Даже там, где равноправие юридически закреплено, многие женщины до сих пор вынуждены преодолевать невидимые барьеры, например при построении карьеры. Разбираемся, что такое неопатриархат и почему неравенство сохраняется в мире, где у женщин, казалось бы, есть все возможности зарабатывать, принимать важные решения и быть кем угодно — от космонавта до президента
Впервые термин «неопатриархат» использовал в 1988 году палестинский историк Хишам Шараби. В своей работе «Неопатриархат: теория искаженных изменений в арабском обществе» он описывал ситуацию, когда модернизация в арабских странах не упразднила патриархат, а лишь изменила его формы. По словам Шараби, патриархат стал более современным, но глобально общество практически не изменилось. Сложилась система, где новые технологии и социальные институты существуют бок о бок с укоренившимися патриархальными ценностями.
(Не)равенство современного мира
Современные женщины получили доступ к образованию и труду, они могут голосовать, жить отдельно от родителей, самостоятельно воспитывать детей и финансово себя обеспечивать. Однако Хишам Шараби подчеркивает, что все это они могут делать, оставаясь под социальным контролем и выполняя определенные гендерные роли.
Неопатриархат — новейшая интерпретация традиционного патриархата, смягченная и адаптированная под условия современности. Простыми словами — это гибрид старых структур власти и новых условий жизни. Женщины осваивают запрещенные профессии, но не получают справедливую оплату труда; они самостоятельно воспитывают детей, но им запрещают делать аборты; они живут в собственных квартирах, но от домашнего насилия их мало кто защитит. Сейчас термин «неопатриархат» используют в контексте не только арабских стран. Концепция стала популярной на фоне роста консервативных настроений по всему миру.
По сравнению с ситуацией столетней давности женщины в развитых и развивающихся странах действительно живут гораздо свободнее. Однако до сих пор они реже имеют доступ к принятию решений и зарабатывают меньше мужчин на равнозначных должностях (например, в России, по данным Росстата за 2023 год, на 30% меньше). После работы они тратят время на «вторую смену» (в России у женщин на ежедневное приготовление пищи уходит в пять раз больше времени, чем у мужчин). А после наступает «третья смена» — время на уходовые процедуры, необходимость которых также диктуется давлением общества.
Неравенство особенно остро проявляется в репродуктивной сфере: для женщин вынашивание и рождение ребенка несет гораздо больше рисков (связанных со здоровьем, карьерой, финансами), чем для мужчин, и последние не спешат облегчить своим партнершам груз родительских обязанностей. Например, в 2023 году в России только 2% мужчин взяли отпуск по уходу за ребенком. Согласно исследованиям журналистки и феминистки Беатрис Кэмпбелл, в Великобритании за три десятилетия участие мужчин в уходе за детьми увеличивалось ежегодно только на 30 секунд в день, в домашней работе — на одну минуту в день. При этом именно женщины подвергаются репродуктивному давлению — на них возлагается ответственность за решение демографических проблем, во многих странах ограничивается доступ к процедуре прерывания беременности.
Советский неопатриархат
После революции 1917 года новое советское правительство взяло курс на гендерное равенство. Женщины получили равные с мужчинами права, государство включилось в их образование и карьерное развитие, в том числе в престижных областях — науке и медицине. Для освобождения женщин от «домашнего рабства» открывались ясли, фабрики-кухни и прачечные, чтобы женщины могли полноценно участвовать в общественной жизни.
Однако на практике все шло не так гладко. Как подчеркивает Анастасия Астахова, декан Философско-социологического факультета Института общественных наук Президентской Академии, ранняя советская риторика об освобождении от «кухонного рабства» не могла изменить сам факт того, что за воспитание детей все еще отвечали матери. И признание в качестве «товарища» не отменяло требования «оставаться женщиной»: ухаживать за внешностью и искать счастья в личной жизни.
В книге «Рождение советской женщины» искусствовед Надежда Плунгян пишет: «Если в 1920-е годы женщину поощряли во всех смыслах отдавать детей на поруки государству, то к концу десятилетия деторождение и воспитание снова стали ее обязанностью». Тут же цитируются слова Арона Сольца, члена КПСС и председателя юридической коллегии Верховного Суда: «У нас даже такие, казалось бы, интимные вопросы, как семья, как рождение детей, из личных становятся общественными. Советская женщина уравнена в правах с мужчиной. Для нее открыты двери во все отрасли труда. Но наша советская женщина не освобождена от той великой и почетной обязанности, которой наделила ее природа: она мать, она родит. И это, бесспорно, дело большой общественной значимости».
В итоге женщины оказались под двойной нагрузкой: они продолжали заниматься домашним хозяйством и заботиться о детях, одновременно трудясь полный рабочий день. Хотя советская власть осознавала проблему, решить ее не удавалось. Такое положение вещей доктор философских наук Ольга Воронина в интервью Forbes Woman как раз и называла «советским неопатриархатом». Основным источником дискриминации женщин стали не мужчины, а государство: «Именно в «переподчинении» женщины от мужа государству-патриарху кроется глубинный смысл советской эмансипаторной политики».
Бегство от двойной нагрузки
Переход экономики на рыночные рельсы в России 1990-х особенно негативно сказался на положении женщин: они стали менее востребованными на рынке труда из-за расходов на материнские пособия (тогда это была ответственность частного сектора, а не государства). При равном с мужчинами уровне образования и опыте женщины оказывались в более низкооплачиваемых сферах, например в бюджетных организациях. Параллельно с этим в обществе происходил откат к патриархальным ценностям, закрепивший идею, что главная роль женщины — быть матерью и домохозяйкой.
Сегодня новые возможности трансформируются в изматывающую гонку за успехом, а старые проблемы никуда не исчезают. От женщины ожидают, что она будет и успешной карьеристкой, и женой, и матерью, и хозяйкой с привлекательной внешностью. Этим советский образ «работницы и матери» отчасти похож на западную концепцию have-it-all — стремление балансировать между работой, счастливой семьей, активной социальной жизнью и заботой о здоровье.
Давление настолько велико, что старое патриархальное разделение ролей, при котором женщина несет ответственность за домашнее хозяйство, видится способом снизить нагрузку. «Несколько лет назад в российских соцсетях были популярны мемы «из-за феминисток приходится идти на работу», «я девочка, я не хочу ничего решать, — поясняет Анастасия Астахова. — Активно продвигались тренинги «мудрожественности». Часто мне попадались репосты пронзительного признания: «И не нужна мне зарплата такая же, как у мужчин, я вообще не хочу работать. Я хочу быть дома, чтобы было время приготовить ужин и посмотреть в окно».
По словам Астаховой, все больше становится популярен идеализированный образ патриархальной семьи, где женщине отводится комфортная роль — сходить утром на пилатес, пообедать с подружками, а вечером приготовить мужу романтический ужин. «Однако жизнь любого взрослого человека подразумевает ответственность за себя и близких, нуждающихся в заботе. Важно понимать, что патриархальная семья — это вариант разделения обязанностей между супругами, а не «удочерение» мужчиной женщины».
Это не исключительно российское явление — во всем мире в моменты социальных катаклизмов люди обращаются к традиционным моделям, потому что они кажутся надежными и проверенными. Патриархат дает иллюзию порядка: мужчина — добытчик, женщина — хранительница очага. Эти роли, несмотря на свою упрощенность, воспринимаются как устойчивые и привычные, хотя реальность более сложна и многогранна.
Инерция социальных ролей
Патриархальные паттерны усваиваются еще в детстве: когда мальчики играют в машинки, а девочки — в куклы. Матери и бабушки становятся ориентиром, примером «правильного» и безопасного поведения. В 2016 году исследование пакистанских социологов выявило еще один механизм гендерной социализации — «перевоспитание» женщины семьей мужа. «Старшие женщины в семье действуют как мужчины-патриархи. В этой системе они считают невесток угрозой и используют свое положение в семье и возраст, чтобы подчинить девушек традиционным порядкам», — пишут авторы исследования.
Во многом устойчивость патриархальных установок поддерживается гегемонной маскулинностью — образом «настоящего мужчины». Как пишет социолог и феминистка Рэйвин Коннелл, такие образы выражают широко распространенные идеалы, фантазии и желания, предоставляют модели отношений с женщинами, подсказывают, как поступать в тех или иных обстоятельствах, если ты мужчина. Гегемонная маскулинность может меняться, в том числе и под влиянием борьбы женщин за расширение собственных прав и возможностей, а может искусственно конструироваться, например Церковью или государством.
Философ Анастасия Астахова полагает, что в условиях неопределенности обращение к традиционным гендерным ролям становится привлекательным для тех, кто хочет получить понятный набор правил. В итоге в поисках ролевых моделей мужчины переоткрывают традиционную мужественность.
Интересно, что молодое поколение консерваторов в США видит себя противниками не столько коллективизма (как во времена, когда своим главным врагом они мыслили социалистический блок), сколько крайнего индивидуализма, отмечает издание Vox. Роль добытчика и главы семьи становится нравственным идеалом в мире, где все сосредоточены на деньгах, карьере и быстрых удовольствиях.
При этом, как указывает Рэйвин Коннелл, гегемонную маскулинность нельзя назвать нормой в статистическом смысле: по-настоящему воплотить образ успешного, облеченного властью мужчины может меньшинство, для большинства же это недостижимый идеал и постоянный источник фрустрации. Отсюда — уверенность многих мужчин, что патриархата сегодня не существует в принципе (такое убеждение, например, транслирует популярный клинический психолог Джордан Питерсон, у чьих видеолекций есть сотни миллионов просмотров). Крайнее выражение этой фрустрации — женоненавистничество, которое возлагает вину за нереализованные амбиции мужчин-обывателей не на богатое и облеченное властью меньшинство, а на женщин, которые борются за собственные права и до которых проще дотянуться.
Незаметность неопатриархата
В 2014 году Беатрис Кэмпбелл в книге «Конец равенства» ввела термин «неолиберальный неопатриархат». Она утверждает: как бы нам ни хотелось верить, что общество движется к гендерному равенству, факты говорят о том, что прогресс остановился или даже обратился вспять. «Неопатриархат толерантен к девочкам, которые хотят стать астронавтами или банкирами, но сопротивляется настоящей реформе полового разделения труда», — объясняет Кэмпбелл. В пример она приводит Сити — финансовый центр Лондона, — где работают в основном мужчины, которые становятся кормильцами для своих семей, но в отношениях с собственными детьми и женами они словно гости. «Новый мировой порядок не является нейтральным или невинным в отношении сексизма: он его модернизирует. Маскулинность и феминность создаются и пересоздаются как полярные сущности», — продолжает Кэмпбелл.
По ее мнению, неолиберализм (в отличие от классического либерализма, который подразумевает возможность влияния государства на экономику) — причина фундаментального неравенства между полами. До 1979 года китайские рабочие были небогаты вне зависимости от гендера, но после серии рыночных реформ мятник сдвинулся в сторону неравноправия. В 1988 году в Китае женщины получали 87% от зарплаты мужчин, сегодня этот показатель снизился до 67%. Также Кэмпбелл приводит в пример Индию, где неолиберальные реформы в 1990-х годах не эмансипировали женщин, а дефеминизировали рынок труда.
Издание Vox, в свою очередь, пишет о консерваторах, которые призывают мужчин быть сильными, а женщин — стремиться к деторождению. Их риторика лишена дремучего сексизма вроде утверждений, что место женщины — на кухне. Это и не требуется, ведь материнская нагрузка сама по себе осложняет для женщины профессиональную реализацию и социальную активность. Кэмпбелл, в свою очередь, отмечает, что неолиберальный неопатриархат поощряет, когда женщина занимается неоплачиваемым уходом за детьми и домом, при этом практически никак не решает вопрос физического и сексуализированного насилия.
Таким образом неопатриархат не оспаривает права женщин, но условия рынка и рамки традиционных ролей не дают эти права реализовывать.
Неопатриархат ловко маскируется. Значительный прогресс в расширении прав и возможностей женщин за последние 100 лет создает ощущение наступившего равенства. Однако оно только вводит общество в заблуждение: по подсчетам ООН, до общего гендерного равенства человечеству предстоит пройти еще 300 лет.
В XX веке женщины массово выходили на рынок труда, но до сих пор большинство из них «застревают» в низкооплачиваемых сферах (бюджетные организации) и на низших уровнях — линейных менеджеров. Однако это создает ощущение матриархата, ведь именно женщин мы видим в госучреждениях, банках, образовательных учреждениях. При этом в высших эшелонах власти женщины по-прежнему в меньшинстве: на руководящих должностях в крупных компаниях находится около 6% женщин, в Думе — всего 18%.
Маскируется и сексизм в корпоративной сфере. Открытые нападки на сотрудниц сегодня неприемлемы, но вместо этого они сталкиваются с пассивной агрессией под видом шуток, токсичных комплиментов и вежливого пренебрежения. И даже в самых доброжелательных коллективах женские карьеры развиваются медленнее, хотя самим женщинам может казаться, что они с мужчинами на равных.
Чтобы ситуация изменилась, Кэмпбелл призывает: «Мы должны посмотреть правде в глаза и, прежде всего, подумать об этом — о мире, где мужчины не жестоки, секс не жесток, где расходы на детей, уход за ними и вообще все [привилегии и обязанности] делятся, где не разрушены ни люди, ни мир, в котором мы живем; где мужчины не крадут наши деньги, время или самоуважение. Это и есть работа по освобождению женщин — разумная и революционная».