В Алтайском краевом театре драмы поставили «Детство» – спектакль по мотивам ранней повести Льва Толстого, способный оказать терапевтический эффект и напомнить о главном.
Материал этот нашему театру предложила постановочная команда в лице режиссера Петра Незлученко, драматурга Светланы Баженовой и художника Евгения Лемешонка, которой захотелось поговорить со зрителем о свежести мировосприятия. В идеале – воссоздать на сцене ощущение детского счастья (но и первого детского горя). Стоит иметь в виду, что толстовскую повесть Светлана Баженова существенно дописала и даже переписала, опираясь в том числе на личные воспоминания великого классика. Как пошутил Пётр Незлученко, «Лев Толстой у нас получил «экспириенс» в виде Светланы Баженовой».
В мире вечной игры
Толстовское «Детство», если помните, – это собрание коротких глав – воспоминаний главного героя, чувствительного 10-летнего мальчика Николеньки (в спектакле его играет Владимир Черепанов), который воспитывается в деревне со старшим братом Володей (Михаил Меньших), сестрой Любочкой (Екатерина Порсева) и дочерью гувернантки Катенькой (Тата Григорян). Он обожает маменьку, обижается на учителя Карла Ивановича, играет, влюбляется, а потом с отцом и братом уезжает в Москву к богатой бабушке, чтобы всерьез учиться. Когда из дома приходят дурные вести, что мама простудилась и опасно заболела, они возвращаются и переживают тяжелую утрату, которой заканчивается пора Николенькиного детства.
Но на персонажей Светланы Баженовой смерть отбрасывает свою мрачную тень буквально с первых минут спектакля: пока дети резвятся, музицируют или играют в кораблекрушение, маменьку в исполнении Марии Кухаренко/Кристины Василенко навещает встревоженный доктор (Константин Толочкин). От расспросов мужа (Данила Никоноров) она лишь отмахивается, но по лицу ее и так понятно, что дела плохи.
Понятно зрителям, но не детям: они хоть и пытаются подслушивать и подсматривать за взрослыми, в основном живут в своем мире бесконечной игры, обид и примирений. И мир этот художник спектакля Евгений Лемешонок представил в виде некоей тайной комнаты, хранилища дорогих воспоминаний, в центре которой – то ли помост, то ли круглый диван, на котором так весело прыгать, драться подушками и играть в «пол – это лава». На стены проецируются детские рисунки, смутно различимые старые фотографии, дурашливые надписи. Но чем дальше, тем отчетливее видно, что комната эта – тонкая скорлупка, защищающая детей от немилосердной реальности. Вот и у эпизодического юродивого Гриши (Антон Кирков) здесь роль ходячего предзнаменования.
Два в одном
Для того чтобы мир детской игры и обыденная жизнь взрослых разворачивались на сцене одновременно, пересекаясь и снова расходясь, Светлана Баженова писала пьесу как два параллельных действия. А режиссер Пётр Незлученко, по сути, ставил два спектакля одновременно. Как признавались все причастные, мозги вскипали и у постановочной команды, и у артистов. Добавим к этому, что взаимоотношения родителей главного героя, в повести Толстого данные несколькими штрихами, здесь превратились в дополнительный сюжет, в котором отец – бывший картежник тяготится тихой семейной жизнью в деревне, а мать неумело манипулирует его чувством вины.
Когда во второй части мальчики уезжают в Москву и переживают там свои первые нравственные испытания в свете, третьим параллельным спектаклем уже становится жизнь в их родной усадьбе, где все отмечено тревогой и печалью. Причем тон этому действию задает музыка в живом исполнении актрисы Екатерины Порсевой. Если у Толстого ее героиня Любочка музицировала на фортепиано, то в спектакле она отчаянно зажигает на клавитаре и поет старую песню Аллы Пугачёвой про белую панаму, в которой слышится уже не просто сожаление об ушедшем детстве, а что-то почти фатальное.
Песня середины 1980-х вписывается как родная: разобрав Толстого на части и собрав заново, в патриархальную усадьбу XIX века режиссер изначально играть не собирался. Для соавторов спектакля это, в общем, сюжет вне времени, и столетие тут может быть любым. «Когда мы вспоминаем детство, то становимся добрее, проще, более искренне относимся к миру, поэтому освежать эти воспоминания так важно, – уверена Светлана Баженова. – Мне кажется, даже самый неприятный человек, открывая свой детский альбом, ненадолго становится милее».
Она заметила, что сам Толстой, рано потерявший обоих родителей и не помнивший маму, в своей повести воссоздал ее образ и как будто смог с ней проститься – эффект был явно терапевтический. Так что горе, по мысли постановщиков, не должно заслонять собой бесконечную детскую радость узнавания нового. Которая, как надеется режиссер, подарит всем некий «щит счастья».